ТАЛЕРГОФСКIЙ

А Л Ь М А Н А X Ъ


ПРОПАМЯТНАЯ КНИГА
австрiйскихъ жестокостей, изуверстствъ и
насилий надъ карпато - русскимъ народомъ
во время Bceмiрной войны 1914 — 1917 гг.

Выпускъ первый.
Терроръ в Галичине въ первый
перiодъ войны 1914 - 1915 гг.

ЛЬВОВЪ 1924.

Изданiе Талергофскаго Комитета

ТИПОГРАФIЯ СТАВРОПИГIЙСКАГО ИНСТИТУТА под yправлением А. И. ЯСЬКОВА.

 


Галицкая Голгофа
Песнь Терезина
Предисловiе къ первому выпуску.
Виновники и мучители.
I. Предвоенная травля на русскихъ Галичанъ.

II. Военный терроръ.

Первый перiодъ австрiйскаго террора въ ГаличинЪ.



Галицкая Голгофа

Отходящая тьма предъ разсвЪтомъ особенно черна и грозна, послЪднiя судороги бури, проломные порывы шквала наиболЪе неистовы и алы. Победный восторгъ достиженiя, торжествующiй прорывъ новой жизни и воли жертвенно искупляются раньше жестовой и жуткой мистерiей сугубыхъ томленiй и мукъ. Искупительный путь къ Воскресенiю ведетъ через крестныя страсти Голгофъ.

И такой именно страшной и мучительной крестной жертвой искупила и наша многострадальная родина — изстари нуждой прибитая и незбывнымъ горемъ повитая Прикарпатская Русь - свой долгожданный, но, увы, оказавшiйся столь непродолжительнымъ и непрочнымъ, освободительный, воскресный миражъ 1914—1915 годовъ, Закаленная въ многовековой борьбЪ и неволЪ, привычная къ наилютейшимъ гоненiямъ и мукамъ, она, навЪчная страдалица-раба, подверглась тутъ такой бешеной облавЪ и травлЪ, такимъ чудовищнымъ издЪвательствамъ и пыткамъ, предъ которыми вчужЪ блЪднЪютъ самые мрачные и дикiе ужасы средневЪковыхъ изувЪрствъ и боенъ, которые превзойдены ужъ развЪ только нынЪшнимъ лютымъ кошмаромъ "чрезвычайныхъ" застЪнковъ и норъ.

Въ смертельномъ предчувствии близкаго падения и бЪгства, въ судорожномъ страхЪ мрачнаго и позорнаго конца, обезумЪвшiй врагъ пытался выместить на своей безвинной и безотвЪтной жертвЪ послЪднюю, отчаянную свою ярость, упырно упиться ея сиротскими слезами и кровью въ свой крайнiй, предъутреннiй часъ.

И упился тутъ ими онъ въ волю, сверхъ всяческой меры и краю! Залилъ, обагрилъ ими всю жалкую жертву-страну. Оплевалъ, осквернилъ скорбное лицо мученицы трупнымъ ядомъ своей кошунственной слюны. Опалилъ, прожегъ ее сплошъ злобнымъ заревомъ безсмысленныхъ пожаровъ и костровъ. Разорилъ ея убогiя, старые хижины, ограбилъ или уничтожилъ злостно ея сЪренькiй, нищенскiй скарбъ. Поругалъ ея тихiя, завЪтныя святыни, зверски оскорбилъ ея чистую вЪру и народную честь. Завалилъ свой бЪглый, злопамятный путь безчисленными трупами ея лучшихъ, любимыхъ сыновъ. А тысячи, тысячи другихъ злобно повергъ въ свои цепкiя тюрьмы, истязалъ ихъ и мучилъ нещадно, а затЪмъ и увлекъ за собою на своемъ предъисчезномъ бЪгу.

О, да будетъ же проклята въ мiрЪ его гнусная, страшная: память, пусть сгинетъ на вЪчные вЪки этотъ дикiй, безумный кошмаръ.

Но выставить и пригвоздить весь этотъ кошмаръ и ужасъ къ позорному столбу исторiи все-таки желательно и нужно. Хотя-бы только для безстрастнаго и нелицепрiятнаго суда грядущихъ временъ, хотя-бы для прославнаго увЪковЪченiя испытанныхъ тутъ нашимъ народомъ ужасныхъ мытарствъ, издЪвательствъ и мукъ. Для достойнаго и признательнаго запечатлЪнiя на пропамятныхъ скрижаляхъ исторiи его сверхчувственнаго долготерпЪнiя и вЪрнаго и устойнаго героизма на искупительномъ крестЪ.

Воспринялъ нашъ доблестный мучевеникъ-народъ всю эту жестокую казнь и хулу, какъ и всЪ прежнiя гоненiя и козни подъ австрiйскимъ ярмомъ, не за какую-нибудь дЪйствительную измЪну или другую опредЪленную вину, которыхъ тутъ въ общемъ, въ спокойномъ нацiонально-культурномъ быту и трудЪ его, и не было, и быть не могло, а просто и исключительно только благодаря тому, что рядомъ, бокъ-о-бокъ, жила-цвЪла могучая, единокровная ему Pocciя, передъ которой дряхлая тюрьма народовъ — Австрiя всегда испытывала самый злобный и неистовый страхъ. И въ этомъ-то суетномъ страхЪ, въ этой трусливой враждЪ ея къ Pocсiи, съ одной стороны, а въ русскомъ же обликЪ, сознанiи и даже имени нашего злосчастнаго народа, съ другой, и следуетъ, очевидно, признать ту главную, основную причину, тотъ внутреннiй двнгатель зла, которые и вызвали нынЪ, въ безумномъ военномъ угарЪ, весь этотъ чудовищный, жуткiй кошмаръ.

Словно въ дикомъ, разбойномъ разгулЪ, какъ въ безумномъ, кровавомъ бреду, разомъ ринулись на несчастную жертву, вдругъ сорвавшись съ праздныхъ своръ и цЪпей, какъ всЪ органы государственной стражи и власти, такъ и всякiя темныя и враждебныя силы въ странЪ вообще.

Такъ, съ первыхъ-же сполоховъ бури, зapaнЪe обреченная на гибель, вся вЪрная нацiональнымъ завЪвтамъ, сознательная часть мЪстнаго русскаго населенiя была сразу-же объявлена внЪ всякаго закона и щита, а вслЪдъ за этимъ и подвергнута тутъ-же безпощадной травлЪ и бойнЪ. По отношенiю къ этимъ — по государственной логикЪ Австрiи — завЪдомымъ и обязательнымъ „измЪнникамъ" и „шпiонамъ" — „руссофиламъ" — всЪ экстренныя мЪры воздействiя и мести стали теперь, внЪ обычныхь нормъ и условiй культуры и правопорядка, умЪстны, целесообразны и хороши. ВсЪ наличныя средства и силы государственной охраны и власти, вся наружная и тайная полицiя, кадровая и полевая свора жандармовъ, и даже отдЪльные воинскiе части и посты, дружно двинулись теперь противъ этихъ ненавистныхъ и опасныхь „тварей" и стали бЪшено рыскать по несчастной странЪ безъ всякой помЪхи и узды. А за ихъ грозными и удобными спинами и штыками привольно и безудержно эасуетился также, захлебываясь отъ торжествующей злобы, вражды и хулы, и всякiй ужъ частный австрофильскiй закидень и сбродъ, съ окаяннымъ братомъ-изувЪромъ — Каиномъ несчастнаго народа — во главЪ...

И это послЪднее уродливое явленiе, ужъ помимо самой сущности вещей, слЪдуетъ тутъ выдвинуть съ особымъ возмущенiемъ и прискорбiемъ на видъ, на позоръ грядущимъ поколЪнiямъ, на проклятiе отъ рода въ родъ! Потому что, если всЪ чужiе, инородные сограждане наши, какъ евреи, поляки, мадьары или нЪмцы, и пытались тутъ всячески тоже, подъ шумокъ и хаосъ военной разрухи, безнаказанно свести со своимъ безпомощнымъ политическимъ противникомъ свои старые споры и счета или даже только такъ или иначе проявить и выместить на немъ свой угарный "патрiотическiй" пылъ или гнЪвъ вообще, то все-таки дЪлали все это, какъ ни какъ, завЪдомо чужiе и болЪе или менЪе даже враждебные намъ элементы, да и то далеко не во всей организованной и сплошной своей массЪ, а только, пожалуй, въ самыхъ худщихъ и малокультурныхъ своихъ низахъ, дЪйствовавшихъ къ тому-же большей частью по прямому наущенiю властей или въ стадномъ порывЪ сфанатированной толпы. А между тЪмъ, свой-же, единокровный братъ, вскормленный и натравленный Австрiей "украинскiй" дегенератъ, учтя исключительно удобный и благопрiятный для своихъ партiйныхъ происковъ и пакостей моментъ, возвелъ всЪ эти гнусные и подлые навЪты, надругательства и козни надъ собственнымъ народомъ до высшей, чудовищной степени и мЪры, облекъ ихъ въ настоящую систему и норму, вложилъ въ нихъ всю свою пронырливость, настойчивость и силу, весь свой злобный, предательскiй ядъ. И мало, что досыта, въ волю — доносами, травлей, разбоемъ — надъ нимъ надругался, гдЪ могъ, что на муки самъ eгo предалъ и злостно ограбилъ до тла, но наконецъ даже, въ добавокъ, съ цинической наглостью хама, пытaется вдругъ утверждать, что это онъ самъ пострадалъ такъ жестоко отъ лютой австрiйской грозы, что это ему именко принадлежитъ этотъ скорбный, мученическiй вЪнецъ... А дальше ужъ, въ злостномъ бреду и цинизмЪ, вЪдь, некуда, не съ чЪмъ идти !

Возвращаясь къ самимъ событiямъ, приходится прежде всего отметить, что началось дЪло, конечно, съ повсемЪстнаго и всеобщаго разгрома всЪхъ русскихъ организацiй, учрежденiй и обществъ, до мельчайшихъ кооперативныхъ ячеекъ и дЪтскихъ пpiютовъ включительно. Въ первый-же день мобилизацiи всЪ они были правительствомъ разогнаны и закрыты, вся жизнь и дЪятельность ихъ разстроена и прекращена, все имущество опечатано или расхищено. Однимъ мановенiемъ грубой, обезумЪвшей силы была вдругъ вся стройная и широкая общественная и культурная: организованность и работа спокойнаго русскаго населенiя разрушена и пресЪчена, однимъ изувЪрскимъ ударомь были разомъ уничтожены и смяты благодатные плоды многолЪтнихъ народныхъ усилiй и трудовъ. Всякiй признакъ, слЪдъ, зародышъ русской жизни былъ вдругъ сметенъ, сбитъ съ родной земли...

А вслЪдъ за тЪмъ пошелъ ужъ и подлинный, живой погромъ. Безъ всякаго суда и слЪдствiя, безъ удержу и безъ узды. По первому нелепому доносу, по прихоти, корысти и враждЪ. То цЪлой, гремящей облавой, то тихо, вырывочно, врозь. На людяхъ и дома, въ работЪ, въ гостяхъ и во снЪ.

Хватали всЪхъ сплошъ, безъ разбора, Кто лишь признавалъ себя русскимъ и русское имя носилъ. У кого была найдена русская газета или книга, икона или открытка изъ Россiи. А то просто кто лишъ былъ вымЪченъ какъ „руссофилъ".

Хватали, кого попало. Интеллигентовъ и крестьянъ, мужчинъ и женщинъ, стариковъ и дЪтей, здоровыхъ и больныхъ. И въ первую голову, конечно, ненавистныхъ имъ русскихъ „поповъ", доблестныхъ пастырей народа, соль галицко-русской земли.

Хватали, надругались, гнали. Таскали по этапамъ и тюрьмамъ, морили голодомъ и жаждой, томили въ кандалахъ и веревкахъ, избивали, мучили, терзали, — до потери чувствъ, до крови.

И, наконецъ, казни — виселицы и разстрЪлы — безъ счета, безъ краю и конца. Тысячи безвинныхъ жертвъ, море мученической крови и сиротскихъ слезъ. То по случайному дикому произволу отдЪльныхъ звЪрей-палачей, то по гнуснымъ, шальнымъ приговорамъ нарочитыхъ полевыхъ лже-судовъ. По нелЪпЪйшимъ провокацiямъ и доносамъ, съ одной стороны, и чудовищной жестокости, прихоти или ошибкЪ, съ другой. Море крови и слезъ…

А остальныхъ потащили съ собою. Волокли по мытарствамъ и мукамъ, мучили по лагерямъ и тюръмамъ, вновь терзая голодомъ и стужей, изводя лишенiями и моромъ. И, словно въ адскомъ, чудовищномъ фокусЪ, согнали, сгрузили все это, наконецъ, въ лагерЪ пытокъ и смерти приснопамятномъ ТалергофЪ, по проклятому названiю котораго, такимъ образомъ, и возглавляется нынЪ настоящiй пропамятный альманахъ.

Печальная и жуткая это книга. Потрясающая книга бытiя, искуса и мукъ многострадальной Галицкой Руси въ кошмарные дни минувшаго грознаго лихолЪтiя. Прославный памятникъ и скорбный помяникъ безвинно выстраданной ею искупительной, вечерней жертвы за Единую, Святую Русь!

ЗавЪтная, пропамятная книга. Конечно, пока-что она далеко еще не закончена, не полна. Еще много въ ней пробЪловъ и изъяновъ, а даже, можетъ быть, ошибокъ вообще. ЦЪлые округи и перiоды, многiя подробносги и черты — за отсутствiемъ свЪдЪнiй и справокъ — въ ней пока пропущены совсЪмъ. Некоторыя данныя, въ особенности — изъ современныхъ газетъ, недостаточно провЪрены и, можетъ быть, не точны и смутны. И, наконецъ, въ ней вовсе нЪтъ еще надлежащей исторической цельности и призмы, нЪтъ стройности и глади вообще. Лишь сырой и отрывочный сборникъ черновыхъ матерiаловъ и датъ. Но все это нисколько не измЪняетъ самой сущности и вЪрности вещей. Но все-таки уже вполнЪ сквозитъ и оживаетъ вся общая картина во всей своей ужасной яркости и широтЪ.

И эта жуткая и скорбная картина такъ грозно вопiетъ сама ужъ за себя!

Ю. Яворский.

ПЕСНЬ ТЕРЕЗИНА

1914-1917 гг.

Ой, цісарю, цiсароньку,

На що нас карбуєшь,

За яку провину в тюрьмах

Мучишь і мордуєшь.

Ой, скажи нам, цісароньку,

Чим ми провинились,

За що в мурах і болоті

Ми тут опинились?

 

 

 

 

Предисловiе къ первому выпуску.

Предлагая благосклонному читателю первую книгу о страданiяхъ русскаго народа Прикарпатья во время мipовoro пожара, мы должны предупредить его, что въ этой книгЪ будетъ отведено мЪсто только тому историческому матеpiaлy, который въ воображенiи читателя долженъ нарисовать яркую и полную картину австро-мадьярскаго террора, творившагося надъ русскимъ народомъ у нeгo дома, въ ГаличинЪ, БуковинЪ и Угорской Руси, въ caмoмъ началЪ великой войны, въ 1914 тоду. Введемъ его пока въ тотъ первый перiодъ войны, который въ oтнoшенiи Галичины ознаменовался поcпЪшнымъ отходомъ австро-мадьярскихъ войскъ за р. Сянъ, и дальше за Дунаецъ. ДЪлаeмъ это по слъдующимъ соображенiямъ.

Однимъ изъ caмыхъ важныхъ побуждающихъ обстоятельствъ является то, что этотъ перiодъ, xoтя и связанъ въ многихъ случаяхъ органически съ понятiемъ концентрацiонныхъ лагерей для pycскихъ людей въ глубинЪ Австрiи, въ общей сложности всЪхъ тяжелыхъ явленiй безпощадной кровавой расправы и при той безмятежной широтЪ мучительной картины нечеловЪческаго издЪвательства и политическаго террора надъ неповиннымъ русскимъ народомъ, несравненно грандiознЪе и ярче въ исторiи обширнейшей мартирологiи карпаторусскаго народа во время войны, чЪмъ caмыя ужасныя минуты страданiй десятковъ тысячъ русскихъ во вcЪхъ концентрацiонныхъ австрiйскихъ лагеряхъ. Талергофъ, Терезинъ, ВЪна и другiя мЪста заключенiя русскихъ страдальцевъ — это все-таки извЪстная система террора, въ нихъ были опредЪленныя ycлoвiя, была своя форма, однимъ словомъ — все то, что легче дается формально установить и определить. Ибо одно указанiе на характерныя явленiя, съ особенной яркостью выдЪлявшiяся на фонЪ мученической жизни заключенныхъ, даетъ уже представленiе о цЪломъ комплексЪ тЪхъ факторовъ, благодаря которымъ приходилось страдать талергофцамъ или терезинцамъ физически и нравственно. А наоборотъ, весь ужасъ и мученiя, перенесенныя русскимъ населенiемъ въ Австро-Венгрiи, главнымъ образомъ, на первыхъ порахъ войны, т.е. до момента вытЪcнeнiя русской армiей австро-мадьярскихъ вoйcкъ за Дунаецъ и по ту сторону Карпатскаго хребта, не имЪли предЪла: это была сплошная полоса неразборчиваго въ средствахъ, безсистемнаго террора, черезъ которую прошло поголовно все pyccкоe населенiе Прикарпатья.

Черная гроза военнаго и административнаго австро-мадьярскаго террора, клокотавшая надъ русскимъ населенiемъ въ ГаличинЪ, БуковинЪ и Угорской Руси въ этоть первый перiодъ войны, была настолько свирепа, что вполнЪ подтвердила то мнЪнiе, какое постепенно стало утверждаться за испытавшими первые ея приступы, a затЪм очутившимися въ концентрацiонныхъ лагеряхь въ глубинЪ Aвстрии, какъ о болЪе счастливыхъ.

Слишкомъ велики и безконечно жестоки были страданiя карпато-россовъ въ этотъ первый пepioдъ войны на ихъ-же прадЪдовской землЪ, у нихъ-же дома. На нихъ мы должны остановиться ближе. Это тЪмъ болЪе необходимо, что съ каждым годомъ, отдЪляющимъ наши дни оть того жестокаго въ истopiи русскаго народа времени, память о немъ начинаетъ тускнЪть и затираться въ народномъ сознанiи.

А кь тому-же, въ то время, какъ о ужасахъ концентрацiонныхъ лагерей писалось сравнительно много въ началЪ войны въ русской, швейцарской, итальянской, французской и даже нЪмецкой (coцiaлистической) печати, а послЪ войны появились болЪе или менЪе обстоятельныя свЪдЪнiя въ галицко-русскихъ и американскихъ печатныхъ изданiяхь, — о австро-мадьярскихъ звЪрствахъ надъ неповиннымъ ни въ чемъ pyccкимъ населенiемъ, находившимся подъ властью Австрiи, совершаемыхъ на мЪстахъ, писалось oчeнь мало и къ тому-же случайно, отрывочно, а главное — противоречиво. ВсЪ тЪ случайныя свЪдЪнiя объ этомъ жестокомъ перiодЪ, какiя попадали въ печать, не могли претендовать на полноту и элементарную безпристрастность именно потому, что были современными и писались въ исключитительно болЪзненныхъ общественныхъ условiяхъ, въ oбcтановкЪ непосредственнаго военнаго фронта. Современныя газеты сплошь и рядомъ пестрЪли по поводу каждаго отдЪльнаго случая этой разнузданной расправы свЪдЪнiями беззастЪнчиво тенденцioзнагo характера. Этoй преступной крайностью грЪшила, за рЪдкими исключенiями особенно галицкая польская и „украинская" печать. Въ ней вы напрасно будете искать выраженiя хотя-бы косвеннаго порицанiя массовымъ явленiямъ безцеремонной и безпощадной, безъ суда и безъ слЪдствiя, кровавой казни нашихъ крестьянъ за то только, что они имЪли несчасгье быть застигнутыми мадьярскимъ или нЪмецкимъ (австрiйскимъ) полевымъ патрулемъ въ полЪ или въ лЪсу и при допросЪ офицера-мадьяра или нЪмца, непонимавшаго совершенно pyccкагo языка, пролепетали фатальную фразу, что они всего только "бЪдные руссины"! А что пocлЪ этого говорить о такихъ случаяхъ, когда передъ подобными "судьями", по доносу въ большинствЪ случаевъ жалкаго „людця"-мазепинца, цЪлыя села обвинялись въ откpытомъ "pyccoфильствЪ"? He рЪдко кончались oни несколькими разстрЪлами, а въ лучшемъ случаЪ сожженiемъ села. Широкая публика объ этомъ не могла знать подробно въ тЪ знойные дни всеобщаго военнаго угара, а еще меньше она знаетъ сейчасъ.

И поэтому ясно сказывается именно тa необходимость, чтобы раньше, чЪмъ писать объ ужасахъ Талергофа, и на эту кровавую полосу страданiй русскаго народа у подножья родныхъ Карпатъ бросить больше свЪта и попристальнЪе взглянуть нa нее. Она настолько выразительна и, пожалуй, исключительна въ исторiи недавней военной мартирологiи Европы, что было-бы замЪтнымъ упущением съ нашей cтopoны нe остановиться на ней ближе въ отдЪльнoй первой книжкЪ, не указать на то, что нe только предварило Taлepгoфъ и ему сопутствовало, но было куда ужаcнЪe Талергофа. Объ этом и будетъ говорить предлагаемая первая часть „Талергофскаго Альманаха".

Въ этoй книгЪ читатель найдетъ разнородный матерiалъ, правдиво и рельефно рисующий грозную картину страданiй Галицкой и Буковинской Руси, и сложившiйся изъ политико-общественныхъ очерковъ, статей, отрывковъ изъ дневниковъ разныхъ лицъ и, наконецъ, изъ беллетристическихъ разсказовъ и стихотворенiй, написанных на фонЪ переживанiй обездоленнаго народа въ первомъ перiодЪ войны. Отъ eгo вниманiя не ускользнетъ тоже явное указанie на то, кто изъ соседей и даже родныхъ братьевъ сознательно прилагалъ свою руку къ этoмy страшному преступленiю австрiйскихъ немцевъ и мaдьяръ надъ нашимъ народомъ.

И только въ послЪдующихъ выпускахъ „Талергофскаго Альманаха" бyдемъ постепенно знакомить нашего читателя съ дальнЪйшей исторiей жестокаго мученiя окраинной, Карпатской Руси, со всЪми ея подробностями; посвятимъ серьзное вниманiе непрекращавшемуся ужасу надъ русскимъ народомъ и въ другихъ перiодахъ войны, какъ тоже на чужбинЪ, вдали оть родныхъ Карпатъ, вдали отъ прадЪдовской земли. Въ нихь мы отведемъ достаточное мЪсто описанiю мученическаго заточенiя сознательнЪйшей части карпато-русскаго народа въ TaлepгoфЪ, ТерезинЪ и др. концентрацiонныхъ лагеряхь въ глубинЪ Австро-Венгрiи и въ то-же время въ отдЪльномъ выпускЪ постараемся вернуться къ тому жуткому австро-венгерскому террору, какой съ половины 1915 года, пocлЪ отхода русскихъ войскъ изъ предЪловъ Карпатской Руси за р. Збручь и Стырь, съ новымъ ожесточенiемъ бушеваль повсемЪстно въ русской ГаличинЪ и БуковинЪ.

Принимаясь за работу надъ составленiемъ „Талергофскаго Альманаха", мы здЪсь въ общихъ чертахъ указали на порядокъ и схему нашего труда. Изъ этого читатель видитъ, что въ немъ не объ одномъ ТалертофЪ будетъ рЪчь. Наша задача значительно шире и многостороннЪе. Почему и названiе нашей книги о страданiяхъ карпато-русскаго народа во время великой мiровой войны является лишь символическимъ, относительнымъ. Оно заимствовано изъ одной лишь частности мартирологiи нашего народа, по своей яркости оказавшейся до извЪстной степени отличительнымъ послЪвоеннымъ внЪшнимъ признакомъ для русскаго нацiональнаго движенiя въ Прикарпатьи. Характерная частность, указанная въ заглавномъ мЪcтЪ нашей книги, должна быть глубокомысленнымъ идейнымъ символомъ для общей картины, рисуемой нами въ отдЪльныхъ выпускахъ "Альманаха".

Никто не скажетъ, что наша задача легка. Она и тяжела, и глубокоотвЪтственна. ЗдЪсь мы должны охватить и передать отдЪльныя и знаменательныя явленiя этого жуткаго для нашего народа времени и изъ обилiя тысячныхъ случаевъ безчеловЪчнаго насилiя соткать вЪрную и яркую памятную картину того, какъ страдалъ карпато-русскiй народъ во время войны, подь игомъ б. Австро-Венгрiи. 

Наша задача тяжела еще потому, что она прежде всего отвЪтственна, какъ передъ лучшимъ будущимъ нашего народа, такъ тЪмъ болЪе передъ великой памятью его мученическаго героизма, проявленнаго имъ въ неравной борьбЪ съ безпощаднымъ и сильнымъ противникомъ за cвои ocoбые права сознательной нацiи. Этo обстоятельство и требуетъ отъ насъ, чтобы составленная нами мартирологiя карпато-россовъ была въ тоже время и книгой глубокаго нацiональнаго вocпитaнiя будущихъ поколЪнiй нашего народа.

Въ заключенiе необходимо замЪтить, что фактическiй матерiялъ, собранный въ настоящей книгЪ далеко еще не полный и не исчерпывающiй вполнЪ данную жуткую историческую картину, но въ этомъ виноваты, съ одной стороны, весьма скудныя матерiяльныя средства, которыми располагала въ данномъ отношенiи редакцiя, съ другой-же — достойная сожалЪнiя инертность или запуганность caмиxъ участниковъ и жертвъ данныхь нсторическихъ событiй, не сознавшихъ своей обязанности передать и запечатлЪть ихъ письменно для памяти грядущихъ поколЪнiй. Эти невольные упущенiя и изъяны будутъ пополняемы, въ мЪpy полученiя новыхъ cвЪдЪнiй и матepiалoвъ, въ дальнЪйшихъ выпускахъ книги, въ качествЪ ocобыхъ приложенiй, а, можетъ быть, даже въ видЪ отдЪльных очерковъ и дополненiй.

 

 

Виновники и мучители.

 

Великая война много горя принесла человЪчеству, больше горя, чемъ радости. Затяжная, упорная и жестокая, въ концЪ концовъ тяжелымъ свинцомъ, легла она на душу всЪхъ народовъ, принимавшихъ въ ней прямое или косвенное участiе, и долго-долго будутъ помнить ее лютую и нещадную...

Но особенно ужасной, неизвЪданно тяжелой оказалась война для окраинной западной Руси въ ГаличинЪ, БуковинЪ и на бывш. Угорской, ныне Карпатской Руси. Огненной лавиной сплошного ужаса накатилась она на нашу землю, залила весь русскiй край по ту и эту сторону Карпатскаго хребта и своей разрушительной стихiей на своемъ пути уничтожала все живое, смЪлое, открытое и хорошее въ нашемъ народЪ. Злой и кровавый демонъ войны въ 1914 году хищно налетЪлъ на нащу мирную страну.

И съ первыхъ же ея дней начались мучительныя минуты горя и жестокихъ страданiй карпато-русскаго народа, начался грозный перiодъ въ его исторiи, перiодь великой мартирологiи. Началась война, начались насилiя, началась короткая расправа Австро-Венгрiи надъ русскимъ населенiем Прикарпатья, надъ лучшими его представителями.

Но кто въ состоянiи описать этотъ ужасъ исчерпывающе полно и правдиво, или хотя-бы въ смутномъ приближенiи къ живой, непреложной правдЪ?.. Это врядъ-ли смогли бы сдЪлать великiе таланты литературы и художества.

Еще не раздались первые выстрЪлы на полЪ брани между готовящимися къ ожесточенной схваткЪ, еще настоящая война фактически не началась, какъ безконечныя сотни и даже тысячи представителей нашего народа сгонялись со всЪхь уголковъ Прикарпатья въ тюрьмы. Среди ужаснЪйшихъ условiй, при отвратительнейшихъ издЪвательствахъ и физическихъ насилiяхъ, закованные въ цЪпи, избиваемые жестоко солдатскими толпами австро-мадьярской армiи, уличной бЪснующейся толпой и не рЪдко сопровождающимъ конвоемъ, неповинные и безъ ропота шли народные мученики на дальнЪйшiя муки. А въ то-же время другая часть ихъ благословляла Русь Трiединую, широкую, съ военныхъ висълицъ, или въ послЪднiя минуты передъ разстрЪломъ, стоя на краю своей могилы.

Непрерывными рядами шелъ народъ-мученикъ въ тюрьмы, оставляя за собой кровавую тропу. А тамъ опять тоскливой вереницей, безшумно, сохраняя въ душЪ горячее чувство любви къ гонимой, терзаемой РодинЪ, къ своему народному идеалу, проходили другiе, чтобы принять мученическую смерть у густого лЪса висЪлицъ или отъ австро-мадьярскихъ пуль. А было ихъ — тысячи, десятки тысячъ!..

Тутъ были и немощные старики, и женщины и даже дЪти. Подавляющее большинство составляли крестьяне, но здЪсь тоже находилась и интеллигенцiя. Народное и нацiональное горе всЪхь сравняло. Но наконецъ-то — кто были эти мученики? 3а что ихъ терзали голодомъ, грубымъ физическимъ насилiемъ, за что издЪвались безчеловЪчно надъ ними? И кто были ихъ мучители и виновники мученiй?

И вотъ тутъ-то, при нопыткЪ собраться съ несложнымъ, казалось бы, отвЪтомъ, ясно чувствуется необходимость глубже вникнуть въ толщу всЪхъ техъ современныхъ условiй и фактовъ, которые должны послужить основанiемъ для нашего отвЪта и которые играли рЪшающее значенiе въ этой величайшей мартирологiи нашего народа.

Мы всЪ чувствуемь нашимъ инстинктомъ, нашимъ нацiональнымъ чутьемъ, что положенiе карпато-русскаго народа въ эту войну было неизвЪданно тяжелымъ, глубокотрагическимъ. Для насъ кромЪ того должно быть очевиднымъ, что это положенiе было исключительнымъ, а потому безпримЪрнымъ. БезпримЪрнымъ потому, что его нельзя сравнить съ положенiемь Бельгiйцевъ подъ германской окупацiей, а даже Армянъ въ Турцiи, хотя тЪ (особенно послЪднiе) страдали физически, можетъ быть, больше русскихъ въ Австро-Венгрiи.

Наша мартирологiя не выросла изъ нЪкоторой органической неизбЪжности, вытекающей изъ наличiя такого обстоятельства, какъ война. Ея сущность заключается не столько въ самомъ фактЪ упорной и свирЪпой войны на территорiи русскаго Прикарпатья, сколько въ комплексЪ цЪлаго ряда другихъ исключительныхъ, особыхъ причинъ, раскрытiе которыхъ единственно даетъ возможность понять, почему она была такой жестокой и трагической. Въ то время, какъ насилiя и терроръ въ Бельгiи или другихъ странахъ всецело объяснимы однимъ фактомъ — войной, здЪсь, въ отношенiи Прикарпатской Руси, этого недостаточно. Война тутъ была лишь удобнымъ предлогомъ, а подлинныя причины, дЪйствительныя побужденiя къ этой позорной казни зрЪли у кого-то въ умЪ и въ душЪ самостоятельно, какъ самодовлЪющая внутренняя нравственная сила, еще задолго до войны. Зная карпато-русскiй народ, его душевныя достоинства и пороки, зная нашего крестьянина и интеллигента, принимавшихъ участiе въ общественной и политической жизни края передъ войной, нельзя ни на минуту допустить мысли, чтобы Австро-Венгрiя, издеваясь надъ десятками тысячъ заключенныхь въ тюрьмахъ и лагеряхь и сотнями посылая ихъ на висЪлицы и на разстрЪлъ, — въ душЪ была убЪждена, что эти несчастные несутъ справедливое наказанiе хотя бы за попытку преступленiя, наказуемаго уложенiемъ военно-полевого судопроизводства. Австрiйскiе суды приговаривали весьма часто карпатороссовъ къ смертной казни не потому, что они были дЪйствительными преступниками, шпiонами или явными измЪнниками Австро-Венгрiи, а потому, что этого заранЪе хотЪлъ кто-то, добивался кто-то, подло науськивая. Въ этомъ и заключается выразительная особенность нашей мартирологiи.

И теперь, отвЪчая прямо на вопросъ, кто такiе эти мученики, намъ уже легче будетъ сказать, кто ихъ мучители, кто виновники ихъ мученiй?

Исключительнымъ объектомъ для австро-мадьярскихъ жестокостей надъ карпато-русскимъ населенiемъ во время войны, особенно въ началЪ ея, было—русское народное движение, т.е. сознательные исповедники нацiональнаго и культурнаго единства малороссовъ со всЪмъ остальнымъ русскимъ народомъ, а практически — члены О-ва им. М.Качковскаго изъ Галичины, Буковины и Карпатской Руси... Эго то вЪликое, сердцевинное ядро, тотъ сознательный элементъ нашего народа, который свято и бережно хранилъ основоположные заветы единства нацiональной и культурной души всего русскаго народа. Это та часть карпато-русскаго народа, которая оставалась вЪрной великой своей исторiи и не изменила своему имени. И противъ нихъ только была направлена вся сила австро-мадьярскаго террора.

Противники же этого убЪжденiя пошли другой дорогой. Передъ ними открывалось другое, беспредельное поле. Ихъ ждалъ другой „подвигъ". Часть карпато-русскаго народа, среди тяжелыхъ страданiй, несла на алтарь своей общей Родины — Родной Руси — свою жизнь, а другая — творила позорное и лукавое дЪло сознательнаго братоубiйцы Каина...

Роль этихъ народныхъ предателей, т. н. „украинцев", въ эту войну общеизвЪстна. Детеныши нацiональнаго измЪнника русскаго народа изъ подъ Полтавы, вскормленные подъ крылышкомъ Австрiи и Германiи, при заботливомъ содЪйствiи польской администрацiи края, въ моментъ войны Австрiи съ Россiей, т.е. въ знаменательный въ исторiи русскаго народа моменть собиранiя искони-русскихъ земель на западЪ, сыграли мерзкую и подлую роль не только въ отношенiи Россiи и идеи всеславянскаго объединенiя, ставъ всецЪло на сторонЪ Австро-Венгрiи, но въ особенности въ отношенiи безконечныхъ жертвъ австро-мадьярскаго террора и насилiя надъ карпато-русскимъ населенiемъ. Жутко и больно вспоминать о томъ тяжеломъ перiодЪ близкой еще исторiи нашего народа, когда родной братъ, вышедший изъ однихъ бытовыхъ и этнографическихъ условiй, безъ содроганiя души становился не только всецело по сторонЪ физическихь мучителей части своего народа, но даже больше — требовалъ этихъ мученiй, настаивалъ на нихъ...

Прикарпатскiе "украинцы" были одними изъ главныхъ виновниковъ нашей народной мартирологiи во время войны. Въ ихъ низкой и подлой работЪ необходимо искатъ причины того, что карпато-русскiй народъ вообще, а наше русское нацiональное движенiе въ частности съ первымъ моментомъ войны очутились въ предЪлахъ Австро-Венгрiи внЪ закона, въ буквальномъ смыслЪ на положенiи казнимаго преступника. Это печальная истина. Въ ней не нужно убЪждаться кому либо изъ насъ. Она нерушимо установилась въ памяти и сознанiи каждаго русскаго Галичанина, Буковинца и Угрорусса.

Современникъ помнятъ еще главные переходы и черты внутренней борьбы между русскимъ нацiональнымъ движенiемъ и т.н. украинофильствомъ въ послЪднее время передъ войной. Эта борьба велась за утвержденiе въ нашемъ народЪ двухъ противоположныхъ, исключающих себя идейно-нацiональныхъ мiровоззрЪнiй — съ pycскимъ народомъ, съ Poccieй или противъ нихъ. Aвстрiйскому правительству былъ понятенъ смыслъ этой борьбы и оно не могло ocтaваться равнодушнымъ, темъ болЪе, что Aвстро-Beнгрiя вообще никогда не была равнодушной къ малЪйшимъ случаямъ, дающимъ ей возможность ослаблять внутреннюю силу каждаго изъ славянскихъ народовъ, населявшихъ ее, путемъ насильственнаго воздЪйствiя, выраженнаго краснорЪчиво въ ея государственной аксiомЪ: "divide et impera", но кромЪ того, что особенно для нея, eя имперiaлистическихъ цЪлеЙ было важно, она сообразила, что извЪстный исходъ этой борьбы могъ бы ускорить ocyщeствленie ея зaвЪтной мечты — возвести на престолъ "des Furstentums von Kiev" одного изъ Гaбcбypгoвъ. И неудивительно, что во время этой борьбы мeждy Aвстpieй и вождями "украинцевъ" установились отношенiя обоюднаго довЪрiя и преданности. Австрiйское правительство довЪрило "украинцамъ", какъ cвоимъ преданнымъ и истиннымъ лакеямъ, а въ свою очередь наши „украинцы" визжали отъ радости по случаю такой ласки хлЪбодателей и изъ кожи лЪзли вонъ, чтобы всячески оправдать это довЪрiе. И они старались...

ЗдЪсь не нужно прибЪгать къ помощи формальныхъ доказательствъ, чтобы указать, какими несложными и прозрачными средствами осуществляли „украинцы" борьбу съ русскимъ нацiональнымъ движенiемъ. Эти средства cлишкомъ извъстны каждому из насъ. Ихъ легко найти въ каждомъ выразительномъ событiи oбщeственной жизни Прикарпатья нa пpотяженiи послЪдняго десятка летъ передъ войной. Клевета и доносъ, доносъ и клевета на своихъ нацiональныхъ противниковъ передъ благоволЪвшей властью — воть ихъ "повседневныя, испытанныя средства ... идейной(!) борьбы съ „москвофильствомъ". Фраза „москвофилы - враги габсбургской мoнapxiи и "украинскаго народа", эта упрощенная форма открытаго доноса и циничной клеветы на наше идейное движенiе, сдЪлалась существеннЪйшей потребностью довоеннаго "украинскаго" общества. За нЪсколько лЪт до войны вся галицкая "украинская" пресса восторженно повторяла основной смыслъ этой фразы на разные лады и при всевозможЪйшихъ случаяхъ. "Украинцы" повторяли ее на своихъ собранiяхъ, партiйныхъ съЪздахъ и - мало того - "украинскiе" депутаты вЪнcкaгo парламента и галицкаго и буковнинскаго сейма съ театральнымъ жестомъ произносили съ парламентскихъ трибунъ.

Вотъ нЪсколько характерныхъ и убЪдительныхъ случаевъ этой подлой работы.

Въ 1912 году, осенью, разыгралась на БалканЪ кровопролитная война. Ея событiя находились въ тесной связи съ тяжелыми событiями великой европейской войны. Балканская война сдЪлалась причиной, съ одной стороны, сильнаго охлажденiя австро-русскихъ отношенiй, а съ другой — въ сильной степени отразилась на положенiи и безъ того политически прибитаго карпато-русскаго народа въ Австро-Венгрiи. На югЪ грохотала освободительная война между славянами Болгарами и Сербами, а также Греками, съ одной стороны, и ихъ вЪковыми поработителями - Турками, съ другой, а въ тоже время австрiйская власть въ ГаличинЪ и БуковинЪ сотнями арестовывала русскихъ Галичанъ и Буковинцевъ, мадьярское же правительство торопило съ инсценировкой многолюднаго политическаго процесса закарпаторусскихъ крестьянь въ Мармарошъ-СигетЪ. Въ чемъ дЪлo? Это станетъ понятнымъ, когда вспомнимъ, какъ въ то время, въ моментъ угрозы австро-русской войны изъ-за балканскихь событiй, вели себя прикарпатскiе т.н. "украинцы". На это они сами дали ответъ. И такъ, депутатъ австрiйскаго рейхстага Смаль-Стоцкiй на засЪданiи делегацiй отъ 15 октября 1912 года, въ своей рЪчи заявилъ оть имени "украиинскаго" парламентскаго клуба и „всего украинскаго народа", что послЪ того, какь "всЪ надежды „украинскаго народа" соединены съ блескомъ Габсбургской династiи, этой единственно законной наследницы короны Романовичей, - серьезной угрозой и препятствiемъ на пути къ этому блеску, кромЪ Pocсiи является тоже "москвофильство" среди карпато-русскаго народа. Это движение -сказалъ онъ — является армiей Pocciи на границахъ Австро-Венгрiи, apмieй уже мобилизованной."

Въ томъ же cмыслЪ высказались, отъ имени „всeгo украинскаго народа" съ парламентской трибуны и депутаты Василько, Олесницкiй, Окуневскiй, Кость Левицкiй и цЪлый рядъ другихъ. Не трудно заключить, насколько подобные доносы оказывали прямое влiянiе на звЪрское отношенiе австро-мадьярской власти къ мирному населенiю Прикарпатья. Ибо достаточно сказать, что, въ отвЪтъ на рЪчь Смаль-Стоцкаго въ делегацiяхъ, министръ Ауфенбергъ отвЪтилъ, что „тЪ, кто обязанъ, силою прекратятъ русское движенiе въ ГаличинЪ".

Подобныя заявленiя приходилось тоже очень часто читать и на столбцахъ галицкой "украинской" печати. Такъ, на пр., въ iюлЪ 1912 г. газета „Дiло" заявляла, что "когда восточная Галичина станетъ "украинской", сознательной и сильной, то опасность на восточной границЪ совершенно исчезнетъ для Aвcтpiи". Поэтому ясно, что Австрiи слЪдуетъ поддержать "украинство" въ ГаличинЪ, такъ какъ, дескать, все то, что въ карпато-русскомъ народЪ не носитъ знамени "украинскаго", являтся для нея (Австрiи) весьма опаснымъ. "Kъ уразумЪнiю этого — читаемъ дальше въ той же статьЪ „Дiла" — приходять уже высшiе политическiе круги Австрiи"... A тамъ, послЪ такого удачнаго дебюта, дальше все дЪло пошло еще лучше и чище. Какъ бы въ глубомысленное развитiе и разъясненie декларацiи доносчиковъ на засЪданiи делегацiй отъ 15 oктябpя, это-же „Дiло" въ номерЪ отъ 19 ноября 1912 года писало буквально слЪдующее:

„Москвофилы ведутъ измЪнническую работу, подстрекая темное населенiе къ измЪнЪ Австрiи въ рЪшительный моментъ и къ принятiю русскаго врага съ хлъбомъ и солью въ рукахъ. Вcexъ, кто только учитъ народъ поступать такъ, слЪдуетъ немедленно арестовывать на мЪстЪ и предавать въ руки жандармовъ..."

Послъ этого, кажется, уже нельзя быть болЪе откровеннымъ въ своемъ цинизмЪ.

Думается, что этихъ нЪсколько цитатъ изъ заявленiй парламентскихъ представителей „украинцевъ" изъ главного ихъ печатнаго органа въ ГаличинЪ достаточно, чтобы имЪть непреложные доказательства позорной Каиновой работы этих доносчиковъ и подстрекателей австрiйскаго правительства противъ карпато-русскаго народа. Необходимо только имЪть въ виду, что такимъ способомъ т. н. „украинцы" боролись съ русскимъ нацiональным движениемъ еще и до 1912 года. Въ 1912 году они лишь сочли нужнымъ не скрываться съ этими средствами, а выступить открыто. И кромЪ того то, что здЪсь приведено, только ярко выраженные, т. ск. декларативные случаи ихъ доноса и клеветы.

Само собой понятно, что подобный способъ борьбы неминуемо долженъ былъ привести къ глубокопечальным результатамъ. Благодаря этой работЪ „украинцев", австрiйское правительство хватилось крайних репрессивныхъ жестокихъ мЪръ по отношенiю русскаго нацiональнаго движенiя въ ГаличинЪ, БуковинЪ и даже въ Закарпатской Руси, гдЪ, кстати говоря, не было никакой народной организацiи, а только отъ поры до времени вспыхивало стихiйное движенiе русскихъ народныхъ массъ противъ мадьяризаторской политики правительства. И если въ 1910 году по ихъ настоянiю австрiйская администрацiя закрыла въ БуковинЪ всЪ русско-народныя общества и ихъ имущество конфисковала, а въ ГаличинЪ съ этого времени начался открытый походъ власти противъ русскихъ бурсъ и русскаго языка, и если въ 1912 году весь "подвигъ" этихъ услужливыхь лакеевъ завершился арестами только нЪсколькихъ сотенъ русскихь Галичанъ и Буковинцевъ, то въ 1914 году, во время войны, эта Каинова работа „украинцевъ" ввергла уже весь карпато-русский народъ въ пучину неслыханныхъ ужасовъ, жестокихъ физическихъ страданiй.

Прежде всего и больше другихъ они виновны въ великой военной мартирологiи нашего народа, не только какъ косвенные виновники, побуждавшiе австро-мадьярское правительство путемъ клеветническихъ доносовъ къ жестокой физической расправЪ надъ русскимъ населенiемъ Прикарпатья, но тоже какъ непосредственные участники этого насилiя. Bъ нашей маpтиpoлoгiи не рЪдки случаи физическаго надругательства и террора, чинимыхъ многими изъ нашихъ т. н. „украинцевъ". А галицкiе „украинскiе сЪчовые стрЪлки", заботливо организованные Австрiей для борьбы съ pocciей, въ надеждЪ послать ихъ въ авангардъ войскъ, двинутыхъ въ Малоpocciю? Русское крестьянское нaceлeнie юго-восточной части Галичины хорошо помнитъ ихъ кровавыя насилiя изъ-за нацiонально - культурныхъ убЪжденiй : и тутъ виновники мученiй и мучители выступаютъ уже въ одномъ партiйномъ лицЪ.

Некуда правды дЪвать. „Украинцы" сыграли постыдную, подлую роль въ отношенiи карпато-русскаго народа. Это они сегодня сами сознаютъ. Имъ стыдно за свою низкую работу. И поэтому то понятно, почему сегодняшнiе "украинцы" съ такой тщательностью и предупредительной заботливостью подыскиваютъ тЪ рЪдкiе случаи, когда жертвой австро-мадьярскаго террора являлся тоже и "украинецъ". Повторяемъ, такихъ случаевъ не много, и они въ общей сложности всего того ужаса, какой творился повсемЪстно надъ карпато-русскимъ народомъ, прямо-таки теряются. Но и это не спроста делается, а съ цЪлью. Обращая вниманiе на фактъ, скажемъ, насилiи Австро-Венгрiи надъ ними во время вoйны, послЪ того, какъ нацiонально-политическая идеологiя прикарпатскаго украинофильства органически была связана съ австро-нЪмецкимъ имперiализмомъ и пpiypочeнa къ его военнымъ успЪхамъ нaдъ Poccieй, даже въ послЪднiй моментъ передъ розваломъ Австро-Bенгpiи. И если сегодня они пытаются говорить oбъ этом, такъ, повторяемъ, единственно и исключительно потому, чтобы хоть отчасти сгладить то жуткое и гадливое впечатлЪнiе, какое вызвали они у всЪхь культурныхъ народoвъ своей Каиновой работой по отношению русскаго народа Прикарпатья. 

Но этотъ трюкъ не спасетъ ихъ передъ суровымъ судомъ нашего народа и судомъ безпристрастной исторiи. Слишкомъ много горя, кpoвaвoго горя испытало русское Прикарпатье по ихъ винЪ и настоянiю. И въ данномъ случаЪ для нихъ было бы куда сooбpaзнЪe и благороднЪе молчать и не касаться этого вопроса, если ужъ такъ-таки не хватаетъ моральныхъ силъ открыто и честно coзнатъся въ своемъ величайшемъ преступлeнiи, чЪмъ пытаться напрасно обЪлять себя такимъ дешевенькимъ способомъ, cваливая теперь всю вину на покойника — Австро-Beнгpiю.

Но указавъ нa „украинцевъ", на ихъ роль, мы въ то-же время не можемъ не вспомнить и о другихъ, которые въ значительной, если не въ одинаковой съ „украинцами" степени были тоже вдохновителями кровавого австро-мадьярскаго террора надъ карпато-русскимъ народомъ во время великой вoйны. Этого тpeбyeтъ справедливость. А ими была значительная часть галицкихъ Поляковъ, главнымъ o6paзoмъ тЪхъ, которые къ своей нaцioнально-пoлитической цЪли шли параллельной дорогой съ "украинцами" и для которыхъ матepiaльнoй бaзoй для идейныхъ устремленiй была Aвcтpo-Beнгpiя, а непремЪннымъ условieмъ — paзpyшенie русскаго государства и обезсиленiе великаго русскаго народа. Здесь преобладающая часть галицкой администрацiи всЪхъ ступеней, начиная съ намЪстника края и кончая poзcыльнымъ при судЪ или жандармомъ въ глубокой деревнЪ, состоявшей преимущественно изъ поляковъ, и сюда нужно отнести тоже тЪ круги польскаго общества, общимъ выразителемъ которыхъ во время войны явился Iосифъ Пилсудскиiй, организаторъ и вождь польскихъ лeгioновъ для вооруженной борьбы npoтивъ pоссiи въ рядахъ австро-мадьярской и нЪмецкой apмiй. Подобнo какъ и у прикарпатскихъ "укpaинцевъ", болЪзненная ненависть къ Россiи, къ русскому народу, привитая австрiйской школой, была основнымъ стимуломъ политической идеологiи этихъ Поляковъ. Эта паралльность цЪлей, тождественность и общность внЪшнихъ политическихъ условiй для той части галицкихъ Поляковъ и нашихъ ,,украинцевъ" прошли красной непрерывной нитью черезъ всю общественную жизнь русской Галичины на пpoтяжeнiи нЪсколькихъ десятковъ лътъ передъ войной и особенно ярко выступали въ отношенiи pyccкaгo нацiональнаго движенiя такiе моменты, какъ 1912 и 1914 г. г.

Bъ отношенiи русскаго движенiя и егo мнoгочисленныхъ сторонниковъ значительная часть польскаго общества русской Галичины, подобно какъ и галицкiе "украинцы", согрЪшила въ тЪ перiоды не мало. Она вполнЪ сошлась съ "украинцами" на пунктъ тупой ненависти къ русскому народу, къ eго культурной стихiи, а заодно и къ нашему нацiональному движенiю, — на пунктЪ крайнего руссофобства. И тутъ нужно искать причину того, что въ 1912, а особенно въ 1914 году, въ моментъ, когда австрiйское правительство примЪняло невЪроятный военный и административный терроръ по отношенiю нашего народа, польское общество нe только было равнодушнымъ на всЪ жестокiя физическiя cтpaдaнiя, но даже бoльшe — оно при всЪхъ случаяхъ помогало этому правительству косвенно и непосредственно, въ такой же, приблизительно, степени, какъ и „украинцы".

Что это было такъ — нЪтъ особенной нужды доказывать. Это неоспоримое утвержденiе, противъ котораго никто изъ русскихъ Галичанъ, действительно прошедшихъ полосу страданiй въ 1914 году, возражать не станетъ. Достаточно здЪсь указать только на то, что добрая половина чрезмерно ревнивыхъ исполнителей насильственной политики центральнаго австрiйскаго правительства по отношенiю галицко-русскаго народа въ 1914 году и задолго до него — были поляки, дЪйствовавшiе въ данномъ отношенiи вполнЪ сознательно, въ угоду своеобразной нацiонально-политической идеологiи, идеологiи возстановленiя исторической (Ягеллоновской) Польши при помощи Aвстpiи на развалинахъ нацiональной и политической Росciи. КраснорЪчивымъ выразителемь взглядовъ этой части галицко-польскаго общества и польской администрацiи въ краЪ былъ злопамятный намЪcтникъ Галичины М. Бобжинскiй, заявлявшiй, между прочимъ, въ 1911 году въ галицкомъ сеймЪ, что „я борюсь противъ "руссофильства" потому, что оно является опаснымъ для государства, но борюсь съ нимъ и какь полякъ, вЪрный польской исторической традицiи". И дЪйствительно, Бобжинскiй, и какъ намЪстникь, и какъ полякъ, всЪми средствами старался уничтожить русское нацiонально-культурное движенiе въ ГаличинЪ. Его угроза не могла остаться безрезультатной, тЪмъ болЪе, повторяемъ, что въ данномъ отношенiи онъ не былъ въ одиночествЪ среди галицкихъ Поляковъ, а являлся въ то-же время истолкователемъ опредЪленнаго убЪжденiя большинства польскаго общества.

А галицко-польская пресса? Кто изъ насъ не читалъ ея постоянную гнусную травлю на русское движенiе, а въ началЪ войны, когда австрiйскiя военныя и политическiя власти принялись насильственно, путемъ пoвceмЪстныxъ разстрЪловъ, висЪлицъ и тысячныхъ арестовъ ликвидировать наше движенiе, — какъ вела себя она? Въ преобладающемъ своемъ большинствЪ она такъ же, какъ и "украинская" пресса, только смаковала въ этихъ жестокостяхъ и подло клеветала на несчастныя жертвы aвcтpiйскаго кроваваго террора и въ припадочномъ иступленiи требовала дальнЪйшихъ жертвъ.

Да, русское движенiе среди карпато-русскаго народа, это стихiйное и сознательное выраженiе единства великаго русскаго народа, проявленiе упорной силы влiянiя общерусской культуры на всЪ этнографическiя разновидности въ русскомъ народЪ въ смыслЪ объединенiя, показалось для кое-кого слишкомъ опаснымъ. Для Поляковъ въ ихъ стремленiи къ возстановленiю старой Польши, а для тЪхъ слЪпцовъ изъ нашего народа, которые окончательно повЪрили въ новыя сказки про объособляемость и объособленность малорусскаго племени отъ прочаго русскаго мipа, въ стремленiи создать при помощи Австрiи и Германiи „велику незалежну Украину". И по отношенiю нашего народа между одними и другими установилось полное единодушiе. Единая ненависть, единое желанiе уннчтоженiя. 

 При такихъ условiяхъ жестокая мартирологiя нашего народа во время, a въ особенности въ началЪ русско-aвcтpiйcкой вoйны была неизвЪстной. И она тяжелымъ убiйственнымъ ураганомъ пронеслась пo обездоленному русскому Прикарпатью...

Вотъ они - главные виновники мартирологiи карпато-русскаго народа! Благодаря имъ-то Прикарпатская Русъ сдЪлалась беззащитной жертвой жестокаго австpiйcкo-мадьяpcкaгo террора во время войны. Именно они сознательно и неуклонно дЪлали все, чтобы эта мартирологiя совершилась, ибо она была имъ нужна въ ихъ нацiонально-политическихъ paзcчетахъ, также какъ это было нужно и aвcтpiйcкому правительству. И на нихъ прЪждЪ всего падаетъ тяжелая нравственная ответственнocть за совершенную Австро-Венгрiей казнь надъ русскимъ народомъ Прикарпатья, отвЪтственность, вытекающая изъ различныхъ точекъ зрЪнiя.

Bъ пepвyю очередь и бoльшe другихъ виноваты т.н. „украинцы" тЪмъ, что ихъ позорная работа по отношенiю сторонниковъ общерусскаго нацiональнаго движенiя въ Прикарпатьи была работой преступныхъ братьевъ, paбoтой Каина. Съ нихъ прежде всего должно взыскаться въ нравственномъ отношенiи. А затЪмъ, такую же отвЪтственность несетъ вышеотмЪченная чacть польскаго общества. Она въ данномъ отношенiи и грЪшила противъ своихъ родственныхъ соседей, а тамъ - и сущности общеславянскаго объединенiя. И только пocлЪ этого, какъ одни, такъ и дpyгie являются отвЪтственными съ общечеловЪческой точки зрЪнiя.

Пpaвда, къ числу этихъ виновниковъ, а отчасти и мучителей, нельзя не причислить подавляющаго большинства австрiйскаго, a въ первую очередь галицкаго еврейства, оказывавшаго австрiйскому правительству въ его насилiяхъ и издЪвательствахъ надъ нашимъ народомъ при всЪхъ ихъ разновидностяхъ, весьма значительную помощь. Это вЪрно по существу. Но, съ другой стороны, это уже не такъ удивительно и необычайно, въ особенности, если принять во вниманie исключительную предрасположенность мЪстнаго еврейства къ aвстpiйcкoмy правительству и то, что это все таки — евреи, действующiе обыкновенно изъ корыстолюбивыхъ побужденiй.

А вЪдь тЪ — свои братья и близкiе родственные сосЪди...

И вотъ въ этой-то причастности т.н. "украинцевъ" и Поляковъ къ мартiрологiи нашего народа и заключается ея особенность и исключительность. Въ ней тоэтому есть то, чего не было въ военной мартирологiи другого народа.

Противъ русскаго народа въ Прикарпатьи съ самаго начала войны направились положительно всЪ, чгобы убить въ немъ все живое, чтобы грубымъ насилiемъ и жестокимъ мученiемъ поколебать въ немъ и разрушить многовЪковые устои его нацiональной и культурной жизни, чтобы изъ души его вытравить глубокозасЪвшее сознанiе о его нацiональной правдЪ.

Но напрасными оказались всЪ ихъ кровавыя усилiя...

М. А. Жарко.

 

 

ДОКУМЕНТЫ

 

I. Предвоенная травля на русскихъ Галичанъ.

1. Списки политически-неблагонадежныхъ.

Еще задолго до мipoвoй войны австрiйскими старостами велись списки "неблагонадежныхъ въ политическомъ oтнoшeнiи" лицъ. Разумеется, такими „политически неблагонадежными" лицами были исключительно приверженцы русской идеи.

Приводимъ для образца въ оригиналЪ одинъ изъ такихъ списковъ - (См. слЪд. стр.). Въ ниже приведенномъ документЪ вотъ что знаменательно: въ графЪ 8 — "БолЪе подробныя свЪдЪнiя о неблагонадежности или подозрительности" — жандармы отмечали "преступленiя" нашихъ людей. Такими „преступленiями" были:

"Ъздитъ въ Россiю", "агитаторъ и приклонникъ кандидатуры Маркова въ парламентъ", „председатель руссофильской партiи", "председатель Русской Дружины" или просто „руссофилъ". Это тЪ проступки, которые влекли за собою резолюцiи старостъ въ родЪ тЪхъ, какiя мы находимъ въ нижеприведенномъ документЪ въ графЪ 9: „Заключенiе, какъ съ нимъ (т. е. съ лицомъ, попавшимъ, благодаря этимъ страшнымъ уликамъ, на чорную доску) поступить въ случаЪ алярма (тревоги) или мобилизацiи". И жандармы относительно каждаго такого лица выводили свои заключенiя: "Зорко слЪдить, въ случаЪ чего — арестовать", „выслать въ глубь страны" и т. д.

Дальше мы наталкиваемся здЪсь на одинъ очень любопытный фактъ. Въ графЪ 10 приведеннаго документа относительно Ивана Сороки, войта изъ РЪпнева, читаемъ, что онъ „ревностный руссофилъ" и потому за нимъ слЪдуетъ "зорко слЪдить, въ случаЪ чего — арестовать", а въ рубрикЪ „ПримЪчанiй" онъ отмЪченъ, какъ "волостной старшина (войтъ) въ служебномъ отношенiи безупречный, исправный и т.д." То же объ ИванЪ МысковЪ, волостномъ писарЪ въ РЪпневЪ. Въ спискахъ онъ значится, какъ „главный двигатель руссофильской пропаганды", что такъ-же, какь въ отношенiи войта, вызываетъ необходимость зоркой за нимъ слЪжки и въ случаЪ необходимости ареста, несмотря на то, что въ рубрикЪ „ПримЪчанiй" жандармерiя отмЪчаетъ, что "какъ волостной писарь, онъ исправный и безупречный".

Следовательно, служи вЪрно своимъ палачамъ, будь ихъ рабомъ, они тебя за это похвалятъ, признаютъ твою служебную полезность и незамЪнимость, но то, что ты "руссофилъ", ставитъ ни во что всЪ твои общественныя заслуги и уже эаблаговременно, когда еще ста-роста сердечно треплетъ тебя по плечу, какъ "porzadnego wojta", или когда заглядываетъ къ тебЪ по обязанностямъ жандармъ и ты принимаешь его, какъ своего доброжелателя, обрекаетъ тебя на тюрьму и висЪлицу.

 

Bezirkshauptmannschaft: KAMIONKA STR. Gendarrnerieabteilung N 15. Zolkiew.
VERZEICHNIS
politisch unverlässlicher Personen,*)


123 45 67 8910

ZI.

 

Vor und Zuname

 

Geburtsjahr

 

Ständiger
Wohnort

 

Stand
eventuell
Kinder

 

Sonstige
Verwandte

 

Beschäftigung

 

Nähere Angaben
warum unverlässlich
bezw. verdächtig

 

Antrag was mit ihm
im Alarm- bezw.
Mobillisierungsfalle
zu geschehen hätte

 

ANMERKUNG

 

 

1

 

Gabriel
Mulkiewicz

 

1871

 

Kamionka

 

verehelicht,
4 Kinder

 

in
Kamionka
keine

 

Schmied

 

russisch gesinnt,
besucht Russland
bes. tätiger Agit.

 

Scharf beobachten
eventuell
verhaften ! !

 

 

 

 

a

 

Dr. Ladislaus
Stupnicki

 

1851

 

»

 

dtto
3 Kinder

 

 

Arzt

 

Obmann der
russofilen Partei

 

in das Innere
des Landes
abschieben!

 

 

3

 

Roman

Stupnicki

 

1890

 

»

 

 

Vater wie
sub 2. Mutter
u. 2 G eschw.

 

Hörer der
Rechte
in Lemberg

 

Agitator u. Verfech-
ter der Markowschen
Kandit. in d. Reichsr

 

scharf beobachten (wenn
möglich assentieren)
eventuell im Inneren des
Landes unterbringen

 

 

4

 

Johann
Haluszko

 

1882

 

Chrenidw

 

verehelicht,
2 Kinder

 

Brüder u.
Schwäger

 

Taglohner

 

Obmänner des Vereines
»Russkaja Druzyna«
Eifrige Anhänger u. Haupt-
verfechter den Chreniow stark
auftretenden rassofilen
Propaganda

 

scharf beobachten
eventuell
verhaften !

 

 

5

 

Dmytro
Pecuch

 

1860

 

«

 

Frau u.
1 Kind

 

Vater u.
Brüder

 

Gemeinde-
Schreiber

 

dtto

 

 

6

 

Johann
Panas

 

1883

 

>
HNr 103

 

 

Mutter,
Schwester
u. Bruder

 

Taglohner

 

dtto

 

 

7

 

Johann Muzyk

Sohn des Hrynko

 

1880

 

»
HNr 364

 

 

 

dtto

 

dtto

 

 

8

 

Simeon
Swiecicki

 

1852

 

Ubinie

 

Frau u.
4 Kinder

 

 

pensionierter
Schullehrer

 

eifriger russofiler
Agitator

 

streng überwachen
event. in das Innere
des Landes abschieb;

 

 

9

 

Julius Zielski

 

1856

 

>

 

1 Sohn
3 Töchter

 

 

gr, kth. Pfarrer

 

Russofile

 

dtto

 

 

10

 

Johann Soroka

 

1870

 

Rzepniow

 

4 Kinder

 

Brüder
u. Verwandte

 

Gemeinde-
Vorsteher

_ .                                     '

 

eifriger Russofile

 

streng überwachen
eveat. verhaften

 

In der Amtsleitung als Ge-
meindevorsteher ohne  An-
stand, pünktlich u. rigoros

 

 

H

 

Johann

Myskow

 

1876

 

*

 

Frau u.
2 Kinder

 

Vater,
Bruder u
2 Schwestern

 

Gemeinde-
schreiber

 

Haupttriebfeder
der russischen
Propaganda

 

dtto

 

als Gemeindeschreiber
pünktlich u. ohne
Anstand

 

 

12

 

Johann Kozak

 

 

 

>

 

 

Eltern

 

Gehilfe bei der
Grundwirtschaft

 

eifriger Russofile

 

wehrpflichtig

(Landw.) streng über-
wachen ev. verhaften

 

 

16

 

Ilko Romanow

Sohn des Oleksa

 

1877

 

Dziedzilow
HNr 70

 

3 Kinder

 

zahlreiche
Verwandte
1 o c o

 

Grundwirt

 

fanatischer Anhänger
der  russischen
Staatsidee u. Agit.

 

scharf beobachten
eventuell verhaften

 

17

 

Ilko Koszynski

 

1870

 

Huta
polonicka
HNr 10

 

Frau u. Kind

 

dito

 

dtto

 

eifriger Agitator —
der Spionage
verdächtig

 

verhaften

 

unternimmt verdächtige
Ausflüge nach Lemberg

 

21

 

Kirylo
Prytula

 

 

 

Poloniczna
HNr 56

 

Frau u.
4 Kinder

 

dtto

 

dtto

 

radicaler Russofile
u. Agitator

 

streng überwachen
eventuell arretieren

 

unternimmt wieder-
holende Reisen nach
Russland.

 

23

 

Michael
Babirecki

 

1882

 

gebürtig
in Huta
polonicka

 

 

Verwandte
(Brüder)
in Hula pol.

 

Angeblich Guts-
verwalter in Biala-
cerkiew(Russland)

 

der Spionage ver-
dächtig — kommt
zuöfters aus Russland
nach Iluta polonicka

 

scharf- u. anhaltend
beobachten und
arretieren

 

 

 

24

 

Stefan Pechnik

 

1884

 

Poloniczna
HNr 115

 

 

Vater
Timoftej
u. Geschwister

 

Weber u. Ge-
hilfe bei der
Landwirtschaft

 

eifriger u tätiger An-
hänger der russofi-
len und schismati-
schen Propaganda

 

verhaften

 

sehr verdächtig

hat einige Gymnasial-
klassen

 

25

 

Johann
Lozinski

 

1854

 

Horpin

 

3 Kinder

 

 

gr.-kth.  Pfarrer

 

eifriger Russofile

 

beobachten — event.
in das Innere des
Landes zurück-
schieben

 

 

 

26

 

Hrynko
Koszycki

 

1870

 

Sokolow
HNr 8

 

Frau u.
3 Kinder

 

zahlreiche
Verwandte
in   der
Ortschaft

 

Grundwirt

 

fanatischer Agit.
durch u. durch rus.

gesinnt gleisnerisch
und schlau

 

verhaften

 

gefährlich ! versteht
auf die Gesinnungen
Einfluss zu üben

 

27

 

Fed'ko
Koszycki

 

 

 

dtto
HNr 72

 

Frau u.
4 Kinder

 

dtto

 

dtto

 

eifriger Agitator
Russofile

 

scharf beobachten
event. verhaften

 

Obmann des russof.
Vereines »Russk. Druz.«

 

53

 

Johann Jaskow

 

1885

 

Sokole

 

 

dtto

 

 

Grundwirt
Reserve Kor
poral  80 I. R.

 

Russofile eifriger
Agitator

 

scharf beobachten,
event. verhaften
oder einreihen

 

 

 

56

 

Teodor Jaskow

Sohn des Stefan

 

1889

 

dtto

 

 

dtto

 

Gehilfe bei der
Landwirtschaft

 

ultraradicaler
Russofile

 

scharf beobachten
event. verhaften

 

57

 

Wasil Labaj

 

 

 

dtto

 

2 Kinder

 

 

Schmied

 

russofiler Agitator

 

streng überwachen

 

 

 

Kurij — gewesener Infan-
teriezugsführer
mit Knrij verkehrt der
absolvierte Techniker
Kazimir Markiewicz aus
Zwiahel in Wollynien

(Rußland)

 

60

 

Aleksander
Kurij

 

1878

 

Busk

 

Frau u.
zwei Kinder

 

Familie
der Ehegattin

 

gewesener
Handlungsgehilfe
gegenw. Grundb.

 

radicaler Russofile
u. Agitator

 

streng überwachen
respective verhaften

 

Kamionka, 21. Dezember (1913). Der kk. Statthaltereirat
DULITZ.


*) Въ виду значительнаго размЪра документа помЪщаемъ его въ извлеченiи

 

2.Бopьба с этимологическимъ правописанiемъ.

Изъ Лемковщины получено нами слЪд. письмо:

Чтобы запечатлЪть въ памяти русскаго народа неравную борьбу за русскiй языкъ и этимологическое правописанiе въ самыхъ крайнихъ западныхъ рубежахъ Червонной Руси, предлагаются нЪсколько документовъ, касающихся этой борьбы.

Въ началЪ вceoбщей мобилизацiи я былъ военными властями въ моемъ 18 пЪх. полку въ ПepeмышлЪ арестованъ и отведенъ въ гарнизонную тюрьму, а при отходЪ моего полка на русскiй фронтъ меня обратно отвели въ пoлкъ и я, конечно, подъ надзоромъ всей компанiи, "пошелъ воевать. ПocлЪ тpикpaтныхъ аудиторскихъ допросовъ на фронтЪ и нЪсколькихъ сраженiй съ русскими отступающими отрядами, я былъ ночью 15 августа ст. ст. 1914 г. взятъ въ русскiй плЪнъ, что и было моимъ спасенiемъ...

А.Б. Хома.

Wydzial Rady powiatowej
w NOWYM SĄCZU.
L. 3469.

Nowy Sacz dnią 17. wresnia 1913

Do

PANA ANDRZEJA KONRADA CHOMY, PISARZA GMINNEGO

w ŻEGIESTOWIE.

Wydzial powlatowy na posiedzeniu dnia 6. września 1913. uchwalił udzielić Panu nagany z powoda niewlasciwosci w urzędowaniu Panskiem jako pisarza gminnego, skonstatowanych wedle wyników dochodzenia, a w szcziegolnosci z powodu prowadzenia wewnętrznego urzędowania w języku przeładowanym nalecialosclami jezyka rosyjskiego i wedle urzedownie nie uznanej pisowoj etymologicznej, - nieastosowania sie do zarządzeń Naczelnika gminy, samowładnego wystosowania pisma imieniem Zwlierzchności gmionej bez wiedzy Naczelnika gminy, - wreszcie z powodu zaniedbania sporządzenia na czas listy pospolitakow.

O czem się Pana zawiadamia z tem, że w razie powtórzenia się podobnych niewlasciwosci będzie przedlozony ck. Starostwu wniosek na usunięcie Pana z urzedu pisarza gminnego w tamtejszej gminie.



Sekretarz:

Prezes Rady powiatowej:

(KOBAK)

(WITTIG).

 

 

 

 

 
Wydzial Rady powiatowej
w NOWYM SĄCZU.
L. 3469.

O D P I S .

Nowy Sacz dnia 17. września 1913.

Do

C. K. STAROSTWA

w NOWYM SĄCZU.

 

Odnośnie do tamtejszego pisma z dnia 23/1 1913. L. 3541/8. donosimy przy dołączeniu % aktów tutejszych dochodzeń dyscyplinarnych, ze Wydział powiatowy na posiedzeniu z dnia 6/9 1913. uchwalił: 1) zakonumikować c.k. Starostwu, iz nie znajduje podstawy do przedstawienia wniosku na usuniecie Konrada Andrzeja Chomy z urzedu pisarza gminnego w Żeglestowie i że należy jedynie wydać zarzadzenia, zmierzajace do tego, by urzedowanie wewnetrzne urzędu gminnego w Żegiestowie było prowadzone stosownie do obowiązujących prepisow w jezyky krajowym i w pisowni urzędownie uznianej, 2) udzielić wymienionemu wyzej pisarzowi gminnemu nagany z powodu skonstatowanych w dochodzeniu niewłaściwości w urzedowaniu.

O wydanych ze swej strony zarzadzeniach zechcą c.k. Starostwo zawiadomić Wydział powiatowy.



Prezes Rady powiatowejSekretarz.
Wittig,wr.Kobak, wr.

  

 

L. 3469.

Nowy Sacz dnia 17. września 1913.



ZWIERZCHNOŚCI GMINNEJ

w ŻEGIESTOWlE

do wiadomodci z poleceniem dorecznia przyleglego % pisma adresatowi Andrzejowi Konradowi Chomie, tamtejszemu pisarzowi gminnemu, za dowodem doreczenia % ktуry tu odesłać należy.

Zarazem poleca sie Zwierzchności gminnej, aby prestregala, by urzędowanie wewnętrzne tamtejszego urzędu gminnego, stosownie do obowiazujacych przepisów, prowadzone bylo bezwarunkowo w języku krajowym i wedle pisowni urzedownie uznanej.



Sekretarz:

Prezes Rady powiatowej:
(kobak).(WITTIG).

 

L. 159/pr

Nowy Sącz dnia 3l. lipca 1914.

Do

Pana Chomy, pisarza gminnego

w Żegiestowie.

Na podstawie §§ 2 i 3 ustawy z 5. maja 1869, dz. u. p. Nr. 66. i rozporzadzenia calego Ministerstwa z 26. lipca 1914. dz. u. p. Nr. 154, zakazuję Panu wydalać się e Muszyny aż do odwołania.

Od tego zakazu wolno wniesc rekurs do ck. Namiestnictwa, ktory podać należy w ck. Starostwie w dniach 14. licząc od doręczenia. Rekurs - niema mocy wstrzymującej.

Ck. Radca Namiestnictwa i Starosta

hrabia LOS.

 

3. Поиcки за шпioнами.

Переписка между Львовомъ, Стaниславомъ и Черновцами въ дЪлЪ: Дiяковскiй, Билинскiй — Ивануса.

На доносъ жандарма — Эмилiяна Пасканюка изъ Черновецъ, что будто нЪкоторыя личности изъ Чорткова находятся въ близкихъ отношенiяхъ съ гр. Бобринскимъ, (жандармъ зacлышалъ фамилiи: Дiяковскiй, Билинскiй, Ивануса), — дЪлаетъ черновецкое Landes-gendarmerie - Kommando очередной доносъ во ЛьвовЪ. Львовское oтдЪленie генер. штаба при 11 корп. посылаетъ названный доносъ для провЪрки въ Станиславовъ, замЪчая: „строго довЪрочно и незамЪтно произвести слЪдствiе!" Станиславовскiй штабсъ - офицеръ докладываетъ окончательно львовскому ген. штабу слЪдущее: 1) Дiяковскiй — считался здЪсь неопаснымъ; 2) о. Билинскiй де Салесса сocтoялъ приходникомъ въ Шмаковцахъ, Чортковскаго уЪзда, потомъ былъ препровожденъ въ Станиславовъ, а окончательно перемЪщенъ въ Доброполе: онъ является однимъ изъ опаснЪйшихъ pyсскихъ агитаторовъ; 3) судья Ивануса — сознательный руссофильскiй агитаторъ, кaкъ судья — былъ изъ-за партiйной нетерпимости дисциплинарнымъ пyтeмъ наказанъ и т. д.

Ивануса и Билинскiй — утверждаетъ со всей увЪренностью станиславовcкiй штaбcъ-oфицepъ — получали русскiя деньги (russisches Geld) для агитацiонныхъ цЪлей. Переписку приводимъ въ подлинныхъ документахъ.




К, k. Landesgendarmeriekommando Nr. 13.
E. Nr. 24 res.
Abteilung Czernowitz Nr. 1
Posten zu Nowosielitza-Bahnhof Nr 16.
Deakowski, Bilinski de Saiessa
und Iwanussa der Spionage verdдchtig.



An das
k. k. Landesgendarmeriekommando Nr. 13


Nowosielitsa Bhf, am 13. Februar 1914 in Czernowitz


Am 13. Februar 1914 geriet Gend. Postenfьhrer Emilian Paskaniuk am Bahnhofe Czernowitz mit einem zirka 28—30 Jahre alten, den besseren Stдnden angehцrenden Manne in ein Gesprдch ьber den Marmarosszigeter Prozess.

Im Veriauie desselben erzдhlte der Mann dem Paskaniuk, dass einige Persцnlichkeiten aus Czortkow schon seit lдngerer Zeit mit dem Grafen Bobrinski in brieflicher Verbindung stehen und auch цfters Geld von demselben, vermutlich zu Spionage oder irgendwelchen Propagandazwecken, erhalten, und zwar :

Deakowski, Komissдr der kk. Bezirkshauptmannschaft Czortkow,
Bilinski de Salessa, gr. kat Pfarrer in Czortkow und
Iwanussa, Richter in Czortkow.

Wo und was dieser Mann ist und von wo er sei, wisse Paskaniuk nicht, jedoch gibt er an, dass als er noch beim Militдr in Czernowitz diente, er denselben цfters in Czernowitz gesehen habe.

Die Meldung wurde dem kk. Landesgendarmeriekommando Nr. 13 und dem kk. Gendarmerieabteilungskommando Nr. l in Czernowitz erstattet.

WOPATA, Wachmeister.

 

К. К. LANDESGENDARMERiEKOMMANDQ № 13
PRAS. CZERNOWITZ, am 15/2 1914.
ad K. N 31 res R. A ./* BLG.


Generalstabsabteilung des k. u. k. 11. Korps
Czernowitz, am 16. Februar 1914.Lemberg.


Wird zur Kenntnis ubermittelt.


(Подпись неразборчивая.)

K. u. k. Generalstabsabteilung des 11. Korps.
Pras. Lemberg, am 19/2 1914.
K. Nr. 261. ./• Blgn.

An
den exponierten Gendarmerie-Stabsoffizier

in

Lemberg, am 19/2 1914.S t a n i s l a u.

Es wird d. h. ersucht, die umstehend gemachten Angaben uberprufen lassen zu wollen und das Erhebungsresultat anher mitteilen zu wollen.

Die Erhebung ware streng vertraulich und unauffallig durchzufuren.

g. g R.

Pras. Stanislau am 20 / 2 1914
k. k. exponierter Stabsoffizier
E Nr. 54 res Adj. mit Beilag.

An die
k. u. k. Generalstabsabteilung des 11. Korps
in

Czortkow. am 10. Marz 1914.LEMBERG.


Ein Kommissar namens DEAKOWSKI ist hier unbekannt und existiert ein solcher diesen Namens uberhaupt nicht. Sollte jedoch ein gewisser Cyryl DIAKOWSKI gemeint sein, dann melde ich, dass dieser vor einem Jahr nach Lemberg als Finanzrat versetzt wurde. Derselbe galt jedoch hier als ungefahrlich.

Der gr, kat. Pfarrer BILINSKI DE SALESSA war nie in Czortkow, sondern in Szmankowce, Bez. Czortkow. Derselbe kam vor ca. drei Jahren als Kanonicus nach Stanislau, wurde jedoch von dort nach einiger Zeit nach Dobropole versetz. Derselbe gilt als einer der gefahrlichsten ruthenischen Agitatoren.

Der Richter Iwanussa ist seit mehr als Jahresfrist von Czortkow abtransferiert ; ist ein uberzeugter russophiler Agitator, galt als sehr parteiischer Richter, und ist mir auch bekannt, dass er wegen seiner Parteilichkeit, die auf nationaler Basis fusste, im Disziplinarwege bestraft wurde.

Dass Iwanussa wie Bilinski russisches Geld zu Agitationszwecken erhalt, gilt als sicher!

Подпись неразборчивая.

DI. E NO. 54 res. Adj. Gesehen !
K. k. Exponierter Stabsoffizier in Stanislau
Stanislau am 11 Marz 1914.
Exponierter Stabsoffizier beurlaubt.
W—K.Подпись неразборчивая.

K. u. k. Generalstabsabteilung des 11. Korps
Pras. Lemberg, am 14/3 1914
K. Nr. 261 ./* Blgn.

S—V.

 


II. Военный терроръ.

I.
MЪpы противъ "руссофильской" пропаганды.

Президiумъ ц.к. НамЪстничества.

Львовъ,8 августа 1914.

№ 18385/пр.

Руссофильская пропаганда.

Циркуляръ.

BcЪмъ гocд. ц.к. старостамъ и ц.к. диpeктopaмъ полицiи вo JIьвoвЪ и КраковЪ.

Настоящiя напряженныя отношенiя между нашей импepieй и Рoссieй требуютъ энергичной борьбы съ москвофильскимъ движeнieмъ, не скрывающимъ своихъ симпатiй въ Poссiи.

Такъ какъ сторонники и opгaнизaцiи этого враждебнаго государству движенiя мoгутъ въ серьезный моментъ пагубно повлiять на дЪйствiя нашихъ вооруженныхъ силъ, слЪдуетъ немедленно принять соотвЪтствующiя мЪры, чтобы энергично раздавить это движенiе всЪми находящимися въ распоряженiи средствами.

Также противъ всякихъ руссофильскихъ выступленiй и публичныхъ манифестацiй, или на собранiяхъ или въ пeчати, или иныхъ какимъ-либо образомъ, слЪдуетъ безпощадно выступить, прибЪгая ко всЪмъ законнымъ средствамъ, а въ особенности къ самому широкому примЪненiю средствъ экзекуцiи и съ виновниками поступать безъ всякаго снисхожденiя.

Объ этомъ уведомляю господина старосту (г. директора), согласно рескрипту ц. к. Мин. Вн. ДЪлъ отъ 1 авг. 1914 г. №. 9140 М. I. для точнаго исполненiя, при чемъ yкaзaнiя, данныя мЪстными циркулярами отъ 25 июля 1914 г. № l50/d и 26 iюля 1914 г. № 17707 (пр.), относительно предотвращенiя сербскихъ покyшeнiй, cepбoфильской пpoпaгaнды и южно-славянскаго движенiя студентовъ, слЪдуетъ, примЪнять по аналогiи и при подавлeнiи pyссофильскихъ стремлЪнiй и манифестацiй.

Принятая по министерскому распоряженiю отъ 25 iюля 1914 г. ВЪсти госуд. зак, № 158 прiостановка ст.8,9,10, 12 и 13 ocновнаго закона оть 21 дек. 1867 г. ВЪстн. гoc. зак. № 142, даетъ Вамъ возможность принять yспЪшныя мЪpы въ pамкахъ закона oтъ 5 мая 1869 г. Жypн. госуд. зак. № 67, для подавленiя этого враждебнаго г'oсyдаpствy движенiя.

О всЪхъ въ этомъ дЪлЪ наблюденiяхъ и возможныхъ мЪpахъ въ каждомъ отдЪльномъ случаЪ слЪдуетъ безотлагательно мнЪ доносить.

Зa ц. и к. НамЪтника

Гродзицкiй.

 

II.

Увозъ изъ Львoвa арестованныхъ „руссофиловъ"

Пpeзидiyмъ ц.к. Дирекции полицiи во ЛьвовЪ, отправлено 28 августа (н. ст.) 1914 г. № 4926.

Въ Президiумъ ц. к. НамЪстничества.

Уже нЪсколько разъ я имЪлъ честь обратить вниманiе ц.к. Н. на необходимость вывезти изъ Львова арестованныхъ опасныхъ для государства москвофиловъ, которые, въ числЪ около 2000, съ большимъ трудомъ размЪщены въ мЪстной тюрьмЪ, въ тюрьмЪ мЪстнаго краевого уголовнаго суда и въ полицейскомъ арестномъ домЪ.

Уже само размЪщенiе въ виду недостатка мЪcтa, пo санитарнымъ соображенiямъ угрожаетъ взрывомъ эпидемическихъ болЪзней и въ eщe большей степени становится oпaснымъ въ виду возможности вспышки бунта, вслЪдствiе возмущенiя техъ заключенныхъ, которые уже теперь высказываютъ громкiя угрозы. что они, молъ, посчитаются.

Эти угрозы, въ случаЪ нeблагопpiятной перемЪны военныхъ обстоятельствъ, навЪpнoe могли бы отразиться кровавой pЪзнeй на польскомъ населенiи гopода.

Поэтому настойчиво прошу ц.к. безотлагательно приступить къ yвозу этого крайне опаснаго для государства и oбщества элемента изъ Львовa въ глубь страны.

Львовъ, 27 aвгуста 1914 г.

Рейхследеръ.

 

 

 

III.

Доносъ на святоюрскихъ священниковъ.

Львовъ, 24 авг. 1914 г.

Ц. и к. Плацъ-Комендантству во ЛьвовЪ.

Питая безграничную симпатiю къ aвcтpiйcкимъ вооруженнымъ силамъ и видя, что, вслЪдствiе безчестной измЪны нашихъ москвофиловъ, не одна сотня нашихъ невинныхъ солдатъ уже пролила свою кровь и еще далЪе должна будетъ проливать, не могу утаить своихъ наблюденiй, къ кoтopымъ я пришелъ послЪ долгаго опыта, чтобы этихъ поразительныхъ тайнъ не открыть Высокому Плацъ-Кoмендантству еще во время, чтобы этимъ самымъ обратить вниманiе властей въ cтоpoнy, откуда для государства можетъ получиться неисчислимый вредъ. Итакъ: До нынЪ несчастьемъ государства, какъ въ этомъ убЪдились, являются москвофилы, которые, не скрываясь, льнутъ къ москалямъ, т.е. къ Pocсiи, а лучшимъ доказательствомъ этого являются нынЪшнiя ареcтованiя и переполнeнie тюремъ такими личностями.

Кто далъ толчокъ къ измЪнническому поведенiю? Именно москвофильскiе священники, которыхъ наше пpaвительство всегда поддерживало и все имъ позволяло. До сихъ поpъ арестовано очень много такихъ индивидуумовъ, однако не всЪ еще, ибо тЪ, которые собственно дали толчокъ къ измЪнническому поведенiю, остаются до настоящаго времени на свободЪ, чтобы быть въ состоянiи доставлять москалямъ сообщенiя, которыя пpосто пагубны для плановъ нынЪшней войны.

Поэтому я обращаю вниманiе Высокаго Плацъ-Комендантства на священниковъ и даже канониковъ москвофиловъ мЪстнаго львовскаго митрополичьяго капитула, духомъ и тЪломъ преданныхъ Россiи и имЪющихъ въ своихъ квартирахъ очень много компрометирующаго и уличающаго ихъ матерiала, въ случаЪ, если бы у нихъ былъ произведенъ неожиданный обыскъ.

Приведу фамилiи этихъ священниковъ: о. Андрей БЪлецкiй, о. Мартинъ ПакЪжъ, о. Александръ Бачивскiй, а так-же зять о. БЪлецкаго о. Дорожинскiй:

всЪ они живутъ и скрываются въ стЪнахъ св. Юра во ЛьвовЪ, такъ какъ тамъ для нихъ безопаснЪе всего. Эти выше указанныя фамилiи очень хорошо извЪстны россiйской oxpaнЪ, съ которою они вели переписку до послЪдняго момента.

Высокое комендантство изволитъ заняться этими личностями, и тогда еще болЪe убедится въ правильности, когда при обыскЪ найдетъ основанiя для этого.

Съ глубочайшимъ уваженiемъ

Алойзiй Вожиковскiй.

IV.

Пpикaзъ военной Коменды во ЛьвовЪ.

(„Прик. Русь". № 1470/1480 отъ 23 ноября 1914 г.).

Сooбщaeмъ переведенный cъ нЪмeцкаго тексть распоряженiя австрiйской военной коменды во ЛьвовЪ, на основанiи котораго разстрЪляно и повЪшено множество русскихъ галичанъ. Документъ нaйдень въ письменномъ столЪ директора львовской полицiи.

 

Ц. и к. Военная Коменда во ЛьвовЪ. К. Н. 283.

Д. Строго секретно.

Въ Президiумъ ц. к. Дирекцiи Полицiи во ЛьвовЪ.

Львовъ, 15 августа 1914 г.

Къ свЪдЪнiю

Гоффманнъ.

(На oбpатнoй сторонЪ).

Президiумъ ц.к. Дирекцiи полицiи

Во ЛьвовЪ.

Поступило 18 августа 1914 г.

№ 4509.

Къ свЪдЪнiю.

(Несколько нечеткихъ подписей).

(Внутри)

Ц. и к. Военная Коменда во ЛьвовЪ. К. Н. 28З.

Ц.к. Краевой Обороны Дивизiонный Судъ въ ...

Подвинувшiяся на восточной границЪ, въ paioнЪ Белнецъ — Сокалъ — Подволочискъ — Гусятинъ, русскiя войска произвели на руссофильское населенiе Воcтoчнoй Галичины, находившееся уже издавна въ измЪнническихъ сношенiяхъ съ Poссieй, огромное впeчaтлЪнie.

Государственная измЪнa и шпioнcтво, съ одной стороны, и терроръ по отношенiю къ нерусскому населенiю тамъ, гдЪ оно находится, въ меньшинствЪ, съ другой (Сокалъ, Залозцы, Гусятинъ), множатся самымъ опаснымъ и прямо угрожающимъ образомъ. Если немедленно не будутъ приняты самыя стpогiя мЪры, то paioнъ вoeнныхъ дЪйствiй въ Восточной ГаличинЪ и БуковинЪ можетъ вслЪдствiе преступныхъ замысловъ руссофильскаго населенiя оказаться въ cepioзнoй oпacнocти. Нacтyпленiе же и начальныя вoeнныя дЪйствiя могyтъ быть значительно затруднены. Скорое наказанie является крайне необxoдимымъ, какъ острастный примЪръ однимъ и въ доказательство другимъ, что австрiйское правительство имЪетъ власть и силу для того, чтобы наказать виновныхъ и охранять нeвинныxъ.

Эти пpимЪры смогутъ только тогда оказать свое дЪйствie, когда они будутъ производиться на глазахъ тЪхъ, кто были свидЪтелями ныне названныхъ пpecтyпленiй.

Казнь хотя бы даже, нaпpимеръ, ста человЪкъ во ЛьвoвЪ произвела бы на населенiе Залозецъ, сильные нервы котораго требуютъ сильныхъ впечатлЪнiй, гораздо меньшее дЪйствiе, чемъ казнь хотя бы только двухъ лицъ въ самихъ же Залозцахъ.

Военная коменда приказываетъ поэтому:

1. Испoлненie приговоровъ за всЪ предусматривааемыя исключительными пoстановленiями преступленiя, подлежащiя военному суду, строжайшее наказанiе которыхъ является необходимымъ, какъ устрашающiй примЪръ, дoлжнo происходить тамъ, гдЪ преступленiя были сoдЪяны.

2. Во всЪхъ этиxъ случаяхъ должно применяться coкpaщeннoe судопроизводство, чтобы наказанiе по возможности скоро, буквально по пятамъ (auf dem Fusse), слЪдовало за пpecтyплeнieмъ.

3. Производство слЪдствiя вo всЪхъ этихъ случаяхъ должно быть поручено судьямъ, которые, съ одной стороны, благодаря своему опыту, даютъ ручательство, что они успЪютъ разобраться въ исключительныхъ отношенiяхъ и освободить себя отъ ненужнаго формализма, съ другой же стороны, будучи лишенными всякой чувствительности, имЪть въ виду одно - только благо государства.

4. Этoгo рода дЪла должны быть поручены установленному львовскимъ судомъ краевой обороны аудитору, секретарю суда и лейтенанту запаса Гехту и установленному коломыйскимъ судомъ краевой обороны адвокату и оберъ-лейтенанту запаса д-ру РиxЪ или другому аудитору, который отмЪчалъ бы выше указаннымъ требованиямъ.

5. Въ трудныхъ, не совсЪмъ ясно представляющихся (nicht ganz klar darliegenden) cлучаяхъ преступленiя, можно, для ycкopенiя слЪдствiя, потребовать оть военной коменды содЪйствiя полицейскаго чиновника.

Сie препровождается въ Дивизioнный Судъ Краевой Обороны вo ЛьвовЪ и КоломыЪ, въ Президiумъ Дирекцiи полицiи во ЛьвoвЪ и Черновцахъ, командированному штабсъ-офицеру во ЛьвовЪ и СтаниславовЪ и въ краевое жандармское Управленiе № 13.

V.

Пoлицейскiя меропрiятiя.

("Прик. Русь" № 1483, 1914 г.).

Президiумъ ц. к. Дирекцiи полицiи во ЛьвовЪ.

Поступило 25 (н. ст.) августа 1914 г. № 4876.

Ц. и к. Военному Коменданту, здЪсь.

Въ последнее время многiя лица, заподозрЪнныя въ государственной измЪнЪ, щпiонствЪ и другихъ враждебныхъ государству дЪйствiяхъ, были отданы подъ военный судъ, а задержанiя этихь лицъ въ военной тюрьмЪ на время войны требують особые интересы государства. Поэтому честь имЪю просить повлiять въ этомъ смыслЪ на военные суды и въ особенности действовать въ томъ направленiи, чтобы тоже въ такихъ случаяхъ, въ которыхъ военно-судебное слЪдствiе, въ виду отсутствiя соотвЪтственнаго матерiяла, должно быть прiостановлено, обвиняемые не отпускались на свободу, а наоборотъ препровождались въ ц. к. дирекцiю полицiи для дальнЪйшихъ полицейскихъ мЪропрiятiй.

Львовъ, 28 августа 1914 г.

Рейхлендеръ.

VI.

Изъ секретнаго рапорта ген. Римля.

 

Первымъ комендантомъ г. Львова пocле отступленiя русскихъ войскъ, былъ генералъ-майоръ Фр. Римль, который до войны служилъ здЪсь въ продолженiе четырехъ летъ въ качествЪ начальника генеральнаго штаба 11, корпуса. По происхожденiю нЪмецъ, имЪлъ онъ широкiя связи въ мЪстнoмъ польскомъ обществЪ, что cпocoбствовало ему въ paбoтЪ нa новомъ отвЪтственномъ посту коменданта города. По истеченiи мЪсяца управленiя городомъ сообщилъ онъ рапортомъ главнокомандующему apмieй тЪ отношенiя, которыя были на лицо во ЛьвовЪ. Paпopтъ этотъ имЪетъ названiе: "ВсечатлЪнiя и наблюденiя, собранныя мною послЪ освобожденiя Львова, въ качествЪ коменданта города. 22 iюня — 27 iюля 1915 г.".

ПослЪ общихъ замЪчанiй о настроенiи нaceлeнiя, слЪдуетъ спецiальное изложенiе объ отношенiяхъ въ политическихъ партiяхъ, обоснованное на весьма точныхъ информацiяхъ.

MнЪнie столь авторитетнаго лица должно было повлiять на отношенiе aвcтpiйcкaгo правительства къ отдЪльнымъ паpтiямъ и лицамъ, потому считаемъ, что перепечатанiе выдержекъ изъ этого рапорта послужитъ до нЪкоторой степени разъясненiемъ нашей мартирологiи.

Пропуская несущественные положенiя, приведемъ лишь непосредственно насъ касающiяся соображенiя генерала Римля:

"Гал. Pycскie раздЪляются на двЪ группы: а) руссофиловъ (Russofil. Stuatsfeinliche und Hochverrater) и б) yкpaинофилoвъ (0esterreicher).

Русской пapтieй руководитъ депутaтъ Марковъ; принадлежатъ къ ней д-ръ Дудыкевичъ, Семенъ Вендасюкъ, Колдра, д-ръ Глушкевичъ, д-ръ Coхoцкiй, Maлецъ и др. Ихъ стремленiя общеизвЪстны: окончательное соединенiе съ Рoccieй и православiемъ.

Еше до объявленiя войны эта партiя занималась изменой, на что я неоднократно безрезультатно обращалъ вниманie.

Военныя событiя были лучшимъ доказательствомъ, что эта партiя еще въ миpнoe время работала сообща съ врагомъ въ направленiи созданiя благопрiятныхъ условiй къ соединенiю Вост. Галичины съ Poccieй (см. брошюру "Das Galizien der Gegenwart").

Во ЛьвовЪ организовалась русская радикальная партiя подъ руководствомъ д-ра Дудыкевича въ "Народномъ СовЪтЪ", съ цЪлью служить россiйскому правительству, подъ покровительствомъ гр. Бобринскаго, при руссификацiи края и распространенiи православiя.

Въ составЪ "Народнаго СовЪта" входили также австрiйскiе государственные чиновники, какъ напр. совЪтникъ мЪсн. вЪдомства Кавимiръ Тиховскiй, госуд. прокуроры Третьякъ и Сивулякъ. Въ виду изложеннаго лишними являются дальнейшiя доказательства, что русскie (russofil.) являются государственными измЪнниками; следовало бы ихъ не содрогаясь уничтожить. Если вообще возможно русскихъ (russofil.) исправить (вмЪcтЪ съ партiей Грабскаго), то это возможно единственно при примЪненiи средствъ безпощадного террора.

Проявляющiеся часто взгляды на партiи и лица („умЪренный руссофилъ") принадлежатъ къ области сказокъ: мое мнЪнie подсказываетъ мнЪ, что всЪ "руссофилы" являются радикальными и что слЪдуетъ ихъ бeзпoщадно уничтожать.

Украинцы являются друзьями Австрiи и подъ сильнымъ руководствомъ правительственныхъ круговъ мoгутъ сделаться честными aвcтpiйцaми. Пока что украинская идея не совсЪмъ проникла въ русское простонародье, тЪмъ мeнЪe замЪчается это въ россiйской УкраинЪ.

При низкомъ уровнЪ просвЪщенiя украинскаго мужика не слЪдуетъ удивляться, что матерiальныя соображенiя стоятъ у него выше политическихъ соображенiй. Воспользовались этимъ Россiяне во время оккупацiи и такимъ образомъ перешли нЪкоторыя украинскiя общины въ руссофильскiй лaгерь.

СдЪдуетъ, однaко, признать украинцамъ, что такiе случаи были рЪдки и что въ концЪ концовъ украинцы остались вЪрными австрiйскому царствующему дому".

Изъ "Gazet-ы Porann-ой" 1919 г. NN. 4674, -75, -77.

VII.

Oбъявленiя вoенныхъ cyдoвъ.

1. Три смертныхъ приговора.

(Изъ офицiальной газеты).

Приговоромъ суда ц. к. Львовскаго военнаго коменданта въ МукачевЪ, отъ 30 сентября 1914 года К. 183.—14 признаны:

1) Романъ Березовскiй, гр.-католический настоятель прихода изъ Протесовъ, Жидачевскаго уЪзда, рожденный 26 сентября 1874 г. въ Ванятичахъ, вдовецъ, отецъ 3 дЪтей, не бывшiй раньше подъ судомъ;

2) Левъ Кобялянскiй, громадскiй писарь изъ Ceнeчoла, Долинскаго уЪзда, рожденный 27 января 1857 г. въ НадворнЪ, гр.-катол. вЪpoиcпoвЪданiя, xoлocтoй, небывшiй раньше подъ судомъ;

3)Пантелеймонъ Жабякъ, крестьянинъ, рожд. въ 1867 г. въ сенечолЪ, женатый, отец 5 дЪтей, не бывшiй подъ судомъ;

виновными въ преступленiи шпiонства по 321 cт. yгoлoвнаго зaкoнa, выразившагося въ томъ, что названные, а именно: Романъ Березовскiй въ послЪднихъ числахъ августа и первыхъ числахъ сентября 1914 г, а Левъ Кобылянскiй и Пателеймонъ Жабакъ въ первыхъ числахъ сентября 1914 г., во время военнаго подоженiя Австро-Beнгрiи въ виду Pocciи, т.е. во время войны, по взаимному соглашенiю старались узнать о cилахъ и состоянiи армiи въ краЪ, объ ея намЪренiяхъ, планахъ, расположенiи и движенiи, а также о состоянiи предметовъ, относящихся къ военной оборонЪ государства, съ цЪлью сообщать oбъ этомъ непрiятелю, — и приговорены за это, нa ocнoвaнiи § 444 уголовнаго судопроизводства, къ смертной казни чрезъ повЪшенiе.

Приговоръ приведенъ въ исполнeнie.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1479).

 

  2. Новосандецкая расправа.

L. 595/moh.

OBWIESZCZENIE.

Wyrokiem doraźnym Expozytury c. i k. Sadu wojennego w Nowym Sączu z dnia 28. września br. K. 1/14. zostali:

Piotr Sandnwicz, w Żegiestowie urodzony, 56 lat liczący, grecko-katolickiego obrządku, żonaty, proboszcz w Brunarach, i Antoni Sandowicz, w Roztoce wielkiej urodzony, 27 lat liczący, grecko-katolickiego obrządku, stanu wolnego, sluchacz Akademii, zamieszkały w Brunarach, za zbrodnie zdrady stanu po myśli §. 334:c. kodeksu karnego wojskowego (par. 58:c. kodeks karny cywilny) na śmierć' przez rozstrzelanie zasądzeni.

Wyrok został w dniu 28. września 1914. w Nowym Sączu wykonany, co podaje się do publicznej wiadomości.

Nowy Sacz dnia 3. pazdziernika 1914.

Z C. K. STAROSTWA.

 

 

 

Первый перiодъ австрiйскаго террора въ ГаличинЪ.

Бережанскiй уЪздъ.

Въ Бережанскомъ уЪздЪ, по имЪющимся свЪдЪнiямъ были арестованы слЪдующие лица: свящ. Александръ Чубатый съ женой изъ с. Жукова; свящ. Мих. Горчинскiй изъ Болотны; священники Влад. Коновалецъ изъ Малехова и Ваньо изъ Заланова; свящ. Григорiй Качала изъ с. ЛЪсникъ; чиновникъ табачн. фабрики Исидоръ Цыбикъ; свящ. Ioaннъ Потерейко изъ МельничЪ и много другихъ, фамилiи которыхъ остались невыяснены.

Вотъ что рассказываетъ о своемъ арестованiи о. Григорiй Качала: Меня арестовали 4 августа 1914 г. Въ полЪ нашелъ меня лежащаго въ травЪ неизвЪстный мнЪ фeльдфeбeль и сельскiй стражникъ и велЪли мнЪ идти домой, гдЪ долженъ ждать меня какой-то aвстpiйскiй офицеръ.

BмЪстo офицера встрЪтилъ я дома жандарма. Во время обыска жандармъ взялъ почему-то чешскiй проповЪдническiй журналъ "Kаzаtе1nа" и составилъ протоколъ, а затЪмъ увeлъ къ уЪздному старостЪ въ Бережанахъ.

Комиссаръ староства заявилъ, что имеется доносъ будто бы я пугалъ своихъ прихожанъ страшнымъ голодомъ, который вoзникнеть во время войны.

По пути изъ староства въ тюрьму, на мою просьбу, мы зашли въ окружной судъ.

Прокуроръ прочелъ протоколъ и, подписалъ жандарму книжку, отправилъ его, замЪтивъ:

— My z ksiedzem juz sami zrоbimy porzadek.

ПослЪ ухода жандарма прокуроръ пригласилъ мeня садиться и сказалъ: My tych aresztantуw mamy już bez liku: ktos tam na drodze rozglądał się inny kiwnął ręką lub glową, inny znowu siadł pod krzakiem dla załatwienia.., a zandarm by to zoczył; zaraz każdego chwyta i dostawia tutaj jako podejrzanego szpiega. Dalej już niema gdzie pomiescic tych aresztantów. Ja tutaj w papiorach żandarma nie znajduję nic karygodnego, a więc mogę księdsza puscić do domu. Radzę tytko chować sie przed żandarmami.

Со страхомъ пробрался я между патрулями ночью, какъ воръ, домой, но на другой день явился тотъ-же жандармъ съ пятью другими и забралъ меня прямо въ бережанскую тюрьму. Въ тюремной канцелярiи оъъявили мнЪ приказъ львовскаго дивизионнаго суда объ apecтЪ, пocлЪ чего отправили на вокзалъ.

Туть я встретился съ благочиннымъ изъ с. Мозоловки о. Томовичемъ, также въ обществЪ жандарма.

Во ЛьвовЪ въ какой-то канцелярiи, не то военной, не то тюремной, федьдфебель-еврей отнялъ у насъ всЪ „опасныя" вещи, какъ часы, портмоне съ деньгами, брачныя кольца и т.п., давая намъ во время этой операцiи наставленiя, что молъ не слЪдуетъ священникамъ-духовнымъ пастырямъ заниматься шпiонажемъ, что онъ этого не надЪялся и пр.

НЪкий молодой украинофилъ, служащiй этой кaнцeляpiи, угрожалъ намъ виселицей, пока фельдфебель бережливо пряталъ, какъ доказательство измЪны, отобранныя у нacъ мелочи.

Былъ здЪсь также свящ. Дуркотъ съ двумя сыновьями.

На третiй день перевели насъ въ большую камеру, въ которой помЪщалось уже 48 человЪкъ, между нами знакомые священники Савула, Пилипецъ, Билинскiй.

Меня и свящ. Баковича изъ ЛЪсеничь допрашивалъ д-ръ Станиславъ Загypскiй (или Зигоржинскiй); хотя нашъ следователь хвастался во время допроса, что онъ львовскiй адвокатъ, но своимъ обращенiемъ онъ былъ похожъ болЪе на австрiйскаго капрала или стараго дядьку, обучающаго новобранцевъ и всячески старающагося показать имъ свою власть и превосходство.

Панъ Станиславъ бросался на меня съ кулакомъ, угрожая смертью и стараясь страхомъ заставить меня признаться, что я занiмался пропагандой православiя: но, получивъ oтъ меня въ десятый разъ oтвЪтъ, что я никакой пропагандой вообще не занимался, а только однажды прочелъ въ церкви посланiе митрополита Шептипкаго о православiи безъ всякихъ комментаpieвъ, — онъ распорядился отвести меня обратно въ камеру. Тутъ слЪдуетъ замЪтитъ, что о. Баковичъ, весьма нервный и больной, сошелъ послЪ этого съ ума и умеръ въ TaлepгoфЪ.

Жизнь въ тюрьмЪ была незавидная. Кажется, 2-го сентября я уЪхалъ съ вторымъ транспортомъ въ Талергофъ; не помню даже хорошо, съ кЪмъ Ъхалъ, потому что всЪ мы были истомлены жаждою и голодомъ.

Въ нашемъ вaгонЪ Ъхало 85 человЪкъ, кромЪ конвоя, который довольно удобно расположился по серединЪ теплушки, занявъ одну треть всего помЪщенiя и отталкивая насъ прикладами на право и на лЪво въ углы вагона.

Ъхали мы пять сутокъ, получивъ за все время путешествiя разъ чай съ ромомъ, а разъ рисовый супь.

По пути на вокзалЪ били прикладами, куда попало. Меня ударили въ бедро: счастье, что я тогда несъ шинель свящ. Петровскаго изъ Рыкова. Помню также, что, когда мы грузились во ЛьвовЪ на главномъ вокзалЪ, полицейскiй ударилъ свящ. Марицкаго дважды саблею плашмя по шеЪ. Тотъ упалъ, и уже товарищи изъ его четверки вынесли его на рукахъ изъ вестибюля по лЪстницЪ въ вагонъ.

Свящ. Гp. Качала.

 

 

Бобрецкiй уЪздъ.

Сейчасъ послЪ объявленiя мобилизацiи въ 1914 г. начались аресты виднЪйшихъ русскихъ дЪятелей въ уЪздЪ. Насколько можно было установить, число арестованныхъ достигло до начала военныхъ дЪйствiй 195 человЪкъ.

Въ особенности пострадало русское нaсeленie отъ австрiйцевъ въ то время, когда уже стали развертываться военныя дЪйствiя въ Вост. ГаличинЪ. Терроръ былъ до того страшный, что населенiе сидЪло безвыходно дома, чтобы не попадаться на глаза австрiйскимъ палачамъ.

Въ с. Новыхъ СтрЪлискахъ солдаты закололи Григорiя Вовка, стоявшаго въ своемъ саду и смотрЪвшаго на проходившiя австрiйскiя войска.

Трупъ убитаго крестьянина солдаты внесли въ хату, которую затЪмъ сожгли вмЪстЪ съ покойникомъ.

Въ с. Бортникахъ жандармы арестовали и увели четырехъ 10-летнихъ мальчиковъ ва то, что они смотрЪли на проЪзжавшiй поЪздъ.

Въ первыхъ дняхъ августа 1914 г. былъ арестованъ о. Иванъ Яськовъ, мЪстный настоятель прихода, мобилизованный въ качествЪ военнаго священника. Его возвратили съ фронта и посадили въ тюрьму въ КоломыЪ, послЪ перевели въ военную тюрьму въ BЪнЪ, оттуда перевели въ Дрозендорфь, а наконецъ отправили въ Талергофъ.

KpoмЪ него арестовали въ Бортникахъ Iосифа Слюзара, черезъ нЪсколько дней войта Федора Сенева, Андрея Двендровскаго, Семена Хоменка, а въ концЪ августа Евгенiю Пахтингеръ. Арестованныхъ перевозили поодиночкЪ въ тюрьму въ БобркЪ, а отсюда вмЪстЪ съ львовскимъ транспортомъ сослали въ Талергофъ.

ВсЪ упомянутые лица вернулись домой накануне развала Австрiи, кромЪ Андрея Даендровскаго, почившаго „подъ соснами" въ ТалергофЪ.

Въ с. ВолощинЪ мадьяры привязали къ пушкЪ Ивана Терлецкаго и еще одного 80-лЪтняго старика и поволокли такимъ образомъ съ собой. Судьба ихъ неизвЪстнa.

Австрiйцы, въ особенности мадьяры и нЪмцы, не считались и съ религiозными чувствами нашего народа. Они врывались въ церкви, грабили ихъ и устраивали тамъ настоящiя оргiи. Къ подобнымъ фактамъ, имЪвшимъ мЪсто и въ другихъ уЪздахъ, можно прибавить также случаи оскверненiя и грабежа церквей въ Бобрецкомъ уЪздЪ. послъднiе имЪли мЪсто въ селенiяхъ ГриневЪ, СуходолЪ, ОстровЪ и въ м. Новыхъ СтрЪлискахъ.

Газ. „Прикарп. Русь" № 1456, 14 окт. (18 нoября) 1914.

 

С. Водники. (Разсказъ крестьянина Михаила Ив. ЗвЪрка, старика 74 лЪтъ). Меня арестовали 24 августа 1914 г. по доносу одного изъ односельчанъ за то, что я читалъ газету „Русское Слово". На разсвЪтЪ явился ко мнЪ на домъ aвcтpiйскiй жандармъ Кобринъ и, арестовавъ меня безъ обыска, отвелъ въ м. Звенигородъ въ полицiю, гдЪ издЪвались надо мной вмЪстЪ съ кoмeндантомъ Ковальскимъ. Изъ Звенигорода отправили этапнымъ порядкомъ въ Старое Село на желЪзную дорогу.

Туть полицейскiй избилъ меня и моего спутника-арестанта Ивана Наконечнаго до крови. Во Львовъ прiЪхали мы подъ сильной охраной въ праздникъ Успенiя и насъ помЪстили въ тюрьмЪ „Бригадкахъ" по Казимировской улицЪ.

Во ЛьвовЪ сидЪлъ я вмЪстЪ cъ другими русскими галичанами цЪлyю недЪлю, а тамъ погрузили насъ въ товарные вагоны и подъ пломбой отправили на западъ. По пути въ Перемышль дали намъ на обЪдъ бочку воды.

Изъ Львова въ Талергофъ Ъxaли мы съ понедЪльника до пятницы. Въ вагонахъ, разсчитанныхъ на шесть лошадей или же сорокъ человЪкъ, находилось по 80 и больше людей. Невозможная жара и страшно спертый воздухъ въ вагонахъ безъ оконъ, казалось, убъетъ насъ, пока доЪдемъ къ мЪсту назначения въ Талергофскiй адъ.

Физическiя мученiя, которымъ насъ подвергли австрiйскiя власти въ началЪ нашего ареста, были злонамЪренны. Чтобы усилитъ ихъ, намъ никоимъ образомъ не разрешалось слазить съ вагона, дверь была наглухо заперта, даже естественныя надобности приходилось удовлетворять въ вагонЪ.

 

С. Букавина. 19 августа 1914 г. Въ с. БукавинЪ австро-мадьярскiя войска, отступая передъ русскими, разобрали на рЪкЪ мостъ, желая такимъ образомъ задержать наступленiе врага. ЗатЪмъ вошли въ село, гдЪ на самомъ краю находилась усадьба 55-лЪтняго крестьянина Михаила Кота, получившаго приказъ переселиться съ семьей въ самую деревню, въ виду возможнаго обстрЪла перехода черезъ рЪку русскими войсками. Упомянутый крестьнинъ, подчиняясь военному приказанiю, наспЪхъ отвезъ свое семейство вглубь села, а самъ вернулся еще домой, чтобы вывезти самое необходимое изъ своихъ пожитковъ. Увидевъ свое хозяйство совершенно разграбленнымъ австiйцами, обратился кь офицеру съ просьбой — хоть частично возмЪстить ему изъ казенныхъ суммъ причиненный войсками убытокъ. Въ отвЪтъ на его просьбу послЪдовалъ грубый окрикъ oфицepa и громкий смЪхъ солдатъ, зарЪзавшихъ еще въ добавокъ двЪ eгo свиньи, послЪ чего они ушли дальше. А черезъ нЪсколько минутъ подъЪхало къ загородЪ несколько мадьярскихъ кавалеристовъ. Спросивъ стоявшаго подъ воротами еврея — нЪтъ ли здЪcь "руссифиловъ"? и получивъ oтъ него кaкoй-то отвЪтъ на нЪмецкомъ языкЪ, мадьяры тут-же застрЪлили Михаила Кота бeзъ всякаго допроса и суда. Свидетелями этого дикаго произвола были крест. Никита Ворона и еврей Исаакъ Гастенъ. Убитый, сознательный п просвЪщенный русскiй человЪкъ, оставилъ жену и шестеро дЪтей.

Сообщающiй эти строки находился въ то время съ подводой въ военныхъ обозахъ. Въ 1915 году, пocлЪ отступленiя русской армiи, былъ арестованъ и отвезенъ германцами въ стрыйскую тюрьму, откуда послЪ полуторамЪсячнаго заключенiя былъ сосланъ въ Грацъ, а затЪмъ въ Taлepгофъ. Причиной ареста послужили наговоры настоятеля прихода изъ с. Молотова, "украинца" Виктора Соколовскаго.

Василий Котъ

 

 

 

Богородчанскiй уезъдъ.

 

„Львовскiй BЪстникъ", по точно установленнымъ документамъ, сообщилъ слЪдующiя данныя объ австрiйскихъ звЪрствахъ надъ несчастнымъ русскимъ населенiемъ Галинчины.

НаиболЪе пострадавшими надо считать мЪстности, которыя расположены вблизи Карпатъ, гдЪ все время велись ожесточенные бои. Населенiе вблизи горъ чрезвычайно бЪдствуетъ, какъ отъ голода, такъ и отъ внезапныхъ налетовъ мадьяръ, а отчасти и польскихъ стрЪльцовъ. Они вторгаются въ села и деревни, безчинствуютъ, грабятъ мирное населенiе, отнимаютъ все, что только покажется имъ пригоднымъ для своихъ надобностей и, въ довершенiе вceгo, при каждомъ налетЪ забираютъ мужское населенiе и уводятъ его въ горы.

Въ Порогахъ они угнали весь крестьянскiй cкoтъ и увели съ собой въ горы болЪе 400 мужчинъ.

Въ с. Разсольномъ увели 140 человЪкъ. Была сдЪлана попытка напасть и на Солотвину, но въ это время подошли наши козаки и прогнали грабителей. О предметахъ продовольствiя и говорить нечего: мародеры обшариваютъ каждый уголокъ дома, все, что только попадается подъ руку, забираютъ и уносятъ, и протестовать противъ этого не приходится изъ боязни поплатиться жизнью, какъ этo и имЪло мЪсто въ нЪкоторыхъ случаяхъ.

Однако, въ м. Солотвины они поплатились сами на свои бесчинства.

Однажды польскiе стрЪльцы, не подозрЪвая близости козаковъ, ворвались въ селенiе и начали грабить и избивать жителей. Объ этомъ тотчасъ узнали козаки, которые и поспЪшили на выручку жителей. СтрЪльцы, испугавшись, не успели всЪ убЪжать, и многiе изъ нихъ начали прятаться въ домахъ и оттуда стрЪлять по козакамъ. Однако, послЪ непродолжительной перестрЪлки, они должны были уступить натиску козаковъ и часть ихъ сдалась, а часть погибла отъ пуль.

Мадьяры совершенно не считаются съ вопросомъ о дЪйствительности симпатiй населенiя къ русскимъ. Во многихъ случаяхъ они убивали людей, совершенно далекихъ отъ какихъ-либо политическихъ воззрЪнiй и только потому, что тЪ или протестовали противъ насилiй, чинимыхъ надъ ними, или же не умЪли говорить по мадьярски.

 

Борщевскiй уЪздъ.

С. Волковцы. Въ злопамятномъ 1914 г., въ августЪ мЪсяцЪ, начались аресты русскихъ людей въ Борщевскомъ уЪздЪ. Я былъ въ тo время по своимъ дЪламъ въ уЪздномъ староствЪ, гдЪ одинъ изъ знакомыхъ чиновниковъ показалъ мнЪ телеграмму львовскаго намЪстничества, гласившую: „арестовать всЪхъ pyccoфиловъ хотя бы только подозрЪваемыхъ". Въ виду скораго наступленiя русскихъ войскъ австрiйцы не успЪли арестовать всю интеллигенцiю въ уЪздЪ. Пострадали только свящ. Курыловичъ изъ Волковецъ и его семья, состоящая изъ жены, двухъ сыновей и зятя Богдана Драгомирецкаго, кpoмЪ того свящ. Смольный изъ с. Панoвeцъ. ПослЪднiй съумЪлъ оправдаться и былъ отпущенъ на свободу.

Сильно потерпЪло крестьянство въ Борщевскомъ уЪздЪ. Было арестовано нЪсколько десятковъ человЪкъ въ с. Пановцы и Худиковцы. Арестованныхъ отправили черезъ Станиславовъ на Венгрiю. На пограничной ст. Лавочное бросились на нашъ эшелонъ „украинскiе ciчoвики" съ цЪлью переколоть ненавистныхъ „измЪнниковъ", но благодаря энергiи эскорты мы уцЪлЪли.

Для лучшаго представленiя того безправства, которое применялось aвcтpiйскими властями въ ГаличинЪ, слЪдуетъ рассказать характерный примЪрь. Именно, въ сентябрЪ 1914 г. австрiйскiй ландштурмъ и жандармы отступили за ДнЪстръ на Буковину, гдЪ обнялъ надъ ними командованiе жандармскiй офицеръ, румынъ Трубой. Однажды привели къ нему трехъ людей изъ Коссова, крестьянина, еврея и нЪкоего ресторатора, обвиняемыхъ въ измЪнЪ.

Трубой безъ допроса и суда скомандовалъ повЪсить несчастныхъ.

ПодозрЪваемыхъ разстрЪливали гдЪ попало, даже въ поЪздахъ.

Приведу второй, не менЪе ужасный случай, разсказанный моимъ братомъ, генералъ-аудиторомъ Курыловичемъ, членомъ военнаго трибунала въ ВЪнЪ.

Однажды — разсказывалъ братъ — я нашелъ на столЪ у себя въ канцеляpiи обыкновенную карточку, писанную карандашомъ. Это былъ рапорть одного изъ моихъ подчиненныхъ, въ которомъ онъ собщалъ, что, переЪзжая изъ Перемышля въ Медику, застрЪлилъ въ вагонЪ второго класса опаснаго руссофила.

РазстрЪлянный былъ, конечно, русскiй галичанинъ.

Н.М. Kypыловичъ.

 

 

Бродскiй уЪздъ.

Я была арестована полицейскимъ агентомъ, который отвелъ меня въ пустой домъ мЪcтнaгo купца Розенталя, гдЪ уже находилось нЪсколько человЪкъ изъ Бродовъ. Спали гдЪ кто могъ; вмЪсто постели служили купеческiя книги. Изъ дому увели меня полураздЪтой. Такъ просидЪла я здЪсь двЪ недЪли въ голодЪ и холодЪ. Родные приносили теплую одежду и пищу, но не были къ намъ допущены карауломъ. Не оставалось ничего другого, кромЪ всегдашней надежды, что страданiя наши кончатся и меня отпустятъ на свободу.

ПослЪ недЪльнаго пребыванiя въ бродской казармЪ отправлено всЪхъ арестованныхъ во Львовъ, гдЪ мадьяры, проводивъ нашу партiю цЪлый день по городу отъ одной тюрьмы къ другой, поместили насъ наконецъ въ тюрьмЪ по улицЪ Баторiя. Черезъ недЪлю мы были переведены въ "Бригидки". ЗдЪсь пришлось мнЪ заболЪть; у меня пошла носомъ кровь, почему меня и отправили въ городскую больницу, гдЪ я пролежала спокойно два мЪсяца. Оправившись немного, я вернулась обратно въ тюрьму, а отсюда уЪхала вмЪстЪ съ другими русскими людьми въ Талергофъ.

Анна Ф. Сущинская.

 

Въ Старыхъ Бродахъ былъ арестованъ упр. школы Чердарчукъ Василiй. Въ Гаяхъ Старобродскихъ — Мартинюкъ Тимофей, Каминскiе Акимъ и Анна, Чорнобай Александра, Литвинъ Петръ, Кушпета Николай, Щедрикъ Марiя, КорнЪйчукъ Прасковiя, Проказюкъ Ксенiя, Котельницкая Ксенiя, Рыплянскiй Петръ, Снятюкъ Иванъ, Кушпета Антонъ. Въ с. Бучина были арестованы Чорнiй Стефанъ, СЪчкарукъ Феодоръ, Галадюкъ Николай, Рудакевичъ Феодоръ, Панковецкiй Стефанъ и Ковальчукъ Онуфрiй.

 

Бучацкiй уЪздъ.

Въ гaзeтЪ „Прикарпатская Русь" (1916 г, № 1523) помещенъ списокъ русскихъ людей, арестованныхъ въ свое время австрiйскими властями въ Бучацкомъ уездЪ. Въ самомъ гор. БучачЪ были арестованы 16 человЪкъ, въ томъ числЪ д-ръ Вл. Ос. Могильницкiй, его жена и сынъ-гимназистъ, судья Ф. М. Костецкiй и др.

Въ с. НагоряинЪ были арестованы 3 крестьянина, въ с.МедвЪдовцахъ о. Iоанъ Ульчанскiй, въ с. КовалевкЪ о. Ник. Красицкiй, въ с. ГригоровЪ о. Ром. Копыстинскiй. Въ Озерянахъ о. Iоаннъ Андрiяшъ, въ с. БаришЪ о. Вас. Козловскiй, въ с. Скоморохахъ, КовалевкЪ и КoровцЪ по одному крестьянину, въ с. СоколовЪ о. Н. Илевичъ, въ с. ДоувинЪ учитель Г. Н. Задорожный и нЪсколько кpeстьян.

Дoмъ д-ра Могильницкаго въ БучачЪ былъ сожженъ и сравненъ съ землей, причемъ даже каменная ограда вокругъ дома была разрушена и уничтожена до тла, а въ большомъ фруктовомъ саду не осталось ни одного дерева, все было выpyбленo и унесено громилами.

 

Аресты "московскихъ агентовъ".

[Продлежащiя строки взяты изъ украинофильской газеты "Дiло", которая была въ 1914 г. главнымъ информацiоннымъ факторомъ австрiйской полицiи и австр. военныхъ властЪй. Подъ "московскими aгентами, шпiонами, староруссинами" — надо понимать русское населенiе Галичины, стоящее въ почвЪ культурнаго и нацiональнаго единства всего русского народа, котороe по милости "Дiла" и кoмпанiи претерпЪло oписываемую мapтирологiю.

Редакцiя „Альманаха".]

 

"...Biйськовi власти пiдприняли цiлий ряд репресийних i превенцийних середникiв, якi проявилися передовсiм в арештованню московських агентiв i шпiонiв та в розвязанню русофiльських товариств. Серед того арештовано також чимало „старорусинiв" в Бучачи й околици. В першiй мipi опинився пiд ключем звiсний д-р Могильницький... Переведена в него в домi строга ревiзия мала дати так обтяжаючий i компрометуючий матерiял, що слiдуючого дня арештовано також його жiнку i сина. Разом з Могильницьким постигла однакова доля судию Костецького i начальника почти в Нагорянцi Кисiлевського... Попри сих головних провiдникiв русофiльського руху, чи радше зради i шпiонажi, арештовано piвнoж кiлькох священникiв, о. Кузика з Осiвцiв, о. Ульванського з Медведiвцiв та чимало мiщан i селян. В тiй мipi поводилися власти з такою осторожностию i строгостию, що попалилися в арешт люде, якi нiколи не брали участи в русофiльськiм життю, якi навiть не були русофiлами, a хiбa оставались в родиннiй звязи з попередно арештованними. Bcix арештованих вивезено на разi до Коломиi. Розвязано в цiлiм повiтi всi русофiльськi товариства..."

„Дiло" 1914 г. Nr. 180.

 

С. Коропецъ. Нашего села не миновала общая судьба, постигшая всЪ русскiя селенiя въ ГаличинЪ. Арестовано у насъ члена и основателя читальни им. М.Качковскаго, крестьянина Павла Ив. Мельника, 61-лЪтняго старичка.

Павелъ Ивановичъ былъ главнымъ нервомъ въ нашей деревнЪ и несмотря на то, что самъ былъ неграмотнымъ, много пopaбoталъ надъ просвЪщенiемъ нашей молодежи. Мельника заподозрЪно въ измЪнЪ и шпiонствЪ и послЪ ареста выслано его въ Талергофъ, откуда онъ вернулся домой совершенно больнымъ 20 октября 1918 г.

Василий М. Андрейшинъ.

 

Городецкiй уЪздъ.

Городокъ. Корреспондентъ „Утра Pocciи" Мих. Ратовъ передаетъ разсказъ одного крестьянина изъ Городка про ужасы, какiе творили австрiйскiя власти при приближенiи русскихъ:

„Вотъ видите, на этихъ деревьяхъ передъ окнами висЪли заподозрЪнные въ „руссофильствЪ". такъ прямо на деревьяхъ вЪшали. Сутки повисятъ, снимутъ — и другихъ на нихъ же вЪшаютъ. Много ужасовъ набрались. ЗдЪсь вотъ обломанная вЪтка. ПовЪсили одного, обломилась, подтянули его повыше. А тутъ за угломъ учителя разстрЪляли. Поставили къ стЪнЪ, а напротивъ 5 солдать съ ружьями. Дважды дали залпъ, хоть онъ и упалъ, — хотите посмотрЪть?"

Пошли. На cтЪнЪ выбито нЪсколько дыръ отъ ружейныхъ пуль.

И трудно себЪ представить, что на этомъ самомъ мЪстЪ, гдЪ мы стоимъ, разыгралась такая ужасная трагедiя. ЗдЪсь, на этомъ мЪcтЪ, со связанными назадъ руками, подкошенный пулями, свалился несчастный — по доносу шпiона.

А шпiоновъ развели австрiйскiя власти маccy. На заборахъ, стЪнахъ — всюду висЪли объявленiя съ расценками: за учителя — столько-то, за священника — столько-то, за крестьянина цЪна ниже и т.д.

И достаточно было одного голословнаго доноса, чтобы несчастнаго схватили и бросили въ тюрьму либо предали казни.

Много страшныхъ вещей разсказалъ нашъ хозяинъ...

("Прик. Русь", 1915, № 1521.)

 

 

 

Расправа.

(Сообщ. И.Н. Boвкa).

ПocлЪ сраженiя у Краснаго австрiйцы отступили за Львовъ на линiю Городокъ-Яворовъ. Я стоялъ со взводомъ въ де ревнЪ Подавиче, вблизи Городка. Два дня уже продолжался бой и положенiе австрiйцевъ становилось все бoлЪe критическимъ. На третiй день, когда мы, пользуясь временнымъ затишьемъ, отдыхали, привели къ намъ нЪсколькихъ плЪнныхъ русскихъ солдатъ, а вмЪстЪ съ ними 60 мЪстныхъ крестьянъ и около 80 женщинъ и дЪтей. Крестьяне оказaлись жителями селъ Цунева, Оттенгаузена и Подзамча.

МнЪ приказали конвоировать узниковъ. По дорогЪ я узналъ оть солдатъ-мадьяръ, что арестованные ими крестьяне „руссофилы"...

МнЪ сдЪлалось страшно, хотя я и не зналъ, какая судьба ожидаетъ моихъ единомышленниковъ. По дорогЪ подошелъ къ одному крестьянину, сЪдоглавому старику съ окровавленнымъ отъ побоевъ лицомъ, какой-то еврей и со всего размаха ударилъ его въ лицо. Съ негодованiемъ я заступился за беззащитнаго крестьянина и оттолкнулъ еврея. Въ этомъ моемъ поступкЪ мнЪ пришлось впослЪдствiи оправдываться передъ моимъ начальствомъ.

Наконецъ, мы пришли на мЪсто, которое я буду помнить до конца моей жизни. Чистое поле, на которомъ вокругъ одинокаго дерева толпились солдаты. Тутъ-же стояла группа офицеровъ. НасмЪшки и крики, въ родЪ „русскiя собаки, измЪнники", посыпались по адресу ожидавшихъ своей участи крестьянъ.

Видъ сЪдыхъ стариковъ, женщинъ съ грудными дЪтьми на рукахъ и плачущихъ отъ страха, голода и устали дЪтей, цеплявшихся за одежду своихъ матерей, производилъ такое удручающее впечатлЪнiе, что даже у одного изъ офицеровъ-нЪмцевъ показались на глазахъ слезы. Стоявшiй рядомъ лейтенантъ, замЪтивъ слезы у товарища, спросилъ: ,,Что съ тобой?" Тотъ отвЪтилъ: „Ты думаешъ, что эти люди виновны въ чемъ нибудь? Я увЪренъ, что нЪтъ". Тогда лейтенантъ безъ малЪйшей запинки сказалъ: ,,ВЪдь-же это руссофилы, а ихъ cлЪдовало еще до войны всЪхъ перевЪшать".

Одинъ изъ несчастныхъ, парень лЪтъ 18-ти, пробовалъ было бежать. Въ догонку послали ему пулю. Но его можно считать счастяливымъ, потому, что остальныхъ ожидало еще худшее.

Мужчинъ отдЪлили отъ женщинъ и дЪтей и выстроили въ рядъ вблизи дерева. Женщинъ-же и дЪтей поставили въ сторонЪ подъ карауломъ. Я ожидалъ, что ихъ будутъ судить.

Но... нЪсколько минутъ томительнаго ожиданiя — и началась казнь... Солдатъ-румынъ подводилъ одного крестьянина за другимъ къ дереву, а второй солдатъ-мадьяръ, добровольный палачъ, вЪшалъ. Съ жертвами обращались самымъ нечеловЪческимъ образомъ. Закладывая петлю, палачъ билъ ихъ въ подбородокъ и въ лицо. До сихъ поръ я не въ состоянiи говорить объ этой казни безъ содроганiя. Достаточно будетъ сказать, что всЪхъ вЪшахи одной и той же петлей. По истеченiи пяти минуть повЪшеннаго снимали и туть-же, по приказанiю присутствовавшаго врача, прикалывали штыкомъ.

Женщинъ и дЪтей австрiйцы заставили быть свидЪтелями страшной смерти.

Крестьяне умирали спокойно. Трупы повЪшенныхъ сложили въ общую могилу и сравняли съ землей, чтобы отъ нея и слЪда не осталось.

ПослЪ разсказаннаго событiя меня отправили съ частью на Beнгpiю, гдЪ пришлось видЪть подобныя же картины на Угорской Руси. Напр. въ селЪ ВеречкЪ, Берегскаго комитата, арестовано по доносу мЪстнaгo еврея 73 крестъянъ, а расправа была обычная — петля...

(„Прик. Русь", 1914 г. № 1442).

 

С. Дубровица. Жители села Дубровицы знали уже въ первыхъ дняхъ мобилизацiи о предстоящихъ арестахъ русскихъ людей.

Сообщилъ объ этомъ своему приходнику о. ИльЪ ЛагодЪ Левъ Порохнавецъ (погибъ на итальян. фронтЪ), взятый на военную службу и опредЪленный въ жандармскiй отрядъ, стоявшiй въ сосЪдней деревнЪ Ловина. Узнавъ случайно, что комендантомъ полученъ приказъ изъ львовскаго штаба корпуса арестовать свящ. Лагоду, онъ, подвергаясь caмъ большой опасности, рЪшилъ предупредить о. Лагоду о грозящемъ ему арестЪ.

Однако, уже поздно быдо думать о бЪгcтвЪ. 14 августа явились на приходство семь жандармовъ и приступили къ caмомy тщательному обыску, во время котораго комендантъ, саркастически улыбаясь, сказалъ по польски: "Ищу царскаго портрета, рублей, винтовокъ и бомбъ, ибо знаю, что русскiе все это привозили на аэропланахъ". УвидЪвъ портретъ Толстого, комендантъ весьма обрадовался и взялъ его, какъ доказательство „государственной измены".

Арестовавъ о. Лагоду, жандармы отвели его въ с. Лозину, гдЪ заперли его вмЪстЪ сь сельскимъ старостой Василiемъ Цяпаломъ, въ зданiи школы. Между тЪмъ за стЪной въ другой комнатЪ шелъ допросъ лжесвидЪтелей-мазепинцевъ изъ с. Лозина и лЪсного сторожа, поляка Домарацкаго, изъ села Рокитна.

ПослЪ oбЪдa отправлено обоихъ арестованныхъ подводой во Львовъ. По пути чуть не растерзалъ ихъ отрядъ упражнявшихся въ Брюховичахъ солдатъ. Однако, главное было впереди. Переходя черезъ предмЪстье Замарстиновъ, наткнулись на толпу, обкидавшую арестованныхъ камнями, а какой-то еврей ударилъ о. Лаголу по головЪ.

На мЪcтЪ, въ военной львовской тюрьмЪ, прочли составленный въ ЛозинЪ жандармомъ протоколъ, въ которомъ, между прочимъ, говорилось, что священникъ Лагола уговаривалъ военнообязанныхъ прихожанъ на исповЪди — не стрелять въ русскихъ.

ЗатЪмъ заперли свящ. Лаголу въ одиночную камеру, а пocлЪ 2-недЪльнаго заключенiя отправили съ транспортомъ земляковъ въ Талергофъ.

Въ день ареста свящ. Лаголы проходилъ житель с. Дубровицы Евстахiй Кутный черезъ с. Брюховичи, который, услышалъ, что кучка мазепинцевъ злорадно разсуждаетъ объ арестЪ о. Лаголы, вступилъ съ ними въ споръ, за что cейчacъ тутъ-же былъ арестованъ и увезенъ въ далекiй Терезинъ.

Подобная же участь постигла также и нЪсколькихъ другихъ русскихъ крестьянъ изъ с. Дубровицы, причемъ часть ихъ yмepлa въ заточенiи или отъ послЪдствий послЪдняго — уже дома.

КромЪ того въ львовскихъ „Бригидкахъ" былъ повЪшенъ Адамъ Манoвcкiй, за то, что указалъ дорогу разбудившему его казачьему разъЪзду.

ПослЪ возврашенiя австрiйцевъ въ 1915 г. былъ сдЪланъ доносъ, что церковь въ ДубровицЪ сооружена на „московскiе рубли". Въ этомъ дЪлЪ допрашивалъ нЪсколькихъ лицъ полковникъ перемышльского штаба корпуса, послЪ чего былъ присужденъ къ смертной казни заместитель мЪстнаго сельскаго старосты Яковъ БЪликъ, однако, исполненiе приговора было затемъ отложено, такъ какъ БЪликъ сослался на свое участiе въ усмиренiи боснiйскаго мятежа въ 1878 г. чЪмъ частично поколебалъ достоверность доноса, а затЪмъ уже при вторичномъ разслЪдовaнiи успЪлъ совершенно оправдать себя отъ этого нелЪпaго обвиненiя.

Въ с. 3алужьи были разстрЪляны австрiйцами 5 крестьянъ: Иванъ Коваль, Иванъ Михайлишинъ, Станиславъ Дахновичъ, Григорiй СнЪда, Bacилiй Стецикъ.

Въ с. ПорЪчьи возлЪ Янова: И. Байцаръ, Ф. Ильчишинъ, Н. Кроль, С. Швецъ, М. Кроль и Ф. ОробЪй.

Въ с. Зушицахъ было арестовано 40 человЪкъ, 16 изъ которыхъ повЪшено въ КаменобродЪ.

Въ с. ПoвЪтнЪ австр. солдаты, загнавъ рядъ жителей въ церковь и продержавъ ихъ тамъ четверо сутокъ, отправили ихъ послЪ въ Судовую Вишню, гдЪ ихъ спасли отъ смерти pyccкie казаки.

Особенно звЪрски относились aвстрiйцы къ русскому нaceлeнiю послЪ первыхъ сраженiй, кончившихся побЪдой русскихъ войскъ. Всю свою злобу старались выместить нa мирномъ населенiи края. Очевидцы рассказывали, что австрiйцы, отступая подъ нажимомъ русской армiи, просто мЪтили свой путь отступленiя повЪшенными русскими крестьянами. СвидЪтельствуетъ объ этомъ, между прочимъ, сотрудникъ львовской газеты „Wiek Nowy", Ъхавшiй изъ Городка во Львовъ уже послЪ отступленiя австрiйцевъ и видЪвшiй чуть-ли не на каждомъ придорожномъ деревЪ висЪвшихъ крестъянъ...

Въ м. ГородкЪ, какъ сообщаетъ свящ. Осипъ Яворскiй, австрiйцы повЪсили, уже послЪ занятiя русскими Львова 14 мЪщанъ. ЗдЪсь же австрiйцы разстрЪляли войта изъ села Цукена, однако, смерть невиннаго не удовлетворила еще кровожадныхъ австрiйскихъ "патрiотовъ": местные евреи звЪрски надругались надъ его трупомъ, закинувъ ему петлю на шею и волоча его по городу.

Въ числЪ арестованныхъ городецкихъ мЪщанъ были также отецъ и братъ извЪстнаго нашего писателя Д. Н. Вергуна, Николай и Григорiй Вергуны, причемъ домъ ихъ былъ разрушенъ до основанiя. Судью Крыницкаго австрiйцы арестовали съ цЪлой семьей, но, отступая, отпустили его старушку-мать съ внуками домой, а самого съ женой увезли на западъ.

("Прик. Русь", 1914 г, № 1428.)

 

Въ с. ВелинополЪ было арестовано 70 крестьянъ, но во время случившагося какъ-разъ боя передъ домомъ разорвалась шрапнель, въ виду чего австрiйцы-караульные разбежались, такъ что смогли бЪжать и арестованные.

Въ томъ-же ceлЪ закололи мадьяры Ивана ОлЪярника, П. Чабана (получилъ восемь колотыхъ ранъ, причемъ обЪ руки оказались у него переломленными), С. Бенду, В. Яцыка, Марiю Кметь и В. Кметя.

На поляхъ Великополя закололи австрiйцы трехъ крестьянскихъ мальчиковъ изъ с. Мальчичъ. Отступая изъ Великополя, австрiйцы захватили съ coбoй много мЪстныхъ жителей, въ томъ числЪ также шестнадцать 10-16 лЪтнихъ мальчиковъ и дЪвочекъ. ВсЪхъ ихъ освободили русскiя войска въ с. ГаличановЪ.

Въ м. Каменобродъ повЪсили или разстрЪляли австрiйцы 55 человЪкъ. Прибывшiя туда русскiя войска похоронили убитыхъ.

Въ с. Ставчанахъ были во время отступленiя захвачены австрiйцами мЪстные крестьяне М. Струминскiй, Р. Давилишинъ, Н. Яроть, П. КуснЪсъ, а также Н. ДЪдухъ, О. Тузякъ и А. Рейтера изъ с. полянокъ. Въ томъ же селЪ австрiйцы сожгли нЪсколько десятковъ крестьянскихъ хатъ.

Въ с. Жашковичахъ былъ арестованъ (21 августа) студентъ В. А. Саврукъ, который затЪмъ былъ отправленъ въ Талергофъ. (В. А. былъ 27 iюля 1915 г. зачисленъ въ армiю и отправленъ нa фронтъ. ПримЪч. ред. "Т. Альм.")

("Прик. Русь", 1914 г. № 1435).

 

Гусятинскiй уЪздъ.

С. Тудоровъ. Мои воспоминанiя начинаются съ августа месяца 1914 г. Однажды пocлЪ Богослуженiя я вышелъ изъ церковной ограды и направился домой. ВозлЪ волостной канцелярiи я увидЪлъ телЪгу, окруженную народомъ и австр. солдатами. Нехорошее предчувствiе зашевелилось у меня въ душЪ.

ПоспЪшивъ къ ceбЪ въ домъ и позавтракавъ, вышелъ я на дворъ, но тутъ уже всрЪтился съ двумя жандармами, заявившими мнЪ, что будутъ производить oбыскъ. При обыскЪ найдено около полтораста книжечекъ изд. О-ва им. М.Качковскаго, что и послужило причиной моего ареста.

ВначалЪ я думалъ, что конвойные отвезутъ меня въ уЪздное староство въ Копычинцахъ. ВскорЪ, однако, убЪдился, что дЪло не такъ, скоро кончится, когда изъ Копычинецъ погнали меня черезъ Сухоставы въ Чортковъ. Пo дорогЪ пришлось не мало вытерпеть отъ проходящихъ войскъ, которыя при встрЪчЪ съ "pocciйскiмъ шпiономъ" всячески старались показать свой "патрiотизмь'' и выместить на немъ всю свою злобу.

Сухоставскiй сельскiй староста, мазепинецъ, первымъ долгомъ вспомнилъ о "рубляхъ", за которые я будто бы продалъ Австрiю.

Я утЪшалъ себя единственно тЪмъ, что злая судьба постигла не только меня одного, а и многихъ другихъ земляковъ, что вмЪcтЪ съ другими лЪгче будетъ сложить голову во имя правды и мечты, залелЪянной вЪками.

Въ ЧортковЪ подъ ночь отвели меня на вокзалъ, гдЪ я встретился съ свящ. Ковчемъ изъ Лисовецъ, также арестованнымъ по подозрЪнiю въ „шпiонствЪ".

На слЪдующiй день утромъ прибыли мы въ Станиславовъ. Сначала помЪстили насъ въ тюрьмЪ „Дуброва", а черезъ несколько часовъ перевели въ военную тюрьму.

Тутъ встретился я со старыми знакомыми, о. Боднарукомъ изъ Братковецъ, съ избитымъ до полусмерти о. Бабiемъ изъ Товстобабья, о. Андрiйшинымъ изъ Озерянъ и о. Кульчицкимъ. Они сидЪли уже несколько дней. Въ общемъ въ камepЪ № 44 было насъ 14 человЪкъ, каковое число ежедневно увеличивалось. За исключениемъ казеннаго хлЪба, пищу покупали мы на собственныя деньги. Ежедневно выпускали насъ на 1/3 часа на прогулку въ тюремномъ дворЪ.

Съ распространенiемъ слуховъ о занятiи русскими войсками НЪжнена, въ тюрьмЪ, пошли cпЪшныя приготовленiя къ высылкЪ узниковъ на западъ. Прежде всего къ намъ перевели вcЪхъ политическихъ изъ "Дубровы", между которыми нашлись также знакомые, какъ о. Кузыкъ изъ Оссовецъ, о. Богачевскiй изъ Говилова и родной мой братъ Емилiанъ.

Арестанты, большей частью интеллигенты, мужчины и женщины разныхъ возрастовъ, едва помЪстились въ тюрьмЪ, заполнивъ всЪ камеры. Число жильцовъ нашей камеры увеличилось съ 14 до 100 человЪкъ.

Вечеромъ насъ, въ количествЪ нЪсколькихъ сотъ человЪкъ, вывели на шоссе и, среди злобной брани и издЪвательствъ со стороны собравшейся толпы и солдатъ, подъ градъ камней, отправили на желЪзную дорогу.

Нашъ эшелонъ направили на Делятинъ-Карешмезе. Въ СиготЪ, по ту сторону Kapпaтъ, присоединили къ нaмъ православныхъ священниковъ-буковинцевъ. Ъхали мы подъ сильнoй охраной въ товарныхъ вaгoнаxъ.

Подвергаясь на каждой остановкЪ оскорбленiямъ и нападенiямъ со стороны враждебной толпы, собиравшейся на станцiяхъ поглядеть нa „шпioнoвъ", кoтoрыхъ ежедневно вывозили тысячами въ глубину Австрiи, мы приЪхали въ Будапештъ. ПослЪ краткаго отдыха эшeлонъ двинулся черезъ Пресбургъ въ Въну, откуда чepeзъ Альпы прибыли въ Талергофъ.

Не всЪ перенесли тяжелое ожиданiе неинвЪстности, пoбoи и дикое обращенiе. На другой же день пocлЪ нашего прибытiя, по сосЪдству съ мЪстомъ привала, появилась свЪжая могила съ маленькимъ крестомъ, а черезъ день пpибавилось еще нЪсколько.

Арестованные умирали вдали отъ семьи, не чувствуя за собой ни малЪйшeй вины, умирали за любовь къ pycскому имени, къ своему народу.

ПослЪ долгихъ мытарствъ, страданiй и принудительныхъ работъ въ ТалергофЪ, меня освободили въ мapтЪ мЪсяцЪ 1915 г., разрЪшивъ мнЪ проживать подъ надзоромъ полицiи въ ВЪнЪ.

Свящ. Феофилъ Coкевицкiй.

 

 

Добромильскiй уЪздъ.

Гор. Добромиль. Изъ мъстной русской интеллигенцiи не осталось въ ДобрoмилЪ къ началу войны почти никого. Вообще арестовали австрiйцы въ ДобромилЪ 41 человЪка. Въ числЪ другихъ были арестованы мЪстный настоятель прихода о. Владимиръ Лысякъ, секретарь город. управы Петръ ТЪханскiй и адвокатъ д-ръ Мирославъ Ильницкiй. Характерно, что тутъ-же былъ арестованъ также caмъ уЪздный староста-полякъ Iосифъ Лянге за то, что будто бы слишкомъ вяло принялся за истpeбленie "pycсофиловЪ" въ уЪздЪ.

Вообще въ Добромильскомъ уЪздЪ, какъ вездЪ, не обошлось безъ казней и разстрЪловъ русскаго населенiя. Центральнымъ мЪстомъ для этихъ казней было село Кузьмино. Сюда приводили арестованныхъ со всей окрестности и здЪcь же вЪшали. ВисЪлицы были устроены очень просто. Въ стЪну одного крестьянскаго дома вбили рядъ желЪзныхъ крюковъ, на которыхъ затЪмъ и вЪшали несчастныя жертвы. Въ общемъ казнено здЪсь 30 человЪкъ, въ томъ числЪ 20 изъ с. Бирчи.

Среди замученныхъ такимъ образомъ жертвъ удалось впослЪдствiи опознать четырехъ крестьянъ изъ с. Тростянца — Кассiяна МатвЪя, Евстахiя и Ивана Климовскихъ и пастуха Дуду.

Въ с. КваскнинЪ застрЪлилъ австр. офицеръ крестьянина Павла Коростенскаго за то, что тотъ не могъ yкaзaть ему, куда пошли русскiя войска.

("Прик. Русь" 1914 г., № 1490).

С. Крецовъ. 11 августа 1914 г. былъ арестованъ въ с. КрецовЪ свящ. Владимиръ Венгриновичъ, который описываетъ свои переживанiя слЪдующимъ образомъ:

ПослЪ предварительнаго трикратнаго обыска на приходствЪ и въ церкви, я очутился подъ арестомъ. Комиссаръ уЪзднаго староства въ сопровожденiи жандармовъ и солдатъ просмотрЪлъ всЪ закоулки, перетрясъ всЪ церковныя ризы, затЪмъ домашнюю библiотеку, сельскую читальню, и даже погребъ псаломщика и лавочника Андрея Мищишина. МнЪ было объявлено, что ищутъ pocciйcкiй флагъ, который будто бы былъ вывЪшенъ на церкви въ день поминальнаго богослуженiя по эрцгерцогЪ ФердинандЪ. Во время обыска допрашивали также объ изображенiяхъ Почаевской Богоматери, которыми я будто-бы надЪлялъ своихъ прихожанъ, отправляющихся на войну, ВмЪнялось мнЪ въ вину также то, что придорожные столбы указатели въ КрецовЪ были выкрашены въ зеленый цвЪтъ съ золотыми надписями, что, по мнЪнiю представителей власти, заключало въ себЪ преступленiе государственной измЪны. Эти „вещественныя доказательства" были забраны вмЪстЪ со мной въ Сянокъ. Въ мЪстномъ уЪздномъ староствЪ допрашивалъ меня комиссаръ относительно моего "руссофильства". Считая себя русскямъ, я подиктовалъ въ протоколъ, что признаю культурное и нацiональное единство всего русскаго народа, несмотря на полититическую принадлежность отдЪльныхъ его частей къ разнымъ державамъ. ПослЪ допроса я очутился въ тюрьмЪ, ожидая рЪшенiя добромильскаго старосты. Добромильскiй староста Лянге былъ противникомъ арестовнанiй нашихъ людей, зная великолЪпно, что причиной преслЪдованiй являются не какiя нибудь ихъ прЪступленiя, а политическiя соображенiя административныхъ и военныхъ частей. ПослЪ недЪльнаго заключенiя я былъ отпущенъ на свободу, и староста Лянге за свое человЪческое oбpaщeнie съ населенiемъ былъ отданъ подъ судъ и долго просидЪлъ cъ нашими людьми въ вЪнской тюрьмЪ.

Вторично былъ я арестованъ жандармомъ „украинцемъ" Oнуферкомъ изъ Кривчи подъ Перемышлемъ. ПослЪднiй увезъ меня изъ дому въ день Успенiя Пp. Богородицы въ 6 ч. утра, не разрЪшивъ отслужить обЪдню и взять cъ собою нa дорогу нЪкоторыя книги и зонтикъ.

Въ полицейскомъ арестЪ въ ПеремышлЪ сидЪлъ вмЪстЪ съ нЪкiимъ крестьяниномъ-портнымъ изъ Пикуличъ. Когда насъ переводили въ тюрьму при окружномъ судЪ, онъ съ замечательною настойчивостью затребвалъ возвращенiя отобранныхъ у него книгъ и бюста Ивана Наумовича, взятыхъ въ eго домЪ во время обыска. Держа отвоеванныя такимъ oбpaзомъ свои драгоцЪнности крепко при груди упомянутый портной перенесъ ихъ сpeди надруганiй уличной толпы въ здaнiе суда. Тотъ-же крестьянинъ-патрiотъ умеръ отъ сыпного тифа въ ТалергофЪ и былъ пoгpeбeнъ въ одинъ день cъ покойными Павловскимъ изъ Гялича и врачомъ Дорикомъ.

По пути въ Талергофъ нашъ поЪздъ задержался нъкоторое время въ hовомъ CaнчЪ. Что тамъ дЪлала нахлынувшая толпа съ препровождаемыми въ ссылку — трудно описатъ! Въ одномь вагонЪ со мной находился десятокъ священниковъ, а между ними престарелый о. Iосифъ Черкавскiй, умершiй позже въ ТалергофЪ. Отецъ Iосифъ лежалъ на полу товарнаго вагона. Вдругъ впрыгиваеть въ вагонъ фельдфебель съ обнаженной шашкой, бросается на лежащаго старика и заноситъ надъ его головой каблукомъ, угрожая размозжить голову. Охрана молчала, съ удовольствiемъ наблюдая звЪрскую картину.

Въ одномъ изъ мЪстечекъ нa Венгрiи, когда стража и большинство арестантовъ спало, и, проснувшись и услышавъ, что рядомъ съ вагономъ продаютъ пиво, попросилъ дежурнаго караульнаго достать бутылку вина. Расплатившись за товаръ, я первымъ долгомъ угостилъ дежурнаго. Вино развязало ему языкъ. Оглядываясь кругомъ, нЪтъ ли непрошенныхъ свидЪтелей, солдатикъ сказалъ мнЪ шопотомъ следующее:

- Отче, я также русскiй. Тяжело мнЪ смотрЪть на ваши мученiя, тЪмъ болЪе, что самъ являюсь невольнымъ участникомъ вашихъ страданiй. Но вамъ бы волосы дыбомъ стали, когда бы вы узнали тЪ инструкцiи, которыя дало намъ вo ЛьвовЪ нaшe начальство!

Boзвpaтившись въ маЪ мЪсяцЪ 1917 г. изъ Талергофа въ свой приходъ, я узналъ о слЪдующихъ печальныхъ событiяхъ, постигшихъ двухъ моихъ прихожанъ. Именно, во время окупацiи русскими войсками Галичины управляющiй кpeцoвскимъ помЪстьемъ спряталъ въ сосЪднемъ лЪсу помЪщичьихъ лошадей. При допросЪ, гдЪ спрятаны барскiя лошади, указалъ крестьянинъ Николай Кокитко, 40 лЪтъ, родомъ изъ Лихавы, ихъ мъстонахожденiе. Когда же pyccкie отступили изъ Галичины, Кокитка потянули передъ военный судъ въ СянокЪ, откуда онъ уже не вернулся болЪе, оставивъ дома жену и шестеро дЪтей. Очевидно, онъ быль убить. Другой кpeстьянинъ, Пeтpъ Ткачъ изъ с. Крецовской Воли, вышелъ во время отступленiя русскихъ въ поле — посмотрЪть на убытки, причиненные переходящими войсками. ПодоспЪвшiе австрiйцы, замЪтивъ его, арестовали и затЪмъ повЪсили его на вербЪ при дорогЪ. Трупъ висЪлъ въ продолженiе пяти сутокъ.

Въ двЪ недели послЪ моего арестованiя были арестованы и сосланы въ. Талергофъ мЪстная учительница Фекла М. Лисовская-Бедзыкъ и 15 крестьянъ.

Свящ. Вл. Венгриновичъ.

с. Тарнава. Изъ записокъ о. Г. А. Полянскаго.

7-го aвгуcта 1914 г. находился я съ женой и внучкой въ саду возлЪ приходского дома, когда во дворъ къ намъ заЪхала повозка съ жандармомъ и четырьмя солдатами; черезь нЪсколько минутъ послЪ нихъ явился также мЪcтный войтъ. Жандармъ кратко заявилъ, что имЪетъ пopyчeнiе отъ уЪзднаго начальства произвести у меня тщательный обыскъ. Перерывъ всЪ комнаты, жандармъ отобралъ кипу разныхъ писемъ и опечаталъ ихъ приходской печатью, а затЪмъ отправился на чердакъ въ пoискахъ за дальнЪйшими уликами моей неблагонадежности. Къ великой своей радости онь нашелъ на чЪрдакЪ самодельный глобусъ грубой работы и велЪлъ солдату взять его въ уЪздное староство, какъ доказательство "шпiонскoй" работы. ЗатЪмъ велЪлъ мнЪ coбиpaться въ дорогу.

Въ ДобромилЪ я былъ заключенъ въ отдЪльную, довольно чистую камеру при мЪстномъ судЪ. Вотъ гдЪ я очутился на 41-омъ году служенiя церкви и народу. ИмЪя чистую совЪсть и сознавая свою правоту, я былъ убежденъ, что причиной моего ареста явились мои взгляды на нацiональное единство русскаго народа и та культурная работа, которую я велъ среди народа въ продолженіе своей жизни. Это успокаивало меня до нЪкоторой степени, но, съ другой стороны, я сильно безпокоился за судьбу своихъ дЪтей и внуковъ. Также безпокоила меня мысль, какъ подЪйствуетъ извЪстіе о моемъ арестЪ на моего отца, 95-лЪтняго старика-священника, и что сдЪлаютъ власти съ моими четырьмя братьями-священниками?

Утромъ я былъ вызванъ въ канцелярію суда для свиданія съ пріЪхавшей женою. Жена пЪредала мнЪ привезенную постель и бЪлье и сообщила, что разлука наша будетъ, по всей вЪроятности, продолжительной, такъ какъ въ мой приходъ пріЪхалъ ужЪ замЪститель - въ лицЪ добромильскаго законоучителя, назначеннаго на мое мЪсто временнымъ настоятелемъ прихода. Видно, зналъ епископъ, что я буду арестованъ, и заблаговременно назначилъ на мой опустЪвшій приходъ новаго священника.

Въ добромильской тюрьмЪ обращались съ узниками по-человЪчески. Въ частности мнЪ было разрЪшено читать книги и газеты. Въ ДобромилЪ просиделъ я неделю.

13 августа въ камеру вошелъ надзиратель съ тЪмъ-же жандармомъ, который меня арестовалъ, и велЪлъ мнЪ собираться для слЪдованія въ Перемышль. На вокзалъ отставили меня въ закрытой повозкЪ во избЪжаніе издЪвательствъ со стороны уличной толпы. Жандармъ сЪлъ рядомъ со мною, а на козлахь примЪстился солдатъ съ отнятымъ у меня глобусомъ въ рукахъ. ВпослЪдствiи уже разсказывали мнЪ, что по городу ходила вЪсть, будто бы я начерталъ на этомъ глобусЪ раздЪлъ Австріи. Въ восемь часовъ вечера пріЪхали мы въ Перемышль. Въ канцеляріи военной тюрьмы фельдфебель отнялъ у меня всЪ вещи, имЪвшіяся у меня въ карманахь, послЪ чего велЪлъ отвести меня въ камеру № 25, гдЪ уже находилось болЪе двадцати человЪкъ, почти все знакомые. Находилось здЪсь нЪсколько священниковъ, знакомый адвокатъ изъ Сянока, студенты Климъ и Грицыкъ, помЪщикъ Товарницкій и др. И все время перемышльская военная тюрьма постепенно наполнялась все новыми, заподозренными въ государственной измЪнЪ, русскими людьми со всЪхъ концовъ Галичины.

Харчи были военные. ВначалЪ трудно приходилось Ъсть, ибо не было ни ложекъ, ни ножей, и лишь со временемъ мы пріобрЪли на свои деньги семь ложекъ, а посредствомъ цыгана-арестанта добыли нЪсколько ножиковъ. Этотъ-же цыганъ снабжалъ заключенныхъ табакомъ, карандашами и бумагой. За отсутствіемъ спичекъ курильщики пользовались стеклами оть очков для зажиганiя папирос отъ солнечныхъ лучей. Во время прогулокъ, во дворЪ тюрьмы я встречался съ многими знакомыми и друзьями. На прогулку выводили вмЪстЪ съ нами также двухъ солдатъ, убившихъ въ Пикуличахъ еврейскую семью. Повидимому, насъ держали здЪсь наравнЪ съ простыми разбойниками.

Немало удивился я, когда къ нашей компаніи присоединили также нЪсколькихъ украинофиловъ, напр. свящ. Ив. Сорокевича изъ Уйковичъ и адвоката, „украинскаго" организатора изъ Мостискъ д-ра Д., который самъ искренно недоумЪвалъ по этому поводу: - Представьте себЪ, я предсЪдатель одиннадцати „украинскихъ" обществъ и организаторъ „СЪчей" въ Мостискомъ уЪздЪ — и меня дерзнули арестовать!..

Однако, черезъ недЪлю его отпустили на свободу вмЪстЪ съ остальными, арестованными по недоразумЪнію украинофилами.

Наконецъ я дождался допроса передъ военнымъ судьей. Трижды вызывали меня туда, предъявляя мнЪ самыя нелЪпыя обвиненія. ВсЪ вопросы военнаго аудитора сводились къ тому - „руссофиль" ли я ?, а какъ доказательство этого ставилось мнЪ въ вину то, что я состоялъ членомъ многихъ русскихъ просвЪтительныхъ и экономическихъ обществъ во ЛьвовЪ. Также и злополучный глобусъ являлся вЪскимъ доказательствомъ моей виновности, хотя я и разъяснилъ судьЪ, что онъ сдЪланъ мною для лучшаго и нагляднаго объяснения исторіи ветхаго завЪта своимъ прихожанамъ. Впрочемъ, въ концЪ концовъ судья, повидимому, убЪдился въ моей невинности, ибо, когда впослЪдствіи послЪдовали на меня доносы со стороны двухъ моихъ прихожанъ, а затЪмъ еще доносъ со стороны нЪкоего Ивашкевича, сидЪвшаго вмЪстЪ съ нами въ тюрьмЪ, онъ не придаваль этимъ доносамъ большого значенія и, послЪ краткаго допроса меня и свидЪтелей о. Максимовича и г. Товарницкаго, оставилъ меня уже въ покоЪ. ТЪмъ не менЪе доносъ Ивашкевича явился причиной моего заключенiя въ одиночной камерЪ. Въ частности онъ, чтобы заслужить признательность властей и добиться скорЪйшаго освобожденiя, обвинялъ меня въ полученіи отъ русскаго правительства „рублей", а также въ томъ, что я, подъ предлогомъ поЪздки къ моей сестрЪ въ г. Красноставъ въ Россіи, имЪлъ какія-то подозрительныя сношенія съ русскими военными властями.

Одиночная камера, въ которую я былъ теперь переведенъ, была куда удобнЪе комнаты № 25. Въ ней находились, кромЪ наръ, столъ, скамейка и стулъ, а главное, не было клоповъ. Проводилъ я время въ чтеніи, а также въ составленіи записокъ, каторыя я писалъ обгорЪвшей спичкой и разжиженнымъ шоколадомъ.

Въ военной тюрьмЪ въ ПеремышлЪ просидЪлъ я въ общемъ 5 недЪль, въ томъ числЪ 3 недЪли въ одиночномъ заключеніи. Четыре недЪли караулили насъ солдаты, послЪ чего ихъ смЪнили львовскiе городовые. ПослЪдніе допекали намъ до крайности: каждыя 5-10 минуть открывали глазокъ въ двери и заглядывали въ камеру; одинъ изъ нихъ, когда я молился, врывался въ камеру и съ грубой руганью отнималъ у меня молитвеникъ, если же я отдыхалъ или читалъ, язвительно увЪщевалъ меня молиться, такъ какъ это болЪе приличествуеть мнЪ, какъ священнику, чЪмъ шпіонство, которое вотъ привело меня въ тюрьму...

За двЪ недЪли до моего отъЪзда изь Перемышля образовался у меня на ногЪ нарывъ, въ виду чего меня отправили къ тюремному врачу, а тотъ перевелъ меня въ военный госпиталь для операціи. Однако, дежурный военный врачъ, злобно смЪривъ меня глазами, крикнулъ:

- Что? Попа, предателя, шпіона лЪчить? Ни за что въ свЪтЪ! У меня довольно работы съ ранеными воинами-патріотами. Убирайся вонъ! - И только на слЪдующій день я получилъ медицинскую помощь въ другомъ, частномъ лазаретЪ саперовъ.

ПослЪ этого оставаться въ тюрьмЪ пришлось мнЪ уже недолго. 17-го сентября, во время обЪда, забили тревогу. Были настежь открыты всЪ камеры, и всЪмъ намъ, политическимъ арестантамъ, было приказано скорЪе собираться къ выЪзду изъ Перемышля. Въ тюрьмЪ возникло небывалое движенiе. Во дворЪ стали строиться: во главЪ духовенство, затЪмъ мірская интеллигенція, студенты, крестьяне, а въ ковцЪ эшелона - женщины-арестантки. ВсЪхъ насъ было свыше восьмисоть человЪкъ. Между рядами сталъ бъгать незнакомый фельдфебель, нанося направо и налЪво удары по чемъ попало. Я отдЪлался легкой пощечиной. Больше всЪхъ попало лицамъ полнаго тЪлосложенія. УвндЪвъ передъ собой священниковъ Куновскаго, Семенова и Р. Крушинскаго, бЪшеный фельдфебель набросился на нихь. Тогда о. Крушинскiй сталъ звать на помощь, послЪ чего изъ канцеляріи выбЪжалъ офицеръ и запретилъ фельдфебелю бить насъ. Побои прекратились, но зато усилилась отборнЪйшая брань. Туть уже всЪ тюремные сторожа дали волю своему австрійскому „патрiотизму", такъ что у всЪхъ насъ, въ особенности у женщинъ, просто вянули уши.

ПослЪ провЪрки мы подошли подъ конвоемъ къ готовому уже поЪзду. Я и священники И. Миланичъ, Е. Гомза, Ф. Сапрунъ, Р. Крушинскій, М. Раставецкій, Д. Куновскій и др. вошли въ товарный вагонъ. Въ обшемъ помЪстилось насъ вмЪстЪ 35 человЪкъ, а на свободномъ мЪстЪ посерединЪ вагона размЪстилось пять караульныхъ солдатъ-крестьянъ изъ зборовскаго уЪзда; это были славные и добрые люди, по убЪжденію - наши единомышленники, всячески намъ помогавшее и защищавшіе насъ въ пути отъ напастей и издевательствъ со стороны встрЪчной разъяренной толпы. ВыЪхавъ изъ Перемышля, мы увидЪли вокругъ города свЪжіе окопы и военныя укрЪпленія, а также на нЪкоторомъ разстоянін горящія скирды хлЪба, изъ чего мы заключали, что русскiя войска находятся недалеко.

Куда насъ везли - мы не знали, - и только далеко уже за Перемышлемъ, узнали отъ караульныхъ солдатъ, что насъ отправляютъ въ какой-то неизвЪстный, далекій Талергофъ...

Свящ. Генрихъ Полянскiй.

 

 

Долинскій уЪздъ.

Во время вторичнаго вторженія австрійцевъ въ Долинскій уЪздъ, въ первой половинЪ октября 1914 г., были арестованы ими въ с. Княжолукъ, по доносу мЪстныхъ мазепинцевъ, 5 крестьянъ и одна крестьянка. Одинъ изъ арестованныхь далъ доносчику 100 коронъ и послЪ этого былъ отпущенъ на свободу, всЪ же остальные были повЪшены въ с. ВыгодЪ, подъ мостомъ. Имена повЪшенныхъ: МатвЪй Петрикъ, Иванъ Гайнюкъ, Осипъ Фединякъ, Дорофей Сосникъ и Елена Коверданъ.

Двумя жандармами, полякомъ Холевой и „украинцемъ" Винницкимъ, былъ предложенъ властямъ списокъ лицъ, которыхъ слЪдуетъ повЪсить. На первомъ мъстЪ въ спискЪ стоялъ настоятель мЪстнаго прихода С. Т. Рудь. Однако, въ виду прихода русскихъ войскъ, австрійцы не успели исполнить своихъ замысловъ.

("Прик. Русь", 1914 г., № 1493).

 

Въ г. ДолинЪ австрійцами былъ схваченъ крестьянинъ Иванъ Шинковъ, которому, послЪ продолжительнаго допроса и издЪвательствъ, объявили, что онъ приговаривается къ смертной казни за „предательство". Но затЪмъ „сжалились" и предложили уплатить 100 коронъ (30 рублей) штрафа „за измЪну", и "онъ будЪтъ помилованъ". Къ счастью Шимкова, у него нашлась требуемая сумма и онъ былъ отпущенъ. Односельцы же его — Иванъ Гаянюкъ, Елена Коверданъ, МатвЪй Петрикъ, Дорофей Сосникъ и Осипъ Фединякь, по-видимому, не имЪвшіе въ своемъ распоряженіи требуемой суммы, были всЪ повЪшены.

(„Львовскiй Въстникъ").

 

Дрогобычскій уЪздъ.

Въ г. ДрогобычЪ арестовали австрійцы служащаго город. управы Степана КушнЪра, городового Ивана КушЪра, ремесленниковъ братьевъ Леськовыхъ, мЪщанина Яхна и болЪе десятка другихъ русскихъ людей.

Въ с. СтебникЪ быль арестованъ жандармаии свящ. Петръ Ив. Лазурко; онъ быль затЪмъ отвезенъ въ Перемышль, гдЪ прЪдсталъ передъ военнымъ судомъ, но быль оправданъ, причемъ судья скавалъ ему при освобожденiи: "Происходитъ что-то невозможное; сыплются обвиненія, а все основывается на однихъ сплетняхъ и ложныхъ, часто анонимныхъ, доносахъ". Впрочемъ, впослЪдствіи оказалось, что жандармы арестовали о. Лазурка безъ какого бы то ни было приказа, по собственному побужденію.

ТЪмъ не менЪе о. Лазурко остался недолго на свободЪ. Черезъ нЪсколько дней вторично явились къ нему жандармы и, арестовавъ его, вывезли вглубь Австріи. Вторичный арестъ послЪдовалъ послЪ доноса мЪстныхъ поляковъ, что о. Петръ распространяетъ православіе.

КромЪ того тогда-же были арестованы: инженеръ Михаилъ А. Ивасевка, Петръ О. Сушкевичъ ст. двумя сестрами и Иванъ СушкЪвичъ. ІІослЪдняго арестовали за то, что во время обыска нашли чЪрновикь письма, въ которомъ находилось положеніе: „Теперь деньги летятъ ко мнЪ, какъ воробьи", въ чемъ жандармы усмотрели явное доказательство, что онъ получаетъ рубли.

Въ СтебникЪ-же были арестованы дальше: псаломіщикъ Степанъ Стинавка, рабочій Михаилъ Дмитровъ, столяръ Иванъ Дуцякъ и сельскій староста Илья Дмитровъ; у послЪдняго забрали, какъ corpus delicti, икону св. Николая. Крестьянинъ МатвЪй Хоминъ съ сыномъ былъ арестованъ по доносу поляка, управителя народной школы, съ которымъ Хоминъ раньше судился. Подъ арестъ попалъ также помЪщикъ Терлецкій, но онъ съумелъ добиться освобожденiя.

Всъхъ арестованныхъ погнали мадьяры за Карпаты.

Въ с. Уличномъ былъ арестованъ свящ. Антонiй Вербицкій съ сыномъ гимназистомъ; хотя военный судъ въ ПеремыпшлЪ оправдалъ обоихъ отъ всякаго обвинеія, но въ скоромъ времени они были арестованы вторично и высланы на западъ.

В с. Старомъ КропивникЪ былъ арестованъ свящ. Скородинскій, гостившій у него совЪтникъ намЪстничества Кокуревичъ и крестьянинъ Свящъ.

Въ с. Унятичахъ были арестованы нЪсколько крестьянъ и помЪщикъ Антонъ

Крыськовъ, а въ с. Нагуеничахъ свящ. Михаилъ Еднакій.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1489).

4-го октября 1914 года ворвался австрійскій разъЪздъ въ села МедвЪжу, Унятичи и Попели. Въ МедвЪжЪ солдаты арестовали крестьянъ Н. Савяка, Ф. Гавриша м Марію Коваль и увели ихъ съ собой. Въ с. Нагуевичахъ солдаты арестовали крестьянъ Ив. Коника и Анну Дрогобыцкую, а изъ с. Попелей привели войта и всЪхь ихъ повЪсили передъ хатой крестьянина Лилюка.

(„Прик. Русь". 1914 г. № 1451).

Г. Дрогобычъ. Въ началЪ войны я служилъ податнымъ инспекторомъ въ м. ПодбужЪ, Дрогоб. уЪзда. За время съ 1 августа по 15 сентября 1914 г. былъ четыре раза арестованъ по доносу мЪстными жандармами. Въ послЪдній разъ слЪдствіе продолжалось двое сутокъ, но я все-таки былъ освобожденъ изъ-подъ ареста, благодаря, главнымъ обрачомъ, вахтмейстеру жандармеріи Дайголосу, проживающему нынЪ въ Рудкахъ, который лично поручился за меня и за мою „благонадежность". ТЪмъ не менЪе я былъ поставленъ подъ надзоръ жандармеріи, а затЪмъ мнЪ было приказано эвакуироваться изъ Дрогобыча. Жилъ я нЪкоторое время въ БЪлой и Моравскомъ ПреровЪ, а вернулся домой только въ августЪ 1915 г.

Но тутъ я опять былъ арестованъ по доносу мЪстныхъ „патріотовъ" и отпрапленъ въ Персмышль передъ военно-полевой судъ, которымъ, однако, былъ окончательно оправданъ и возстановлень въ своихъ правахъ.

Александр Горницкiй.

С. Уличное. Утромъ 24 августа 1914 г. направился я въ церковь для совершенія богослуженія. Подъ церковью подошелъ ко мнЪ вахмейстеръ, украинофилъ Пастущинъ, съ приказомъ: — Вернитесь, отче, домой. Сейчасъ будетъ у васъ обыскъ. Я уже послалъ за войтомъ и комендантомъ жандармеріи.

ПослЪ краткаго препирательства вахмейстеръ заставилъ меня вернуться на приходство, а вслЪдъ затЪмъ явился туда и самъ въ сопропожденіи войта и другого жандарма, тоже украинофила Ленскаго. Перетрясли верхъ дномъ всю усадьбу. Ночь разрЪшили мнЪ переночевать дома, подъ наблюденiемъ оставшагося въ комнатахъ жандарма, а на слЪдующій день, около десяти часовъ утра, велЪли собираться въ путь. ПодъЪхали подводы. На одной посадили меня съ сыномъ Иваномъ и дочерью Степанiею, а на другой посадили гостившихъ у меня братьевъ Зигмунда и Густава Ланговъ, какъ нашихъ сообщниковъ. Узнавъ по дорогЪ оть жакдармовъ, что мы отправляемся въ ІІеремышль, я просилъ кучеровъ передать объ этомъ моей женЪ. Въ Нижнихъ Гаяхъ мы сЪли въ поЪздъ, а вмЪсте съ нами поЪхали и жандармы. Изъ Бакунчичъ подъ Перемышлемъ насъ отвели въ военную тюрьму въ ПеремышлЪ. Тутъ только было объявлено намъ, что мы арестованы. Явился солдатъ-капралъ, приставленный къ политическимъ арестантамъ. ОсвЪдомившись о моей фамилiи и мЪсгЪ принадлежности, сообщилъ намъ, что въ тюрьмЪ есть уже много крестьянъ и интеллигенціи, въ частности священниковъ. Затемъ онъ попросилъ дежурнаго фельдфебеля допросить насъ сейчасъ, въ особенности мою дочку, чтобы дать ей возможность вернуться скорЪе домой, гдЪ осталась больная, слЪпая мать, моя жена. Повидимому, фельдфебель доложилъ объ этомъ въ кавцеляріи, ибо немного спустя вызвали насъ передъ военный судъ.

Стоимъ въ корридорЪ. Тутъ находилась также какая-то еврейка изъ подъ ЛЪска, вывезенная въ качествЪ свидЪтельницы противъ мЪстнаго крестьянина, который потребовалъ въ ея лавочкЪ нюхательной махорки, а на вопросъ, почему онъ не бЪретъ австрійскаго табаку, отвЪтилъ, что русскій табакъ лучше, что и явилось причиной преданія его военному суду за "руссофильство".

Судья-аудиторъ вызвалъ къ допросу прежде всего нашего жандарма Брикса; черезъ четверть часа онъ вышелъ въ корридоръ и со смущеннымъ видомъ сказалъ мнЪ: — "Кажется, васъ отпустять сейчасъ на свободу". ПослЪ этого позвали къ судьЪ меня, причемъ было разрЪшено войти въ комнату также и моимъ дЪтямъ. Допросивъ меня, заявилъ аудиторъ, что не находить за мной никакой вины, а потому отпускаетъ насъ на свободу. Счастливые, что освободились изъ тюрьмы, мы возвратились домой.

Однако, уже 28-го августа явился кь намъ вторично коменданть Бриксъ и приказалъ мнЪ съ сыномъ Ъхать вмЪстЪ съ нимъ въ Дрогобычъ, будто-бы для совмЪстнаго представленія уЪздному старостЪ оправдательныхъ бумагъ изъ перемышльскаго военнаго суда. На этотъ разъ дочка осталась дома. Соровождавшіе насъ жандармы были безъ штыковъ, такъ что мы дЪйствительно не заподозрЪли въ нашей поЪздкЪ никакой опасности.

Въ ДрогобычЪ жандармы, миновавъ уЪздное староство, направили насъ въ зданіе уЪзднаго суда, гдЪ заключили всЪхъ насъ въ тюрьму (меня съ сыномъ и обоихъ Ланговъ). Тутъ только почувствовали мы свое безсиліе противъ произвола. Въ тюрьмЪ сидЪло уже нЪсколько священниковъ, напр. о. Еднакій, много крестьянъ, дрогобычскихъ мЪщанъ, крестьянскій поътъ Федоричка и другіе. Нашего кучера отправили жандармы домой, сказавъ ему, что изъ тюрьмы насъ не выпустять скоро. Не помогли старанія моихъ адвокатовъ, представлявшихъ политическимъ властямъ, что я оправданъ военнымъ судомъ, слЪдовательно — невиновенъ. ЧЪрезъ нЪкоторое время, когда русская армія приближалась къ Дрогобычу, насъ выгнали на желЪзную дорогу и отправили на западъ. На станцiи Мшанна Нижняя собралось возлЪ нашихъ вагоновъ много желЪзнодорожниковъ и солдать, чтобы посмотреть на „руссофиловъ измЪнниковъ". Къ открытому вагону подошелъ также какой-то офицеръ и велЪлъ караульному поставить меня въ дверяхъ вагона, чтобы людямъ лучше было видно „попа-предателя", причемъ началъ меня бить по головЪ, а желЪзнодорожники стали тянуть меня за руки изъ вагона, угрожая тутъ-же на фонарЪ повЪсить; держась въ смертельномъ страхЪ за желЪзную перекладину вагона, я потерялъ сознаніе, но къ счастью, крестьяне Федоричка и Низовый, Ъхавшіе вмЪстЪ со мной, схватили меня за ноги и на силу вырвали изъ рукъ озвЪрЪвшихъ людей. Пришелъ я въ себя только въ Вадовичахъ, гдЪ насъ согнали съ поЪзда и размЪстили въ тюрьмЪ при окружномъ судЪ. Обращеніе съ нами тюремщиковъ было ужасное. Ничего не помогали также и жалобы, которыя представлялъ покойный о. Сеникъ предсЪдателю суда. По истеченiи двухъ недЪль насъ вывезли черезъ ВЪну и Семерингъ въ Талергофъ.

Свящ. Михаилъ Вербицкiй (+).

 

Крестный путь.

(Сообщенiе свящ. I. Р. Винницкаго).

Насъ вывели изъ камеръ дрогобычской тюрьмы для слЪдованія на вокзалъ. Камеры, предназначенныя для четверыхъ, вмЪщали по двадцати и больше человЪкъ, такъ что мы были рады, увидЪвь дневной свЪть и вздохнувъ свЪжимъ воздуюмъ. Подъ воротами тюрьмы стояла уже заранЪе предупрежденная толпа и неистово ревЪла: „смерть измЪнникамъ!", причемъ сразу же посыпался на наши головы градъ камней; затЪмъ запруженная народомъ улица всколыхнулась, подалась немного назадъ и, пропустивъ насъ, окруженныхъ значительнымъ конвоемъ, впередъ, двинулась вслЪдъ за нами по направленiю къ вокзалу. ЗдЪсь мы немного отдохнули за желЪзнодорожкой рЪшеткой, во ненадолго, такъ какъ нЪкоторые изъ дрогобычскихъ мясниковъ, несшіе службу въ жел.-дорожной милиціи, обкладывали насъ прикладами и кулаками. Попадало намъ также отъ бЪгущихь съ фронта солдатъ, пристававшихъ на каждомъ шагу къ интернированнымъ. Къ студенту Вербицкому подошелъ офицеръ и, со словами: „почему смотришь на меня?", ударилъ его по головЪ. Мы съ минуты на минуту ждали, что вотъ-воть солдаты бросятся на насъ и изобьютъ или даже поубиваютъ насъ всЪхъ. Къ счастью, начальникъ конвоя, дрогобычскiй еврей, успЪлъ во время посадить насъ въ вагоны, причемъ ему пришлось съ револьверомъ въ рукахъ защищать насъ отъ разъяренной толпы.

НеимовЪрно тяжелымъ оказался нашъ переЪздъ изъ Рыманова въ Вадовичи. Попутно польское и еврейское население, науськиваемое желЪзнодорожникаин и полиціей, бросалось на каждой станціи на наши вагоны, на которыхъ находились провокаціонныя надписи: "jada zdrajcy", — а даже кое-кто изъ болЪе ретивыхъ врывался въ самые вагоны, нанося намъ оскорбленiя словомъ и дЪйствіемъ. Были также попытки со стороны нападающихъ вызвать у Ъдущихъ интернированныхъ нашихъ крестьянъ вражду къ рядомъ сидяшимъ интеллигентамъ, въ частности къ духовенству. Хуже всего приходилось намъ, когда вь вагоны врывались офицеры. ТЪ били нагайками всЪхъ безъ разбора. Двое изъ Ъдущихъ въ вагонЪ, отъ постояннаго испуга и побоевъ, сошло съ ума, а дЪвица Н. въ полупомЪшательствЪ пыталась даже удавиться платкомъ. Наконецъ, послЪ продолжительнаго и тяжелаго пути (съ 2—18 сентября), мы очутились ночью въ Abtissendorf-Ъ; возлЪ Талергофа. Тутъ окружили насъ солдаты, подъ конвоемъ которыхъ, среди новыхъ издЪвательствъ и побоевъ, достигли мы въ теченіе двадцати минуть окончательной, страшной цЪли — Талергофа…

Свящ. Iосифъ Винницкiй.

 

Жидачевскiй уЪздъ.

 

Въ с. Устьи надъ ДнЪстромъ ворвавшіеся въ село австрійцы увели 10 человЪкъ крестьянъ (двое мужчинъ и восемь женщинъ) и въ продолженiе двухъ дней звЪрски издЪвались надъ ними. Арестованныхъ настойчнво спрашивали — русскіе ли они, или-же поляки, причемъ крест. Федора Горака, назвавшаго себя русскимъ, ограбили и тутъ-же убили. Опасаясь судьбы несчастнаго Горака, арестованныя женщины заявили, что онЪ польки, послЪ чего имъ было приказано молиться по польски. Польскую молитву знала только одна изъ нихъ, и ее отпустили домой, остальныхъ же взяли съ собой и во время сраженія держали впереди боевой линiи. Напоръ русскихъ войскъ со стороны Дороговыжа заставилъ австрійцевъ бЪжать, что спасло арестованныхъ отъ неминуемой смерти.

Въ своей ненависти къ русскому населенію австрійцы пользовались также и провокаціей. Напр. въ с. ТЪрнавкЪ появилась какая-то женщина и просилась къ крестьянамъ на ночь. Ее пріютилъ А. Каминскій. Утромъ послЪ ея ухода нашли въ комнатЪ 3-рублевку, а въ часъ послЪ этого явился жандармъ и арестовалъ Каминскаго, какъ опаснаго шпіона, Доказательствомъ послужила русская ассигнацiя.

НеизвЪстная женщина дальше оставалась въ селЪ на свободЪ, но ей никто уже не позволилъ ночевать въ своемъ домЪ.

Какъ относились къ этимъ издЪвательствамъ и арестамъ галицкіе "украинцы", можно видЪть изъ слЪдующихъ фактовъ:

Въ с. Дубравку нЪсколько разъ заЪзжалъ благочинный Березовскій (украінофилъ) изъ Ляховичъ ЗарЪчныхъ, разспрашивая крестьянъ, о чемъ говоритъ ихъ священникь (русскій), въ частности-же, не распространяетъ ли онъ среди нихъ „руссофильства"?

Въ с. Ляховичахъ Подорожныхь арестовали крестьянъ по указаніямъ желЪзнодор. кондуктора изъ Стрыя, "украинца" В. Найды, который за освобожденіе изъ-подъ ареста бралъ отъ крестьянъ 10-20 коронъ. Освобожденныхъ записывалъ Найда за такую-же плату "на Украину", увЪряя темный народъ, что только эти записанные останутся на свободЪ и въ безопасности.

(„Прик. Русь", 1914, № 1478.)

 

Я былъ арестованъ 7 августа 1914 г. въ с. Великой ВолЪ, возлЪ Николаева надъ ДнЪстромъ, за то, что будто-бы я давалъ сигналы русскимъ войскамъ, когда австрійцы подходили къ г. Калишу въ ПольшЪ. ПослЪ обыска меня перевели въ тюрьму въ НиколаевЪ, а потомъ въ Стрый, Вадовицы, St. Vicheli въ Каринтіи и, наконецъ, въ Талергофъ. До 14 марта 1916 г. я сидЪлъ въ ТалергофЪ, затЪмъ меня зачислили на военную службу въ Грацъ, а черезъ двЪ недели отправили на итальянскiй фронтъ. ПослЪ контузіи я былъ придЪленъ въ рабочую дружину.

Северинъ Сем. Павлюкъ,

студент юрид.факультета

 

С. Вел. ПередримЪхи. 1. Федоръ Махницкiй былъ арестованъ жандармами 4 августа 1914 г. ПослЪ недЪльнаго заключЪнія въ ЖолквЪ онъ былъ переведенъ во Львовъ въ тюрьму „Бригидки", а отсюда высланъ въ Талергофъ 1 сентября 1914 г. Освобожденъ 29 февраля 1917 г.

2. АлексЪй Лесикъ, войтъ, былъ арестованъ мадьярскимъ офицеромъ 6-го августа. ВмЪстЪ съ Махницкимъ былъ отправленъ во Львовъ и Талергофъ, гдЪ умеръ 15 февраля 1915 г.

3. КорнЪй Лесикъ былъ арестованъ вмЪстЪ съ АлексЪемъ Лесикомъ и высланъ въ Талергофъ. Вернулся домой больной и умеръ 15 декабря 1918 г.

4. АлексЪй Гамаль былъ арестованъ жандармами 16 августа, по доносу еврея. СидЪлъ въ ЖолквЪ, во ЛьвовЪ, отсюда былъ высланъ 28 августа въ Терезіенштадтъ, а 15 мая 1915 г. переведенъ въ Талергофъ. Освобожденный 12-го іюля 1915 г., жилъ нЪсколько дней въ ГминдЪ, откуда отправился въ ВЪну на работы при жел. дорогЪ. ПослЪ возвращенія домой 12-го іюня 1916 г. былъ взятъ на военную службу.

ЗдЪсь-же были убиты мадьярами: Григорій Савицкій, Илья Сало, Михаилъ Гр. Лесикъ, АлексЪй Козакъ и Екатерина Валько, а ранено около 10 человЪкъ.

АлехсЪй Поврозникъ быль арестованъ мадьярами и отправленъ во ЛьвовЪ подъ военный судъ, но затЪмъ былъ отпущенъ неизвЪстнымъ офицеромъ-чехомъ на свободу.

Во время боя 2 сент. 1914 г. сгорЪла половина села и школа и была разбита мадьярами церковь.

Въ 1915 г., во время отступленія русской арміи, жители ПередримЪхъ, опасаясь участи убитыхъ и арестованныхъ односельчанъ, оставили свои хозяйсгва и уЪхали въ Россію (95 семействъ). Въ селЪ осталось всего 5 семействъ. Въ 1918 г. эти бЪженцы вернулись домой, но далеко не всЪ, такъ какъ многіе умерли въ пути, а другіе уже дома отъ разныхъ эпидемій.

Крест. АлексЪй Гамаль.

Въ с.ДзЪболкахъ однимъ изъ мадьяръ былъ раненъ штыкомъ „подвернувшійся" подъ руку крестьянинъ АлексЪй Козакъ; истекая кровью, несчастный собралъ всЪ силы и поползъ въ свою хату, но едва онъ скрылся за дверью, какъ толпа солдать заперла дверь и подожгла домъ. Козакъ сгорЪлъ подъ развалинами своего дома.

Въ томъ-же самомъ селЪ много народа погибло только за то, что не научилось говорить по- нЪмецки. Въ другой разъ тамъ-же мадьяры, найдя семью Лысековыхъ спрятавшуюся оть пуль въ ямЪ на время обстрЪла, принялись колоть ее штыками. Изъ 5 душъ раненыхъ одинъ, мальчикъ 9 лЪтъ, скончался. Точно за такую-же провинность былъ убить и крест. Петръ Поврозникъ.

Въ с. Наторцахъ мадьяры во время отступленія схватили по дорогЪ крестьянъ Трофима Мартина и Антона Максимова и повели ихь въ с. Мервичи, но потомъ имъ надоЪло возиться съ задержанными и они ихъ тамъ-же въ полЪ прикололи.

Отъ руки палачей погибъ и нагорянскiй священникъ Набакъ, который, ничего не подозревая о присутствии мадьяръ, возвращался къ себЪ домой, въ с. Нагоряны, изъ сосЪдняго мЪстечка Могилянъ. По дорогЪ его остановили мадьяры, долго пытали, а потомъ застрЪлили и тЪло бросили на дорогЪ. Лишь спустя некоторое время несчастного нашли со связанными руками, завязанными глазами и нЪсколькими ранами.

Въ сосЪднемъ м. КуликовЪ мадьяры ранили 19 и убили 24 крестьянъ. ДЪятельно помогали въ этомъ мадьярамъ и австрійскіе полиціянты. Въ с.ЛиповицЪ жандармъ провЪдалъ, что крестьянинъ произнесъ гдЪ-то фразу; „какъ бы пришли москали, то не было-бъ тутъ тогда воли жидамъ и полякамъ". Жандармъ явился къ крестьянину, арестовалъ его, продержалъ подъ стражей цЪлыя сутки, а потомъ вывелъ на огородъ и застрЪлилъ. Все это было продЪлано съ возмутительнымъ хладнокровiемъ, точно вопросъ заключался не въ человЪческой жизни, а въ какой - нибудь игрЪ.

("Прик. Русь". 1914, № 1611.)

 

С. Сулимовъ. Въ СулимовЪ первый палъ жертвой австрійскаго произвола мЪстный настоятель прихода о. Савва Георг. Кмицикевичъ. Во время карманнаго обыска жандармы отняли у него всЪ деньги, перочинный ножъ, пенснэ и другiя мелочи и отвезли его 3 августа въ Жолкву, а по истеченіи недЪли во Львовъ, гдЪ помЪстили въ тюрьмЪ ,,Бригидки".

16 августа пригнали въ Жолкву новый транспортъ арестованныхъ, въ которомъ находились студенты Ярославъ Сав. Кмицкевичъ и Феодоръ Демковъ, учитель Василій Паночко, псаломщикъ Михаилъ Лоикъ, эсаулъ „Русск. Дружины" Павелъ Палайда и крест. Илья Бандикъ, Семенъ Скамай и Димитрій ПЪнчишинъ, всЪ изъ Сулимова. Эсаула Палайду опоясали жандармы трехцвЪтньми лентами и такъ, подгоняя прикладами, вели изъ Жолквы во Львовъ.

ВсЪ попали въ тюрьму по доносу сулимовскаго учителя „украинца" Ив. Шерстила. Доказательствомъ сего можеть послужить слЪдующій фактъ: ВмЪстЪ съ другими были первоначально арестованы также сельскій староста СтЪпанъ Нарембикъ и писарь Петръ Кузьмякъ, но учитель Шерстило, узнавЪ объ арестЪ своихъ одномышленниковъ и родныжъ — Нарембика и Кузьяка, поспЪшилъ имъ на выручку. ПослЪ краткой конференціи съ комендантомъ жандармеріи, послЪдній послалъ жандарма въ Сулимовъ, приказавъ ему: „Idz przyprowadz syna popa". Когда привели Ярослава Сав. Кмицикевича и Вас. Паночка, сейчасъ - же отпустили Нарембика и Кузьмяка.

Когда у свящ. С. Г. Кмицикевича не стало чистаго бЪлья, онъ написалъ объ этомъ изъ тюрьмы домой. Черезъ нЪсколько дней принесли ему таковое мальчики-гимназисты - сынъ Богданъ и его товарищи Евст. Зваричъ и Иванъ Демковъ; на слЪдующiй день, послЪ полученія пропусковъ оть военныхъ властей, мальчики направились обратно въ дорогу, но домой вернуться имъ не судилось. Въ с. Жедятичахъ арестовалъ ихъ австрійскій офицеръ и, избивъ ихъ, въ кандалахъ отправилъ во Львовъ, откуда они вмЪстЪ съ другими были высланы въ первыхъ дняхъ сентября въ Талергофъ.

Но на этомъ не кончились еще ихъ злоключенія: въ добавокъ они попали еще подъ военный судъ. ДЪло въ томъ, что при задержаніи ихъ въ Жедятичахъ былъ найденъ при нихъ стаканъ съ карлсбадской солью, купленный по порученію больной матери. Подъ предлогомъ, что мальчики имЪютъ при себЪ динамитъ, они были тогда арестованы, а затЪмъ, уже изъ Талергофа, поставлены передъ военный судъ въ ГрацЪ, на которомъ были, конечно, оправданы, но, тЪмъ не менЪе, опять-таки водворены обратно въ Талергофъ.

Въ 1915 году былъ призванъ въ армію Ярославъ Кмицикевичъ, а въ 1917 г. и младшій его братъ Богданъ. Оба были отправлены изъ Талергофа прямо на итальянскiй фронтъ, гдЪ они со временемъ попали въ плЪнъ въ Италію, а потомъ изъ Италіи переЪхали въ Россію, гдЪ младшій изъ нихъ, Богданъ, погибъ въ ряд. Добровольч. Арміи.

Вернувшіеся вь 1917 г. изъ Талергофа въ родное село сулимовцы нашли однЪ только пустыя стЪны, такъ какъ почти всЪ жители, боясь австрійской расправы, ушли вмЪстЪ съ отступающими русскими войсками въ Россію, а все оставленное ими имущество было до тла разграблено или уничтожено своими и чужими хищниками.

 

ЗалЪщицкiй уЪздъ.

С. Зазулинцы. Меня арестовали въ 1915 г. по подозрЪнію въ шпіонствЪ, по доносу мЪстнаго войта Максима Бурденюка. СвидЪтельствовали противъ меня также двЪ бабы изъ с. Синькова и нЪсколько мЪстныхъ кресгьянъ, причемъ въ вознагражденіе за эти показанія получили бабы отъ австрiйскихъ военныхъ властей несколько сотъ коронъ, а войтъ М. Бурденюкъ — золотую медаль.

Благодаря ходатайству здЪшняго помЪщика д-ра Винницкаго, я былъ отправленъ въ Станиславовъ, а оттуда вывезенъ, послЪ 2-недЪльнаго заключенія, въ Талергофъ. Въ мартЪ 1918 г. я былъ выпущенъ на свободу и получилъ разрешеніе жить подъ надзоромъ полиціи въ St. Peter am Offerbache, вскорЪ, однако, былъ призванъ въ армію и отправленъ на фронтъ въ качествЪ простого солдата.

КромЪ того были сосланы въ Талергофъ слЪдующіе жители с. Зазулинецъ:

1) мой отецъ свящ. Кир. М. Дольницкiй;

2) Фома Ткачикъ (умерь въ ТалергофЪ);

3) Антонъ И. Нагорянскій изъ Бучача.

ЗамЪчу еще, что О. Ткачикъ былъ русскими военными властями въ 1914 г. поставленъ сельскимъ старостой, когда же австрійцы перешли ДнЪстръ, онъ былъ ими сейчасъ же арестованъ по доносу того-же М. Бурденюка.

Н. К. Дольницкiй.

 

Збаражскій уЪздъ.

Въ 1914 г. были арестованы австрійцами и сосланы въ Талергофъ:

С. Кошляки: 1) Свящ. Феофиль Луцыкъ, арестов. 15/8 1914 г., освобожденъ русскими войсками по занятіи Тарнополя 23/8 1914 г.; 2) Павелъ Як. Берекета, арестов. 18/8 1914 г., въ ТалергофЪ просидЪлъ до 1/10 1915 г. затЪмъ былъ взятъ на военную службу; 3) Михаилъ Ст. Шевчукъ, арестов. 15/8 1914 г., умеръ отъ тифа въ ТалергофЪ 3/6 1915 г.; 4) Михаилъ Ник. СЪкора, арестов. 15/8 1914 г., до 1/10 1915 г. просидЪль въ ТалергофЪ, затЪмъ былъ взятъ на военную службу.

С. Счасновка: Иванъ Шарый, арестов. 8/8 1914 г., убитъ въ ТалергофЪ 1915 г.

С. Пальчинцы: 1) Казиміръ Андр. Герасимовичъ, учитель, арестов. 15/8 1914 г., освобожденъ русскими войсками по занятіи Тарнополя 24/8 1914 г.; 2) Яковъ Гудима, арестов. 1/8 1914г., до 1918 г. просидЪлъ въ ТалергофЪ; 3) Григорій Летникъ, арестов. 1/8 1914 г., умеръ въ 1915 г. въ ОбергольбаумЪ въ Ниж. Австріи; 4) Иванъ Сублёвскiй, арестов. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ Талерг., затЪмъ былъ взять на военную службу; 5) Григорій Сублёвскiй, арестов. 1/8 1914г., до 1918 г. въ ТалергофЪ; 6) Яковъ Сублёвскій, арестов. 14/8 1914 г., до 1918 г. въ ТалергофЪ; 7) Петръ Ткачукъ, арест. 14/8 1914 г. умеръ 4/1 І915 г. въ ТалергофЪ; 8) Даніилъ Сущакъ, арест. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ былъ взятъ на военную службу; 9) Федоръ Хомякъ, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ; 10) Федоръ Щирба, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ.

С. Токи: 1)Иванъ Шиманскiй, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ быль взятъ на военную службу; 2) Степанъ Воляникъ, арест. 1/8 1914 г., умерь 1917 г. въ ГминдЪ ; 3) Степанъ Шевчукъ, арест. 1/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ ТалергофЪ; 4) Федоръ Гунька, арест. 1/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ ТалергофЪ; 5) Петръ Гассай, арест. 14/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ ТалергофЪ; 6) Киспакь (старшій), арест. 14/8 1914 г,, умеръ 1915 г. въ ТалергофЪ; 7) МатвЪй Гунька, арест. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ ГминдЪ ; 8) Иванъ Киспакь, арест. 14/8 1914г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ быль взятъ на военную службу; 9) Афанасiй Костюкъ, арестов. 14/8 1914 г., до 1917 г. въ ТалергофЪ.

С. Черниховцы: 1) Свящ. Василій Курдыдикъ, умеръ въ ТалергофЪ; 2) учитель Владиміръ Вас. Курдыдикъ.

 

Золочевскій уЪздъ.

Г. Золочевъ. Въ самомъ ЗолочевЪ были арестованы австрійцами, между прочимъ,, слЪдующіе русскіе дЪятели: адвокатъ д-ръ И. Н. Драгомірецкій, его помощникъ д-ръ И. В. Винницкій, судья Решетыло, преподаватель гимназіи С. Я. Трушъ, директоръ мЪстной „Самопомощи" Саноцкій и др.

С. Бортковъ. Въ половинЪ августа 1914 г. явился ко мнЪ жандармъ Яворскій съ мЪстнымъ жителемъ Макаромъ Солимою и произвели тщательный обыскъ. Найденныя книжечки - изданія Общества им. М. Качковскаго, и русскія газеты и брошюры религіознаго содержанія велелъ жандармъ отнести въ громадскую канцелярію, а меня съ десятью другими отвезли въ с. Ольшаницу и заперли подъ арестъ. Тамъ просидЪли мы цЪлую ночь въ страшной духотЪ. Караулившій насъ Солима отказалъ нашей просьбЪ освЪжить немного помЪщенiе ареста свЪжимъ воздухомъ и только смЪнившій его другой караульный открылъ дверь и подалъ намъ воды. На слЪдующiй день отправили насъ въ Золочевъ. Подъ самымъ городомъ шедшій впереди насъ жандармъ украсилъ себя трехцвЪтной русской лентой, чтобы такимъ образомъ обратить на насъ вниманіе уличнойтолпы. И дъйствительно, городская толпа, главнымъ образомъ — евреи, увидевъ „руссофиловъ",набросилась на насъ съ побоями и ругательствами. У меня при этомъ оборвали поля у шляпы, такъ что на головЪ остался одинъ котелокъ. Такимъ образомъ завели насъ въ тюрьму, помЪщаюшуюся въ мЪстномъ замкЪ. У меня отняли хлЪбъ и закуску, которыми я запасся на дорогу. Въ замкЪ неизвЪстный солдатъ схватилъ меня за бороду и, угрожая висЪлицей, билъ по головЪ, а натЪшившись вдоволь, затЪмъ велЪлъ идти въ канцелярію. Несмотря на мой прЪклонный возрастъ, я полетЪлъ кувыркомъ отъ сильнаго удара къ самому столу. Повидимому, солдаты были въ сговорЪ, ибо ближайшій солдатъ, къ которому я покатился, толкнулъ меня ногою въ другую сторону, а сидЪвшій на кровати солдатъ опять оттолкнулъ по направленiю къ выходу. Ночь просидЪли мы въ тЪсномъ, душномъ помЪщеніи. Утромъ построили насъ во дворЪ въ четверки и отправили на вокзалъ. Собравшаяся толпа опять пыталась возобновить свои безчинства, но, благодаря человЪческому обращенію и энергіи начальника сопровождавшей насъ эскорты, мы благополучно дошли до вокзала, погрузились въ товарные вагоны и уЪхали во Львовъ. Во ЛьвовЪ размЪстили насъ въ „Бригидкахъ". ЗдЪсь отдохнули мы немного. По крайней мЪрЪ, человЪку не угрожало растерзаніе посреди улицы. Въ канунъ Успенія Пресв. Богородицы проспали мы ночь не раздЪваясь, а на слЪдуюшій день насъ отправили по железной дорогЪ въ дальнейшій путь. Въ ПеремышлЪ намъ было выдано по хлЪбу на человЪка, а въ Чешской ПрагЪ накормили насъ обЪдомъ. ПослЪ трехднЪвнаго путешествія мы очутились въ ТерезинЪ...

Павелъ Кухаръ.

 

Калушскій уЪздъ.

Во время самой мобилизацiи австр. власти почему-то не успЪли расправиться съ русскими людьми этого уЪзда, а потому только впослЪдствіи, когда разбитыя подъ Галичемъ мадьярскія войска отступали, двое назначенныхъ для этого комиссаровъ уЪзднаго начальства, съ помощью отряда гусаръ, принялись за массовые аресты во всемъ уЪздЪ, причемъ предлогомъ послужили, какъ вездЪ, доносы мЪстныхъ мазепинцевъ и евреевъ.

5 октября 1914 г. ночью у всЪхъ русскихъ въ уЪздЪ были произведены обыски, за которыми послЪдовали и аресты.

Въ КалушЪ были арестованы 2 лица; въ с. Подгоркахъ — 14, въ томъ числЪ свящ. Іоаннъ Козакъ, его жена и сынъ; въ с. Добровлянахъ — сельскій староста и 14 другихъ крестьянъ; въ с. БабинЪ — 2; въ с. ТомашевкЪ — 3, въ томъ числЪ свящ. Гургула; въ с. ЗарЪчной-Бабиной 2; въ с. Копанкахъ— 2; въ с. ТужиловЪ — 6; въ с. ВЪстовой — свящ. Ил. СЪчинскій и 10 крестъянъ; въ с. ПодмихайльЪ — свящ. М. Скородинскій и 16 крестьянъ; въ с. ВойниловЪ — уЪздный организаторъ П. Федюшко, врачъ В. Л. Лаврецкій и нЪсколько другихъ; въ Войниловской СЪвкЪ — 2; въ с. Станковой — 1; въ с. КамнЪ свящ. В. Кукурудзъ; въ с. НовицЪ — 7; въ с. Сливкахъ—свящ. Іосифъ Коменда; въ с. НабыловЪ — свящ. Романъ Крыжановскій съ сыномъ; въ с. Берлогахъ — 2, въ томъ числЪ свящ. Iоаннъ Маркевичъ: въ с. МедынЪ - свящ. Несторъ Коржинскій.

Въ с. УгриновЪ мадьярскiй гусаръ, преслЪдуемый казаками, успЪлъ все-таки арестовать студ. Авдыковскаго; привязавъ его къ сЪдлу, онъ пустилъ лошадь галопомъ.

Жители села Кропивника, Кадодбной и др. спаслись отъ мадьярской расправы такимъ образомъ, что скрылись въ тЪсныхъ пещерахъ и только, дождавшись прихода русскихъ войскъ, возвратились въ свои селенія.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1491).

 

М. Войниловъ. Меня арестовали въ половинЪ августа 1914 г. вмЪстЪ съ Иваномъ Федюшкокъ и Мих. Борисикомъ и отправили въ Станиславовъ, а затЪмъ, черезъ 8 дней, эшелономъ отвезли въ Талергофъ, гдЪ я пробылъ до весны 1917 г.

Ив. Федюшко и Мих. Борисикъ умерли въ ТалергофЪ; я, больной ревматизмомъ и неспособный къ труду, доживаю свой вЪкъ дома.

Петръ П. Федюшко.

 

С. Въстовая. Въ с.Въстовой были арестованы 28 августа 1914 г. слЪдующiе жители:1) свящ. Илларіонъ СЪчинскій съ женой, 2) войть Степань Ивасишинъ, 3) писарь Степанъ Шарамайлюкъ, 4) кассиръ Михаилъ Мизеракь, 5) псаломщикъ Михаилъ Домранскій 6) лавочникъ Иванъ Костевъ и 7) Михаилъ Костевъ.

Свящ. СЪчинскій съ женой былъ отправленъ на автомобилЪ въ Краковъ, а остальные были почему-то оставлены въ КалушЪ въ тюрьмЪ.

НЪсколько дней спустя были еще арестованы: 8) ВасиліЙ Яремичъ, 9) Мартинъ Федоровъ и 10) Василій Гриневъ, которые были уже вывезены въ Венгрію.Въ руки властей предали насъ большей частью свои - же украинофилы, которые тогда держали монополь австрійскаго патріотизма.Въ арестахъ въ КалушЪ собралось насъ 83 человЪка. Когда пришлось отправлять насъ на западъ, мы были отправлены на вокзалъ и помЪщены всЪ въ одномъ вагонЪ. Снаружи на вагонЪ приклеили надпись "83 руссофила", такъ что всякому было видно, что въ вагонЪ Ъдутъ опаснЪйшіе для Австріи люди. Въ особенности мадьяры часто заглядывали въ нашъ вагонъ и ругали насъ самой отборной бранью.Начальникъ конвоя, происходящій изъ Болестрашичъ в. Перемышле, не позволилъ дать намъ ни Ъсть ни пить въ продолженіе четырехъ сутокъ. Въ ТарновЪ какая то дама предложила намъ фруктовъ и воды, но конвой не разрЪшилъ воспольвоваться этимъ.Ночью нашъ эшелонъ прибыль въ Краковъ. Надо было перейти въ другой поЪздъ. Пришелъ новый караулъ и бросился на насъ съ остервененіемъ, нанося побои прикладами, когда - же одинъ солдатикъ изъ стараго конвоя сдЪлалъ было замЪчаніе, что мы тоже люди и что бить не разрешается, то туть же быль тоже арестованъ. Да и вообще далеко не всЪмъ военнымъ нравилось дикое обращеніе съ нами. Такъ, офицеръ, стоявшiй въ сторонЪ и наблюдавшій эту картину, приказалъ новымъ конвойнымъ идти спать, а прежнимъ дальше охранять насъ и провожать къ мЪсту назначенія.

На противоположномъ концЪ ж.-дор, станціи размЪстили насъ въ двухъ вагонахъ. Голодные, усталые до невозможности, мы расположились на полу, какъ кто могъ.

На слЪдующiй день утромъ поЪздъ двинутся дальше. ВскорЪ мы выЪхали за галицкую границу и очутились на чешской землЪ. Туть начальникъ конвоя пробовалъ было вновь натравить на насъ толпу, сообщая направо и налЪво, что въ вагонЪ "шпіоны", но, когда чехи стали подтрунивать надъ нимъ и его „патріотическимъ" озлобленіемъ, онъ смутился и молчалъ уже до самой Праги.

Между тЪмъ чехи первымъ долгомъ насъ накормили, а тамъ обнадежили на лучшее будущее.

Мы вздохнули свободнЪе. Безправіе, оскорбленія, побои, казалось, остались позади, а впереди намъ представлялось сочувствіе братскаго, культурнаго народа и затЪмъ возвращеніе на родину.

Въ ПрагЪ подали пассажирскiе вагоны и насъ повезли въ крЪпость Терезинъ, въ четырехъ миляхъ оть баварской границы.

А въ маЪ 1915 года мы были перевезены въ Талергофъ.

Стефанъ Шорамайлюкъ.

С. ПОДГОРКИ. Въ одинъ изъ августовскихъ вечеровъ 1914 г., чувствуя себя весьма усталымъ, я легъ отдыхать ранЪе обыкновеннаго.

Вдругъ ночью является ко мнЪ гусарскiй маіоръ съ отрядомъ солдатъ и заявляетъ, что имЪетъ приказъ арЪстовать меня и сына. Оставивъ возлЪ меня вооруженнаго солдата, онъ сталъ производить въ домЪ тщательный обыскъ, который продолжался всю ночь. Отъ поры до времени являлись ко мнЪ солдаты съ разными вопросами, а когда на чердакЪ былъ найденъ кусокъ красной матеріи, они явились въ спальню и, приложивъ къ моей головЪ револьверъ, велЪли признаться, что я въ этотъ вечерь былъ на чердакЪ и давалъ сигналы русскимъ войскамъ.

Утромъ маіоръ съ солдатами и съ моимъ сыномъ пошли еще въ церковь и тамъ также произвели обыскъ, а послЪ посадили насъ обоихъ на подводу и повезли въ с. ВЪстовую передъ военный судъ.

Судъ присудилъ меня къ разстрЪлу. Но генералъ, прежде чЪмъ утвердить приговоръ, распорядился отправить еще разъ слЪдственную комиссію въ с. Подгорки и окрестности и навести справки относительно моей виновности, а выяснивъ изъ свидЪтельскихъ показаній, что я совершенно невиновенъ и что доносъ на меня лишенъ всякихъ основанiй, отпустилъ меня на свободу.

Но тутъ вмЪшался въ дЪло мЪстный жандармъ.

Если онъ не подходитъ подъ военный судъ, то мы займемся имъ сами, — заявилъ онъ и отправилъ меня въ уЪздное староство, а затЪмъ въ калушскую тюрьму.

По дорогЪ жандармъ не пожалЪл приклада, а встрЪчные инакомыслящiе, знавшіе меня и мои убЪжденія, не пожалЪли отборной ругани по моему адресу.

Въ тюрьмЪ я узналъ, что можно освободиться изъ заяключенія, если д-ръ Куровецъ (украинофилъ) за кого поручится. Указывали даже примЪры. Тутъ-же сообщили мнЪ вновь поступающіе въ тюрьму, что въ три дня послЪ меня арестовали мою жену и избитую увезли въ неизвЪстномъ направленіи.

Изъ тюрьмы отправили насъ, 60 человЪкъ, на вокзалъ въ КалушЪ. Конвоировали свои-же крестьяше изъ долинскаго уЪзда. Мы просили ихъ, чтобы не дали насъ по дорогЪ въ обиду, но безъ этого все-таки не обошлось. Толпа бросала въ насъ камнями и пыталась даже накинуть намъ на шеи веревки, а когда на вокзалЪ мы грузились въ товарные вагоны безъ ступенекъ, желЪзнодорожники подгоняли насъ палками и флажками.Въ СтрыЪ желЪзнодорожная адиинистрація, узнавъ, что Львовъ занятъ уже русскими войсками, направила нашъ эшелонъ черезъ Освенцимъ въ Венгрію.Никому не приходилось такъ плохо, какъ мнЪ. Меня считали всЪ "шпiономъ, а на вагонЪ снаружи было написано крупнымъ шрифтомъ „попъ козакъ". Всякому хотЪлось посмотрЪть и отвести злобу на „шпiона", попа-козака", который нЪсколько десятковъ летъ жилъ въ ГаличинЪ и занимался „шпіонствомъ" въ пользу Россіи.Наконецъ, эшелонъ прибыль въ Остригомъ. Туть мы прожили подъ голымъ небомъ нЪсколько недЪль, пока окончательно не были перевезены въ Талергофъ, гдЪ я встретился съ своей женой.

Свящ. Іоаннъ Козакъ.

 

С. Небыловъ. 29 августа 1914 г. явились поздно вечеромъ въ местное приходство два жандарма и спросили свящ. Романа Крыжановскаго. Одинъ изъ нихъ, по фамилiи Шотъ (нынЪ комендантъ жандармеріи въ ЖидачевЪ), заявилъ проснувшемуся о. Роману, что онъ имЪетъ порученіе отправить его въ Калушъ въ уЪздное староство.Сынъ старика - священника, въ то время кандидатъ адвокатуры, предчувствуя бЪду и боясь, что отецъ не сумЪетъ оправдаться передъ уЪзднымн властями, попросилъ жандарма разрЪшить ему отправиться вмЪстЪ съ отцомъ въ Калушъ, что и было ему разрЪшено.Мы отправились на подводахъ тутъ-же ночью, — разсказываетъ упомянутый сынъ о. Романа, д-ръ М. Р. Крыжановскій. По пути Шотъ сообщилъ намъ, что имЪетъ строгія инструкціи относительно отца, а въ случаЪ попытки къ бЪгству съ его стороны имЪетъ даже право убить его на мЪстЪ. КромЪ того, уже передъ самимъ Калушемъ, заявилъ намъ, что цЪлью нашего слЪдованія является не уЪздное староство, а уЪздное жандармское управленіе.Въ 3 ч. утра прiЪхали мы въ Калушъ. Направились прежде всего въ староство, надЪясь, что староста Трембаловичъ (нынЪ въ Мостискахъ) разберетъ дЪло и освободить отца. Однако, староство было заперто. Въ виду этого жандармъ помЪстилъ отца въ арестахъ, а я вышелъ въ городъ, въ надеждЪ достать отцу чего-нибудь подкрепиться, а также переговорить съ вліятельными лицами, могущими помочь нашему горю. Первымъ долгомъ направился я къ покойному уже нынЪ свящ. Петрушевичу, настоятелю мЪстнаго прихода, но тотъ наотрЪзъ отказался отъ всякаго ходатайства въ пользу отца, вЪроятно боясь, чтобы и самому не попасть въ тюрьму. Такой-же самый результатъ, имЪли мои обращенія и къ нЪкоторымъ другимъ знакомымъ...ПослЪ моего возвращенія изъ города жандармъ проводилъ насъ въ жандармское управленіе и передалъ отца коменданту Деумеку. Тотъ, послЪ составленія протокола, приказалъ отвести отца въ арестъ при уЪздномъ судЪ. Одновременно онъ разъяснилъ мнЪ, что всякія старанія не приведутъ ни къ чему, что жандармерія распоряжается теперь самостоятельно и что всЪ арестованные будутъ еще сегодня до обЪда отправлены въ глубь Австріи.

ПослЪ этого я проводилъ отца въ тюрьму, а самъ, не имЪя возможности вернуться къ матери за отсутствіемъ пропуска, пришелъ обратно въ жандармское управленіе съ просьбой разрЪшитьмнЪ переждать здЪсь до утра, на что комендантъ Деумекъ согласился, указавъ мнЪ пустую столовую, гдЪ я прилегъ на скамейкЪ.

Но не прошло и 16-ти минуть, какь въ столовую является Деумекъ и коротко заявляетъ:

— Вы арестованы по приказу штаба дивизіи!

Зоветъ жандарма Шота и приказываеть отвести меня къ отцу.

Въ тюрьмЪ встрЪчаю покойныхъ уже нынЪ священниковъ Марковича изъ Берлогъ, Кукурудза изъ Каменя, Скородинскаго изъ Подмихайля, жену свящ. Козака изъ Подгорокъ, дЪвушку изъ Тужилова Соню Фидыкъ, студента Авдыковскаго, юродивую старуху изъ Тужилова и др.

Около 8 часовъ утра было приказано намъ собираться въ путь. Вывели насъ во дворъ и прочли списки; было насъ 73 человЪка. Около насъ вертЪлось нЪсколько австрійскихъ офицеровъ, кажется—мадьяръ; они показывали намъ на шею, что значило, что насъ ждетъ висЪлица. ПослЪ переклички подозвалъ какой-то офицеръ нашего начальника караула и спросилъ его — какой онъ нацiональности ?, а узнавъ, что онъ полякъ и называется Манукевичъ, велЪлъ ему соотвЪтственнымъ образомъ обращаться съ нами — „стрелять собакъ, если кто не станетъ слушаться".

Построенные въ четверки, ряды арестованныхъ тронулись по приказу коменданта караула въ путь. Не успЪли мы выйти со двора и ступить на улицу, какъ тутъ уже ждала нашего выхода многочисленная толпа, преимущественно евреевъ. Слышны были крики:

Бейте ихъ камнями! — И дЪйствительно на насъ посыпался градъ камней, причемъ досталось, конечно, и караульнымъ, которые начали разгонять толпу. На рынкЪ сообщилъ намъ наспЪшливо комендантъ, что поЪздъ не будетъ насъ ждать, надо намъ поспЪшить, вслЪдствіе чего скомандовалъ: „Laufschritt".

Началось нЪчто кошмарное. Старики, женщины съ грудными дЪтьми и молодые люди, нагруженные, кто чемоданами, кто постелью и зимней одеждой, бЪжали подъ непрекращающійся градъ камней, среди страшной пыли и жары. Поть катился съ насъ градомъ. НЪкоторые изъ караульныхъ подталкивали отстающихъ въ бЪгу прикладомъ, а сзади Ъхало двое верховыхъ мадьяръ. Одинъ изъ арестованныхъ, еврей Арнольдъ, адвокатскій писарь изъ Войнилова, не могъ справиться со своей ношей и упалъ по пути. Сейчасъ - же подхватили его за руки и ноги нЪсколько калушскихъ евреевъ и, неся его на рукахъ, бЪжали вмЪстЪ съ нами. Однако, такъ какъ, повидимому, это все-таки сильно ихъ раздражало, да кромЪ того, кажется, они опасались подозрЪній въ сочувствіи еврею-измЪннику, то они кусали его на бЪгу въ затылокъ. Такимъ образомъ они проявляли тутъ одновременно и свою національную солидарность, и австрійскій патріотизмъ заодно…

На вокзалЪ насъ раздЪлили на двЪ группы и начали грузить насъ въ товарные вагоны. Въ особенности тяжело приходилось старикамъ, ибо ступенекъ при вагонахъ не было. По обЪимъ сторонамъ входа въ вагонъ стояло по двое какихъ-то хулигановъ, которые кулаками били въ затылокъ каждаго, кто не былъ въ состоянiи скоро взобраться въ вагонъ. Не успЪли мы устроиться въ вагонахъ, какъ нашъ комендантъ, послЪ краткаго совЪщанія съ дежурнымъ по станціи, украинофиломъ Лукасевичемъ, приказалъ всЪмъ помЪститься въ одномъ вагонЪ вмЪстЪ со стражей, которая заняла треть вагона, то есть, его середину противъ дверей. При этомъ Лукасевичъ распорядился маневрировать вагономъ такимъ образомъ, что вагономъ бросало въ продолжение двухъ часовъ въ разныя стороны, отчего все время падали заключенные въ вагонЪ арестанты.

Наконецъ, вагонъ поставили передъ вокзаломъ. Тогда стоявшая въ сторонЪ и, по всей вЪроятности, ожидавшая этого толпа подошла къ нашему вагону. Посыпалась отборнЪйшая ругань. Поляки проклинали насъ, что мы мЪшаемъ имъ воскресить вновь ихъ отчизну, евреи ругали насъ ивмЪнниками, а мазепинцы укоряли насъ рублями и любовью къ царю, бросая при этомъ въ вагонъ камни и песокъ. Карауль не препятствовалъ безобразію, наобороть, коменданть постоянно поощрялъ толпу словами и жестами.

Наконецъ, въ два часа мы тронулись. Передъ каждой станціей нашъ комендантъ выгибался изъ сосЪдняго вагона, который самъ занималъ, и кричалъ со всей силы: „Москвофилы"! Моментально сбЪгались къ вагону ротозЪи съ цЪлой станцiи и начинались наново издЪвательства и угрозы. Больше всего издЪвались надъ нами въ БолеховЪ и ДолинЪ, только въ МоршинЪ разогналъ начальникъ станцiи толпу и далъ намъ возможность легче вздохнуть. Около семи часовъ вечера пріЪхали мы въ Стрый.

ЗдЪсь комендантъ караула запретилъ солдатамъ подавать намъ воду и хлЪбъ, а самъ ушелъ въ городъ, вслЪдствіе чего мы провели ночь относительно спокойно, хотя и въ голодЪ и жаждЪ. Только проЪзжающіе на фронтъ солдаты, наущенные желЪзнодорожниками, заглядывали въ нашъ вагонъ, а такъ какъ это были большей частью мадьяры, трудно было разобраться въ ихъ ругательствахъ и утрозахъ.

На слЪдующій день къ вечеру пріЪхали мы въ Дрогобычъ. Тутъ одинъ изъ нашихъ упалъ въ обморокъ. Позвали военного врача, и тоть, несмотря на то, что быль евреемъ и въ австрійскомъ мувдирЪ, категорически заявилъ, что такъ дальше Ъхать невозможно. Въ виду этого насъ раздЪлили на двЪ части. МнЪ съ отцомъ посчастливилось перейти въ вагонъ третьяго класса.

Казалось-бы, что Ъзда въ третьемъ классЪ должна быть лучше. На самомь дЪлЪ вышло не то. Изъ интелигенціи въ вагонЪ 3-яго класса Ъхало только насъ двое, въ виду чего зловредный желЪзнодорожный персоналъ обращался теперь съ оскорбленіями къ намъ. Обыкновенно вооруженные какимъ-нибудь желЪзнымъ ннструментомъ, они открывали вагонъ и угрожали намъ смертью. Въ ПерЪмышлЪ, напр., угрожали моему отцу разбить молотомъ колЪни. НаиболЪе мы опасались встЪчи на станцiяхъ съ санитарными поЪздами. Тутъ уже насъ прямо обвиняли во всЪхъ раненіяхъ и страданіяхъ выбывшихъ изъ строя солдатъ...

Сколько пришлось намъ перенести въ этомъ пути мученій, лучше всего показываетъ прискорбный случай, что священникъ Маркевичъ изь Берлогъ сошелъ съ ума во время Ъзды между Хировомъ и Перемышлемъ, вслЪдствіе чего былъ оставленъ въ военномъ госпиталЪ въ ПеремышлЪ, гдЪ, по слухамъ, вскорЪ и умеръ.

Такъ доЪхали мы до Кракова. Машинистъ остановилъ поЪздъ въ сторонЪ, далеко отъ вокзала. Не успЪлъ мой отецъ сойти съ вагона, какъ подскочили къ нему комендантъ караула съ капраломъ ландверы и начали бить его прикладами. Я пробовалъ было защищать отца, но этимъ только стянулъ на себя ихъ вниманіе, и крЪпкія дула винтовокъ начали работать на моей спинЪ?. Били также руками и толкали до тЪхъ поръ, пока я не упалъ. Наконецъ, мы дошли до самого вокзала. Народу было здЪсь много, были также и польскіе легiонеры. Начался опять обычный погромъ. Били легіонеры, штатскіЪ, а даже комиссаръ полицiи. Слышны были возгласы : „москалофилы", „измЪнники", „родину намъ отнимаютъ" и т. п.

Я также получилъ крЪпкій ударъ по головЪ, благодаря сдЪланному кЪмъ-то замЪчанію, что я австрійскій чиновникъ.

Въ КраковЪ погрузили насъ снова въ товарные вагоны и повезли дальше. На утро мы проснулись уже на Моравской землЪ...

Д-р. М. Р. Крыжановскiй.

 

 

Каменецкій уЪздъ.

Въ С. ДерновЪ крестьяне скрывались передъ австрійцами въ лЪсахъ. Оставшихся въ селЪ жителей, всего около 200 человЪкъ — стариковъ, женщинъ и дЪтей, австрійцы арестовали и отвели на кладбище, чтобы ихъ тамъ разстрЪлять за то, что они носили восьмиконечные крестики на груди. Ихъ спасъ мЪстный помЪщикъ Лехнеръ, поручившійся передъ австр. солдатами въ томъ, что они ни въ чемъ не провинились. Въ той-же деревнЪ австрійцы убили крестьянъ: Ив. Наума (85 лЪтъ), Н. Курія, Н. Ковалюка и И. Сердынецкаго. ПослЪдняго австрійскій уланъ сначала только ранилъ саблей въ голову, но затЪмъ вернулся опять и двумя револьверными выстрЪлами добилъ свою жертву.

Въ нЪмецкой колоніи СапЪжанкЪ, по доносу мЪстныхъ нЪмцевъ, былъ разстрЪлянъ крест. А. Вусовичъ, трупъ же его былъ повЪшенъ передъ его домомъ на глазахъ его жены и дЪтей.

С. РЪпневъ окружили австрійцы кордономъ, и, не выпуская никого изъ села, подожгли его съ четырехъ сторонъ. Жертвой пожара пало 120 крестьянскихъ домовъ.

Въ м. СтояновЪ, во время обедни, которую служилъ 85-лЪтній о. Сохацкiй, согласно церковному обычаю, звонили, во время чего случайно появился въ мЪствчкЪ казачій разъЪздъ. Возвратившіеся эатЪмъ австрійцы арестовали о. Сохацкаго и войта Федора Багнюка, обвиняя ихъ въ умышленномъ трезвонЪ, съ цЪлью сообщить русскимъ войскамъ о нахожденіи въ СтояновЪ австрійскихъ войскъ.

Арестованныхъ избили до крови прикладами и издЪвались надъ ними въ продолженіи нЪсколькихъ часовъ. ЗатЪмъ войта Федора Багнюка тутъ-же повЪсили, а о. Сахацкого вывезли во Львовъ, гдЪ вторично уличная толпа до того избила несчастнаго старика, что его пришлось помЪстить въ тюремномъ госпиталЪ. Когда некоторое время спустя

нашихъ узниковъ вывозили изъ Львова, то среди нихъ быль также о. Сохацкiй. Избитый и изстрадавшиiйся старикъ не смогь дойти пЪшкомъ на вокзалъ и по пути упалъ. Тогда одинъ изъ конвойныхъ прокололъ упавшаго штыкомъ; трупъ накрыли соломой и оставили на улицЪ.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1434).

 

Въ издававшейся въ 1915 г., при управленіи военнаго генералъ-губернатора Галичины, „Львовскомъ ВЪстникЪ" находимъ сдЪдующія, документально установленныя, данныя о бывшихъ въ ГаличинЪ до прихода русскихъ войскъ австрійскихъ и мадьярскихъ звЪрствахъ и надругательствахъ надъ неповиннымъ мЪстнымъ русскимъ населеніемъ:

Въ КаменкЪ Струмиловой одинъ свящЪнникъ разстрЪлянъ и одинъ арестованъ, повЪшено и разстрЪляно 10 крЪстьянъ и арестовано свыше 120 крестьянъ — всЪ по доносу мЪстнаго уніатскаго священника Михаила Цегельскаго.

Неистовства мадьяръ въ районЪ Каменки Струмиловой выразились въ цЪломъ ряде кошмарнынъ преступленій. Въ колоніи СапЪжанкЪ они схватили крест. Антона Висовича, разстрЪляли, потомъ повЪсили передъ квартирой и долгое время не позволяли похоронить его тЪло.

МЪст. РЪпневъ было обречено озлобленными варварами на сожженіе. Они окружили селеніе съ четырехъ сторонъ и подожгли; бушевавшiй вЪтеръ моментально разнесъ пламя на всЪ постройки и вскорЪ селеніе представляло сплошной костеръ. Жителей, которые пытались спастись бЪгствомъ иэъ селенія, мадьяры разстрЪливали. Точно то-же самое повторилось и въ м. БужскЪ, гдЪ убито нЪсколько человЪкъ и сожжено 110 дворовъ съ постройками и скотомъ.

Обуреваемые жаждой крови и неистовствъ, мадьяры совершенно не считались съ тЪмъ, кто виноватъ и невиноватъ, и уничтожали людей безъ всякаго повода и разбора. Такъ, въ дер. ДерновЪ ими былъ зарубленъ 82-хъ лЪтній старикъ Игнатъ Сердынецкій потому только, что подвернулся подъ руку. Тамъ-же былъ убитъ и другой крестьянинъ Наумъ, совершенно слЪпой и глухой уродъ.

С. Полоничная. Уже въ началЪ августа 1914 г., во время первой австрійской мобилизаціи, стали галицкiе украинофилы распространять завЪдомо ложные и нелЪпые слухи о томъ, что война вызвана „москвофилами", написавшими къ русскому царю прошеніе объ освобожденiи ихъ отъ австрiйскаго гнета, что тамъ гдЪ-то за десятыми горами австрiйская полиція уже поймала множество шпіоновъ „москвофиловъ" и т. п. Въ селЪ Полоничной тоже распускали подобные слухи мазепинскіе провокаторы. На людей русскихъ убЪжденій посыпались со всЪхъ сторонъ угрозы и доносы, которые встрЪтили весьма благоприятную почву, такъ такъ жандармскимъ постомъ завЪдывалъ у насъ въ то время заядлый украинофилъ Иванъ Чехъ, со своимъ помощникомъ полякомъ Турекомъ.

4 августа, раннимъ утромъ, оба эти австрійскіе „патріота" налетЪли на дома русскихъ крестьянъ и уводили ихъ съ собой прямо съ постели. Такимъ образомъ были арестованы Тимофей Пехнякъ съ двумя сыновьями Степаномъ и Иваномъ, Павелъ Ив. Семчишинъ (Кузьба), Юліанъ Павлина, черезъ два дня Василій Сенюкъ и Иванъ Уханскій, а еще черезъ недЪлю остальные члены семьи Пехниковъ, а именно: жена Степана — Марiя и двЪ дочери Тимофея - Анна и Александра, такъ что въ домЪ осталась одна только старуха, жена Тимофея Марія. Во время обыска тотъ-же жандармъ Чехъ избилъ арестованныхъ женщинъ и конфисковалъ домашнюю библіотеку, а помогалъ ему при этомъ позорномъ дЪлЪ сынъ мЪстнаго священника, „украинскій" студентъ... КромЪ названныхъ лицъ были арестованы еще замЪститель войта, Романъ Галій, Филемонъ Павлина и Василій Борщъ, котораго жандармъ избилъ до крови за то, что онъ не хотЪлъ сказать, куда дЪвались ключи отъ библіотеки „Русской Дружины". На этоть разъ помогалъ бить лЪсничій, полякъ Кучинскій.

ВсЪхъ арестованньхъ отвели въ тюрьму въ Струмиловую Каменку, а когда въ ночь съ 13-го на 14 августа тамъ возникла тревога, перевели ихъ спЪшно во Львовъ, гдЪ уже сидЪло множество русскихъ галичанъ. Семью Пехниковъ отправили еще раньше въ Бускъ, а оттуда, послЪ 12-ти-дневнаго заключенія, перевели также черезъ Красное во Львовъ. Арестованныхъ повязали по-парно веревками. По пути въ Красное толпа назойливо преслЪдовала и всячески ругала ихъ, а когда Андрей ВЪхоть изъ Полоничной Гуты посмЪлъ, защищаясь отъ надоЪвшихъ оскорбленій, что-то отвЪтить, то тутъ-же ударилъ его по лицу остающійся и нынЪ еще въ БускЪ содержатель ресторана, по происхожденію чехъ. На станцiи въ Красномъ не обошлось тоже безъ обычныхъ побоевъ, послЪ чего транспортъ въ 32 человЪка былъ привезенъ во Львовъ. Въ ожиданiи смЪны конвоя на вокзале „Подзамче" во ЛьвовЪ какой-то рябой полицейскiй все время ругался по адресу "москвофиловъ", но другой, постарше его рангомъ, приказалъ ему молчать. ДвЪ дамы - польки, разговаривая между собой и наблюдая насъ со стороны, говорили между собою:

— Что - же, они вЪдь невиновны, теперь нЪтъ правды на свЪтЪ...

Видно, были еще люди, которые понимали творящійся произволъ и сочувствовали намъ, его жертвамъ.

Подъ охраной конной полиціи, вооруженной съ ногъ до головы, но все-таки подъ неистовые крики и ругательства со стороны уличной толпы, въ особенности еврейства, повели насъ въ тюрьму "Бригидки". Камни летЪли на наши головы, изъ толпы стрЪляли даже изъ револьверовъ, изъ оконъ лили на насъ кипятокъ. Первый упалъ отъ удара камнемъ въ голову старикъ Тимофей Пехникъ. Облитаго кровью отца подхватилъ сынъ и, ставъ обратно въ ряды, понесъ въ тюрьму.

Въ концЪ концовъ всЪхъ насъ, сидЪвшихъ первоначально въ БускЪ, выслали изъ "Бригидокъ" въ Талергофъ, равно какъ и сидЪвшихъ въ Каменецкой тюрьмЪ мужчинъ, женщинъ же — Марію, Анну и Александру Пехникъ, заключенныхъ въ тюрьмЪ по улицЪ Баторія, освободили впослЪдствіи русскія войска. ПослЪ отступленія русской арміи, австрійцы арестовали вторично Анну Пехникъ и Феодору Грай и вывезли въ Талергофъ.

Еще попалъ въ Талергофъ крестьянинъ изъ Полоничной Иванъ Борщъ и юродивый Сильвестръ Борщъ, оба по доносу бусскихъ евреевъ.

Василій Борщъ и Иванъ Борщъ умерли въ ТалергофЪ; Иванъ Уханскiй, Юліанъ Павлина и Романъ Галій погибли на военной службЪ послЪ освобожденія изъ талергофской тюрьмы, остальные же вернулись домой. Молодые люди, взятые на военную службу послЪ первого освобождения, были определены въ спеціальные батальоны, гдЪ они служили подъ строжайшимъ надзоромъ.

Не лучше творилосъ въ Полоничной ГутЪ, гдЪ тотъ-же жандармъ Иванъ Чехъ арестовалъ 75-лЪтняго Тимофея Кушинскаго съ сыномъ Иваномъ, Прокофія Михайлова, Степана ВЪхтя, Андрея ВЪхтя, Василія Монастырскаго и АлексЪя Маринюка. ПослЪдній умерь въ ТалергофЪ.

Ст. Пехникъ.

 

С. Таданье. „Василiй Гренка и его шона!" - крикнулъ солдатъ-мадьяръ. Изъ среды собравшагося народа, согнаннаго войскомъ на лЪсной полянкЪ возлЪ с. Дернова, выступили мои родители — Василій и Екатерина Гренки. ЗатЪмъ, вызвавъ еще и другихъ крестьянъ, мадьяры погнали ихъ черезъ с. Дерковъ въ с. Новый Ставъ. По пути, встрЪтивъ свящ. Сивенькаго, настоятеля прихода въ ДерновЪ, покойные мои родители просили его, чтобы онъ хлопоталъ объ ихъ освобожденiи, такъ какъ они не чувствуютъ за собой ни малЪйшей вины, но „украинскій отецъ духовный", конечно, отказался.

Арестованныхъ, послЪ обычныхъ въ такихъ случаяхъ издЪвательствъ, поставили передъ военнымъ судомъ. Первый свидЪтель, учитель-украинофилъ Романъ Пекарскій, представилъ судьямъ, что Василій Гренка, во время зянятія Галичины русскими, пытался замЪнить его русскимъ учителемъ. Учитель Лука Краевскій свидЪтельствовалъ въ дЪлЪ моей матери Екатерины. Приговоръ былъ отложенъ до пріЪзда вызваннаго въ судъ въ качествЪ свидЪтеля свящ. Сивенькаго и только послЪ показаній этого достойного пастыря родителямъ прочли смертный приговоръ. Осужденные просили передъ смертью показать имъ дЪтей. Пригнали ихъ, однако родители могли лишь издали съ ними проститься, показывая дЪтямъ рукою на шею въ знакъ того, что ихъ ожидаетъ смертная каань. ПослЪ исповЪди, которую совершилъ р.-католическій священникъ, Василія Гренку сковали вмЪстЪ съ Федоромъ Мартинюкомъ и повели на мЪсто казни. Мать же моя, Екатерина, слЪдовала за мужчинами, все время спотыкаясь отъ потери физическихъ силъ и предсмертной тревоги. ВсЪ трое были повЪшены вмЪстЪ, а я въ то время съ сестрой Анной, явившись проститься съ родителями, смотрЪлъ издали на ихъ мученическую смерть ...

Федоръ Гренка.

 

2 августа 1914 г. явился ко мнЪ на домъ жандармъ и велЪлъ мнЪ собираться на военную службу, но подъ этимъ предлогомъ отвелъ меня въ Каменку Стр. въ тюрьму. ЗдЪсь находились уже докторъ Ступницкій съ сыномъ и мЪщанинъ Мулькевичъ. По истечЪніи четырехъ сутокъ, мЪстный судья, украинофилъ Шухевичъ, вызвалъ меня для допроса. Когда онъ при допросЪ узналъ, что я состою членомъ „Общества им. М. Качковскаго" и эсауломъ "Р. Дружины", сразу же заявилъ мнЪ опредЪленно, что за это я заслужилъ себЪ висЪлицу.

ПослЪ двухъ недЪль заключенія отвезли насъ, всего около 20 человЪкъ, во Львовъ въ военную тюрьму, черезъ недЪлю перевели въ сборную тюрьму „Бригидки", а затЪмъ въ Талергофъ. ПослЪ трехнедЪльнаго пребыванія въ ТалергофЪ, опредЪлили меня въ Раткезбургъ на работы по регуляціи рЪки Муры.

Когда русскія войска отступили съ Карпатъ за Львовъ и окопались надъ рЪкой Бугомъ, наступающiе вслЪдъ мадьярскія военныя части принялись за жестокую работу по уничтоженію и искоренению русскаго элемента въ Вост. ГаличинЪ, а преусердно помогали имъ въ этомъ свои-же отщепенцы-іуды. Въ нашемъ селЪ нЪсколько семействъ, собравъ свои пожитки, готовились уЪхать вмЪстЪ съ русской арміей, однако, послушавшись злонамЪреннаго совЪта и завЪреній нЪсколькихъ односельчанъ, остались дома, за что расплатились потомъ жизнью. И такъ, директоръ мЪстнаго училища, ярый украинофилъ Пекарскій, уговорилъ бывшего тогда войтомъ Григорія Наконечнаго не уЪзжать. Наконечный упросилъ русскiя военныя власти оставить въ покоЪ Пекарскаго, когда они намЪревались сослать послЪдняго въ Россію, а потому и повЪрилъ коварнымъ увЪреніямъ его на счетъ своей безопасности. Но, какъ только 20 iюня 1915 г. вступили въ Таданье мадьяры, въ тотъ-же день появился на громадскомъ домЪ приклеенный списокъ „руссофиловъ", нашихъ односельчанъ, причемъ другой такой-же списокъ находился на рукахъ у директора Пекарскаго, который составлялъ его вмЪстЪ съ лЪсничимъ Кромеромъ. Въ списокъ попали: 1) войтъ Григорій Наконечный, 2) Василій Гренка съ женой Екатериной, 3) Михаилъ Пилипецъ съ женой Маріей, 4) ФЪдоръ Мартинюкъ, 5) Дмитрій Мотыль, 6) Феофанъ Гураль, 7) Семенъ Гавришко, 8) Никита Гавришко, 9) Иванъ Гренка, 10) Романъ Савякъ, 11) Дмитрій Лортухай, 12) Парасковія Мартинюкъ, 13) Михаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіемъ, 14) СтЪпанъ Ковалюкъ.

По приказу военныхъ властей всЪ жители деревни должны были оставить ее въ теченіе нЪсколькихъ часовъ и выселиться дальше. Когда же они очутились на полянЪ въ лЪсу, явилось войско и приказало имъ выстроиться въ ряды, а капитанъ по списку вызывалъ поименованныхъ въ означенномъ выше спискЪ лицъ. Часть солдатъ, по приказу капитана, окружила вызванныхъ крестьянъ и погнала ихъ въ с. Новый Ставъ, гдЪ расположился штабъ армейской части, а другая часть, окруживъ остальныхъ, повела ихъ въ с. Жолтанцы, Жолковскаго уЪзда, и размЪстила здЪсь по домамъ и загородамъ уЪхавшихъ въ Россію крестьянъ.

Въ то время, когда солдаты вели таданцевъ въ с. Жолтанцы, крестьянину Ивану Портухаю, переселявшемуся со всЪми своими пожитками и скотомъ, сбЪжалъ теленокъ по направленію Таданья. Крестьянинъ, не предчувствуя бЪды, вернулся за сбЪжавшей скотиной, но едва успЪлъ пройти нЪсколько километровъ, былъ задержанъ австрiйскимъ патрулемъ и отведенъ въ с. Новый Ставъ, гдЪ его приговорили, вмЪстЪ съ другими, къ смертной казни.

Приговоръ былъ основанъ на сдЪланныхъ подъ присягой показаніяхъ свидЪтелей: лЪсничаго Яна Кромера, учителей Романа Пекарскаго и Луки Краевскаго, ксендза Николая Кульчицкаго, Михаила Шмидта, Тадеуша Дяковскаго, Захаріи Иверльнинга и Бомбеля.

Войтъ Григорій Наконечный былъ повЪшенъ въ с. Жолтанцахъ, при дорогЪ, ведущей изъ Каменки во Львовъ, причемъ къ ногамъ трупа былъ привяэанъ солдатскій котелокъ, наполненный камнями, а къ груди надпись: „за рубли", ПроЪзжающіе дорогой солдаты варварски надругались надъ трупомъ. На просьбу жены покойнаго командованіе разрЪшило черезъ несколько дней похоронить покойника, но, когда сынъ его явился съ подводой, чтобы снять отца съ дерева и отвезти домой, его схватили мадьяры и избили до потери чувствъ. Въ концЪ концовъ покойнаго похоронили на кладбищЪ въ с. Жолтанцахъ.

Дмитрія Мотыля и Ивана Портухая повЪсили на одномъ и томъ-же суку. Первый оставилъ жену и трое дЪтей, второй жену съ сыномъ и старуху мать. Ихъ похоронили въ братской могилЪ въ с. ДерновЪ, Каменецкаго у., по приказамъ мадьяръ - головами къ югу, а ногами къ сЪверу, чтобы, по выраженію палачей, удобнЪе было имъ по смерти смотрЪть на Россiю.

Черезъ день повЪсили Федора Мартинюка, члена многихъ русскихъ обществъ, прослужившаго свыше 30 лЪтъ старшимъ братомъ при церкви въ с. Таданьи. Старшій его сынъ находился въ то время на военной службЪ, а невЪстка была интернирована въ ТалергофЪ, такъ что трое малолЪтнихъ внучатъ осталось на произволъ судьбы. Мартинюка повЪсили и похоронили въ с. ТомачЪ, Жолков. уЪзда, вмЪстЪ съ Василіемъ и Екатериной Гренками. Феофана Гураля повЪсили день спустя послЪ казни Гренокъ. МЪсто его казни и погребенія неизвЪстно. Онъ оставилъ жену и шестеро дЪтей.

ПослЪ исполненія приговора на всЪхъ осужденныхъ остальныхъ заподозрЪнныхъ отправили въ Талергофъ. Къ нимъ принадлежалъ прежде всего Семенъ Гавришковъ, 78 лЪтъ, членъ многихъ русскихъ обществъ, называемый въ деревнЪ "москалемъ", такъ какъ онъ еще въ юности выучился русскому литературному языку и любилъ при случаЪ пощеголять своимъ знаніЪмъ, что и послужило причиной его арестовянiя и смерти, постигшей его въ ТалергофЪ среди страшной нужды въ 1916 г. КромЪ него были арестованы и сосланы въ Талергофъ: Никита Гавришковъ, Дмитрій Портухай (переведенный затЪмъ изъ Талергофа въ Гминдъ, а наконецъ въ Енцесдорфъ, гдЪ онъ и умерь въ 1916 г.), Иванъ Гренка, Романъ Савякъ, Михалаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіем и Степанъ Ковалюкъ, причемъ Дмитрій Портухай тоже умерь въ заключеніи, оставивъ шестеро круглыхъ сиротъ (такъ какъ жена его умерла еще въ 1914 г.), а Никита Гавришковъ умеръ уже дома, въ нЪсколько недЪль послЪ воэвращенiя изъ Талергофа.

Василiй Мартинюкъ.

 

ЗавЪщаніе приговореннаго къ смерти.

Крестьяниномъ Василіемъ Мартинюкомъ изъ Таданья прислано намъ послЪднее письмо-завЪщаніе, написанное за нъсколько минуть до смерти упомянутымъ выше Григоріемъ Наконечнымъ къ женЪ и дЪтямъ. Оно написано карандашомъ на нЪсколькихъ листкахъ записной книжки и было найдено у покойнаго за голенищемъ сапога во время погребенiя. Приводимъ его здЪсь полностью (насколько можно его разобрать), какъ трогательный "человЪческій документъ" изъ времени бывшаго кошмарнаго лихолЪтiя:

„Подякуйте, мои дЪти, професорови и лЪсничому, Захарому жонцови и Шмидтови, польскому ксендзови, що за мое добро мене въ ребро. Кождого ратувавъ, якъ могъ, професора стеригъ и боронивъ, якъ найбольшого пріятеля, а онъ мене, якъ наибольшого ворога, невинно на смерть. Не жичу имъ ничо злого. Тилько нехай имъ Богь того не памятае, бо не знаютъ, що творятъ. Ты, жинко, оддайся пидъ Божу опеку, а Богъ певно тя не опуститъ. И що будутъ люди робити, то и ты роби, гроши бережи, щобысь могла видки жити и дЪтЪй годувати. Може тебЪ трафится где возъ купити, то купи, а якъ"...

Дальше нельзя разобрать нечеткаго, слитнаго письма. Весьма возможно, что видъ висЪлицы, передъ которой стоялъ уже покойный, помЪшалъ ему окончить письмо. Въ одномъ изъ угловъ оторваннаго листа нарисованъ краснымъ карандашомъ восьмиконечный крестъ и помЪщены: дата „Жолтанцы, дня 3/7 (20/6) 1915", и подпись „Григорій Наконечный".

 

Приговоры военныхъ судовъ на таданцевъ и др.

("Изъ львовсхой польской газеты „Depesza").

Ц. к. Судъ І пЪх. бриг. общ. ополченія издалъ 29-го іюня 1915 г. слЪдующій приговоръ:

Степанъ Федикъ, рожд. въ Ягелл. ГородкЪ, 40 лЪтъ, грек.-кат. вЪроисповЪданія, женатъ, отецъ четверыхъ дЪтей, помощникъ каменщика, виновенъ въ преступленiи противъ военной мощи государства на основ. § 327 в. у. з., имЪвшемъ мЪсто въ декабрЪ 1914 г., а именно, въ томъ, что продалъ россійскимъ войскамъ австрійскіе винтовочные патроны, которые собралъ добровольно, за сумму болЪе 70 рублей, чЪмъ совершилъ дЪйствіе въ пользу врага. Присуждается его на осн. §§ 328 и 125 в. у. з. къ восьми годамъ тяжелаго заключения, обостреннаго разъ въ мЪсяцъ постомъ, твердой кроватью въ дни поста и одиночнымъ заключеніемъ въ продолженіе перваго, пятаго и девятаго мЪсяца каждаго года.

Полевой судъ 31 пЪх. дивизіи издалъ слЪдующіе приговоры:

Феофанъ Гураль, 55 лЪтъ, православный, женатъ, отецъ 7 дЪтей, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., тЪмъ, что во время пребыванія россіянъ въ ТаданьЪ выразился на улицЪ при встрЪчЪ съ однимъ крестьяниномъ: "Твой цЪсарь больше не вернется, не имЪетъ онъ никакого значенія, императоръ Николай будетъ нашимъ царемъ", а затЪмъ, при другомъ случаЪ, смотря на цЪсарскій портретъ въ присутствіи собравшагося большого количества людей, подтрунивалъ въ одной хатЪ надъ старостью Его Имп. Величества, сравнивалъ его съ крЪпкимъ царемъ Николаемъ и при томъ громко разсмЪялся.

Димитрій Мотыль, 53 лЪтъ, православный, отецъ 6 дЪтей, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., тЪмъ, что съ радостью распространялъ между крестьянами вЪсти о пораженіяхъ цЪс. кор. арміи, причемъ выразился, что россіянъ есть столько, что накроютъ австрійцевъ шапками, что хватитъ однихъ россійскихъ обозовъ, чтобы взять Австрію.

Григорій Наконечный, 51 года, православный, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ: а) преступленіе нарушенiя общественнаго порядка противъ § 341 1 а) в. у. з., тЪмъ, что во время пребыванiя россіянъ въ ГаличинЪ уговаривалъ многихъ крестьянъ къ принятію православія, чтобы показать россіянамъ, что они настоящіе русскіе, а также къ приглашению россійскаго священника, ибо старый мЪстный священникъ—австріецъ; в) преступление противъ военной мощи государства по § 327 в. у. з., проявившееся въ томъ, что во время наЪзда россіянъ на Галичину въ началЪ войны, въ день точно неизвЪстный, повелъ добровольно россіянъ противъ нашихъ войскъ.

Иванъ Портухай, 56 лЪть, православный, женатъ, отецъ 1 ребенка, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., виновенъ въ преступаленіи шпіонства, противъ § 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что, хотя онъ былъ эвакуированъ и поселенъ въ с. ДерновЪ, то все-таки 1 іюля с. г. былъ пойманъ на мЪстЪ преступленiя, когда хотЪлъ перейти черезъ р. Бугъ, между с. с. Таданье и Спасъ, несмотря на указаніе, что тамъ находится непріятель, такъ что, очевидно, хотЪлъ отправиться къ россіянамъ и сообщить имъ о расположенiи артиллеріи въ ДерновЪ, а равно о нашихъ позиціяхъ надъ Бугомъ.

Въ виду этого полевой судъ присуждаетъ всЪхъ четырехъ къ смертной казни черезъ повЪшеніе. Приговоръ былъ исполненъ 3-го іюля 1915 года.

Федоръ Мартинюкъ, 65 лЪтъ, православный, рожд. въ ТаданьЪ, земледЪлецъ, женатъ, отецъ одного ребенка, виновенъ въ преступленіи нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 д) в. у. а., а именно, въ томъ, что во время россійской окупаціи въ Вост. ГаличинЪ, въ присутствіи значительнаго количества людей, изъявлялъ свою радость по поводу прихода круглыхъ шапокъ" (россіянъ), отчего "прошла уже его печаль"; дальше, при другомъ случаЪ, въ присутствии многихъ же людей, выражалъ свою радость, что ему не нужно уже больше быть австрійцемъ; наконецъ, что держалъ привЪтственную рЪчь къ входящимъ россіянамъ, причемъ спеціально указалъ на то, что мЪстное русское населеніе ждетъ россіянъ уже 600 лЪтъ.

Василій Гринько, [Ошибка: вмЪсто Гренки] 69 лЪтъ, православный, отецъ 4 дЪтей, рожд. въ ТаданьЪ, земледелецъ, и жена его Екатерина Гринько, 49 лЪтъ, православная, рожд. въ ТаданьЪ, виновны въ томъ-же преступленіи, заключающемся въ томъ, что Василій наклонялъ крестьянъ къ переходу въ православіе, такъ какъ Австрія не вернется больше, что выразился въ присутствіи большого количества людей, что у Австріи нЪтъ уже орудій, что уговаривалъ крестьянъ къ изгнанiю учителя-украинца и, наконецъ, подъ церковью выразился передъ собравшимися, какъ бунтовщикъ, о австрійскомъ правительствЪ. Екатерина же подсмЪивалась подъ церковью въ присутствіи собравшихся надъ австрiйской арміей, разсказывая, что Россія уже побЪдила Австрію, что у австрійцевъ нЪтъ обуви и что они жрутъ кошекъ.

Иванъ Круцинскій, около 40 лЪтъ, изъ м. Угнова, у. Русская Рава, греко-кат., сапожникъ, бездетный, вдовецъ, виновенъ въ преступленіи усиленнаго шпіонства, противъ §§ 15 и 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что пытался изслЪдовать въ КаменкЪ Стр. расположеніе нашихъ войскъ съ цЪлью увЪдомленія о семъ россіянъ, былъ, однако во время схваченъ и вслЪдствіе посторонней помЪхи не успЪлъ довести до конца своихъ замысловъ.

Анастасія Лащукевичъ, 52 лЪтъ, греко-кат., замужняя, мать 4 дЪтей, жена чернорабочаго, рожд. въ КаменкЪ Стр., виновна въ преступленіи  нарушенія общественнаго порядка, по мысли § 341 а) в. у. з., заключающемся въ томъ, что, при вступленіи россіянъ въ Каменку Стр., привЪтствовала ихъ, какъ избавителей отъ австрійской неволи, а при другомъ случаЪ, когда хотЪли на ея полЪ похоронить австрійскаго солдата, выразилась во всеуслышаніе, въ присутствіи многихъ людей, что на это не позволить, такъ какъ австрійцы воняютъ.

НаконЪцъ, Дмитрій Лапчина, рожд. въ КаменкЪ Стр., греко-катъ., женать, отецъ двухъ дЪтей, желЪзнодорожникъ, 32 лЪтъ, виновенъ въ преступленіи противъ мощи государства, по мысли § 327 в. у. з., такъ какъ онъ добровольно поступилъ къ россіянамъ на службу въ КаменкЪ Стр., качествЪ полицейскаго, разыскивалЪ солдатъ, бЪжавшихъ изъ россійскаго плЪна, и сообщалъ о нихъ россіянамъ, вслЪдствіе чего было схвачено и уведено около 20 солдатъ.

Полевой судъ присудилъ ихъ всЪхъ къ смертной казни черезъ повЪшенiе.

 

Коломыйскій уЪздъ.

Въ КоломыйшинЪ было арестовано около 20 русскiхъ священниковъ. Между ними былъ арестованъ также свящ. Мих. Левицкій, 78-лЪтній настоятель прихода въ ВербЪжЪ, давнишній другъ д-ра Дудыкевича. Въ с. МышинЪ были арестованы нЪсколько крестьянъ, въ томъ числЪ бывшій русскій депутатъ сейма Миронюкъ-Заячукъ. Въ ЯблоновЪ, ПеченЪжинскаго у., былъ арестованъ мЪстный аптекарь А. Н. Котлярчукъ, а въ КоссовЪ, въ числЪ другихъ, судья А.0.Гулла.

(„Діло", 1914 г. № 19О).

Г. Коломыя. Въ концЪ августа 1914 г., явившіеся ко мнЪ на домъ, въ мое отсутствiе, жандармъ съ солдатомъ произвели тщательный обыскъ. Когда я вернулся со службы домой, непрошенные гости явились вторично и заявили мнЪ, что я арестованъ. Затемъ отвели меня въ тюрьму при окружномъ судЪ и отдали въ руки тюремному надзирателю Янчишину. ПослЪ передачи денегъ, надзиратель помЪстилъ меня въ камеру, вмЪстЪ съ двумя священниками и нЪсколькими крестьянами. Дважды въ день выпускали меня на полъ часа въ тюремный дворъ подышать свЪжимъ воздухомъ. ПоневолЪ пришлось быть предЪтомъ насмЪшекъ со стороны выглядывающихъ въ окошка преступниковъ, знавшихъ уже о томъ, что я, вчера еще судья, нынЪ уже ихъ товарищъ. Ежедневно наводилъ я справки въ управленіи тюрьмы, не поступило ли донесенiе жандармерiи относительно моего

арестованія, но, къ сожаленію, таковаго я не дождался. Для меня было ясно, что мой арестъ, какъ и аресты другихъ русскихъ людей, являются актомъ произвола и политической мести. Чувствуя, что мои права гражданина и судьи грубо попраны, я сталъ было требовать снятія съ меня дознанiя судебнымъ слЪдователемъ и обращался даже къ предсЪдателю суда, но всЪ мои старанія оказались напрасными.

5 сентября 1914 г., утромъ, явился въ тюрьму военный патруль и повелъ насъ, 47 человЪкъ, на вокзалъ, причемъ намъ не было разршено даже получить обратно сданныя на храненiе деньги. Путь на вокзалъ мы прошли сквозь строй всЪвозможныхъ оскорблЪній со стороны уличной черни. Тоже и на каждой станцiи поЪздъ нашъ задерживался, а собиравшаяся толпа, по наущенію желЪзнодорожной прислуги, подвергала насъ новымъ издЪвательствамъ и брани. Такимъ образомъ пріЪхали мы въ Мармарошъ-СигЪтъ, гдЪ были отданы подъ опеку венгерскихъ жандармовъ. ЗдЪсь, въ большомъ помЪщеніи, построенные въ ряды, простояли мы „смирно" нЪсколько часовъ, чуть не падая отъ усталости, однако, нельзя было и шевельнуться подъ угрозой разстрЪла.

Изъ Мармарошъ-Сигета переЪхали мы по желЪзной дорогЪ въ Шатмаръ-Немети, гдЪ повторилась та-же исторія со "смирнымъ" стоянiемъ, только уже на открытомъ воздухЪ, подъ перекрестными ругательствами мЪстнаго населенія. ЗатЪмъ перевели насъ пЪшкомъ въ полуразрушенную мельницу, отдаленную отъ города на четыре километра. Въ мельницЪ было отнято у каждаго изъ насъ все мало-мальски цЪнное, напр., у меня, за неимЪніемъ денегъ, было снято с пальца обручальное кольцо ... вмЪстЪ съ содранной кожей. ЗдЪсь размЪстили насъ свыше 500 человЪкъ обоего пола. Воздухъ ужасный, множество насЪкомыхъ, никакой подстилки. Умываться водили насъ партіями на рЪку.

ПослЪ четырехдневнаго пребыванія въ этой мельницЪ, насъ отправили въ Мискольчъ. ЗдЪсь посадили меня, въ числЪ другихъ, въ военную тюрьму. Правда, бросили на полъ немного соломы, однако, не было ни малЪйшей возможности прилечь — въ виду отсутствiя мЪста: въ камерЪ, разсчитанной на 16 человЪкъ, находилось 60 чел. заключенныхъ. Обыкновенной нашей пищей былъ т. наз. бараній гуляшъ, вЪрнЪе сказать - кусокъ бараньяго жиру въ теплой водЪ. Въ виду запрещенiя пользоваться ножами и вилками, Ъли пальцами. Приходилось самому стирать бЪлье, подметать, чистить и поочередно выносить судно. Тюрьма сравняла всЪхъ...

Подъ влiянiемъ всЪхъ этихъ нравственныхъ и физическихъ переживаній мое здоровье сильно ухудшилось. Это возъимЪло нЪкоторое дЪйствіе и комендантъ поручилъ врачу заняться моимъ леченіемъ.

8 ноября 1914 г. допросилъ меня военный судья, а такъ какъ судъ не располагалъ никакими данными или уликами относительно моей виновности, то существенной частью допроса были лишь мои показанія о самомъ фактЪ моего ареста. Результатомъ этого допроса явилось мое освобожденіе, съ обязательствомъ доносить рапортомъ военному суду о своЪмъ мЪстопребываніи.

Такъ какъ мое постоянное мЪстожительство — Коломыя находилась въ то время во власти русскихъ, то, по распоряженiю военныхъ властей, я уЪхалъ на жительство въ ВЪну. ЗдЪсь заявился я въ дирекціи полиціи, послЪ чего былъ вызванъ въ 4-й полицейскій участокъ для выслушанiя и подписанія условій конфинировки. Не зная ничего о судъбЪ своей семьи, состоящей изъ матери, жены и двухъ малышей, я волей-неволей остался въ ВЪнЪ. Просьбы, съ которыми я обращался въ намЪстничество въ Бялой, о снятіи съ меня подозрЪнія или скорЪйшаго разслЪдованія моего дЪла, остались безъ послЪдствій. И только весной 1916 г., по отступленіи русскихь войскъ изъ Коломыи, мое дЪло подвинулось впередъ. Дисциплинарное слЪдствіе показало всю неосновательность моего обвиненія и ареста, вслЪдствіе чего дальнЪйшее слЪдствіе было пріостановлено рЪшеніемъ высшаго львовскаго суда. ТЪмъ не менЪе, я все-таки еще не былъ возстановленъ въ своихъ гражданскихъ и служебныхъ правахъ, такъ какъ числился въ спискЪ подозрЪваемыхъ и конфинированныхъ „руссофиловъ".

Не будучи въ состояніи переносить дальше свое положеніе, я, послЪ извЪстнаго императорскаго распоряженія 1917 г. о пересмотрЪ дЪлъ конфинированныхъ, подалъ вновь прошеніе въ намЪстничество въ Бялой, прося отмЪнить конфинировку, а затЪмъ, въ іюнЪ 1917 г., подалъ такое-же прошеніе въ управленіе военнаго надзора въ ВЪнЪ, на что, по истеченіи двухъ мЪсяцевъ, получилъ изъ дирекціи полиціи въ ВЪнЪ лаконическій отвЪть, что "въ ВЪнЪ нЪтъ никакихъ конфинированныхъ", а поэтому, значитъ, и мнЪ ничто не препятствуетъ возвратиться домой.

Промучившись, такимъ образомъ, полныхъ 3 года въ заключеніи и въ изгнаніи и совершенно потерявъ при этомъ здоровье и силы, я возвратился осенью 1917 г. къ себЪ въ Коломыю, гдЪ и соединился, наконецъ, съ моей, тоже крайне настрадавшейся и измученной семьей.

( Авторъ этихъ строкъ, совЪтникъ суда О. А. Копыстянскій, скончался въ прошломъ 1923 г. въ КоломыЪ отъ разрыва сердца).

(+) Теофилъ Копыстянскій

 

С. Слободка Лесная. Павелъ Авксентьевичъ ГлЪбовицкій, настоятель прихода ЛЪсная Слободка, Колом. уЪзда, былъ арестованъ 18-го августа 1914 г. ПослЪ перевода въ уЪздную тюрьму въ КоломыЪ, былъ обвиненъ въ государственной измЪнЪ, за мнимое подстрекательство крестьянъ противъ арміи во время проповЪдей и исповЪди. Ложныя данныя для обвинительнаго акта были представлены мЪстыми „украинцами"; слЪдствіе и разбирательство производилось въ МискольчЪ, но все-таки военнымъ судомъ о. ГлЪбовицкій былъ оправданъ, а потомъ уже въ административномъ порядкЪ отправленъ въ Талергофъ, а затЪмъ въ Посеймъ в. Вейцъ въ Штиріи. Вернулся домой въ 1917 году и умеръ въ 1923 г. Сынъ его, Николай Павловичъ, бывшій депутатъ австр. парламента, умеръ тамъ-же въ 1918 г. отъ чахотки, нажитой въ австрійской тюрьмЪ.

С. Соповъ. 16 августа 1914 г. я былъ арестованъ жавдармомъ и отвЪденъ въ тюрьму при уЪздномъ судЪ въ КоломыЪ. Вечеромъ, около 9 часовъ, явился въ тюрьму чиновникъ уЪзднаго староства и снялъ съ насъ допросъ. Всъхъ заключенныхъ находилось около 20 человЪкъ. Около полуночи поучилъ насъ вахтмейстеръ жандармеріи, чтобы, въ виду предстоящего слЪдованія во Львовъ, никто не пытался бЪжать, во избЪжаніе разстрЪла на мЪстЪ. На вокзалъ провожало насъ восемь жандармовъ. Въ безопасности почувствовали мы себя только въ вагонЪ, такъ какъ здЪсь мы были ограждены отъ побоевъ и нападеній. Во ЛьвовЪ насъ размЪстили въ "Бригидкахъ", отнявъ предварительно часы и деньги. Тюремная охрана пользовалась нашимъ положеніемъ, ухитряясь эксплуатировать насъ на всЪ лады. Ежедневно извЪщалъ насъ ключникъ о результатЪ продолжающагося слЪдствія: "столько-то нынЪ допрошено, столько-то повЪшено". Его лаконическіе бюллетени сначала наводили на насъ животный страхъ, но затЪмъ мы уже привыкли къ его извЪстiямъ и не придавали имъ большого значенія. 27 августа предупредили насъ, что скоро выЪдемъ изъ Львова, а 28-го августа действительно мы простились съ „Бригидками" и выЪхали по направленію къ западу. Путешествіе черезъ Галичину было очень тяжелое. Мы не получали ни пищи, ни воды, и только въ Чехіи положеніе наше замЪтно улучшилось. 30 августа мы прiЪхали въ Терезинъ.

Свящ. Мих. Романовскiй

 

Расправа въ Уторопахъ.

(Разсказъ кр. В. Р. Грицюка).

У меня была семья, домъ, свое хозяйство, на которомъ я трудился 52 года, а сегодня пришлось въ одной рубахЪ, безъ родныхъ, бЪжать передъ разбойничьимъ набЪгомъ австрійскихъ солдатъ и мазепинцевъ изъ окрестныхъ деревень.

Когда къ нашей деревнЪ подошли русскія войска, австрійцы отступили въ горы и скрывались въ лЪсахъ за рЪкой Пистынской. Съ русскими солдатами наладились у насъ скоро прекрасныя отношенія. Между тЪмъ, австрійскіе жандармы приходили съ горъ, переодЪваясь въ крестьянское платье и пользуясь содЪйствіемъ евреевъ и мазепинцевъ, чтобы собирать свЪдЪнія обо всемъ, что касалось отношения мЪстныхъ жителей къ русскимъ солдатамъ. Ежедневно Ъздили черезъ наше село верхомъ какіе-то люди въ м. Яблоновъ и Коломыю.

12 сентября 1914 г. зашли въ лавку Евстафія Лучки австрійскіе жандармы съ нЪсколькими мазепинцаии и приказали подать себЪ закуску. Покушавъ, взяли въ лавкЪ керосину и подожгли по очереди дома сознательнЪйшихъ русскихъ крестьянъ. Въ домЪ Ив. Стружука находилась только его старуха-мать, такъ какъ его самого раньше арестовали. Старуха, замЪтивъ приближающихся къ дому жандармовъ въ каскахъ, вышла на встрЪчу и умоляла пощадить ея домъ. Но ударъ по головЪ прикладомъ былъ отвЪтомъ на ея мольбы. Арестовавъ затЪмъ около 29 крестьянъ, жандармы ушли въ Коссовъ.

Въ воскресенье, 14 сентября, когда крестьяне выходили послЪ Богослуженiя изъ церкви, жандармы вновь устроили охоту на нихъ и опять арестовали около 30 человЪкъ, такъ что въ деревнЪ остались однЪ женщины и дЪти.

Черезъ нЪкоторое время русскiя войска отошли въ Коломыю. Это произошло въ четвергъ вечеромъ. Въ пятницу утромъ изъ лЪса вышло нЪсколько солдатскихъ и жандармскихъ австрійскихъ патрулей. Я сЪйчасъ одЪлся въ киптарь (верхняя одежда гуцуловъ) и побЪжалъ изъ села въ направленіи Коломыи.

На верху горы я услышалъ позади себя выстрЪлы и страшные крики. Оглянулся и остолбенЪлъ. Австрійцы группами подходили къ крестьянскимъ иабушкамъ и поджигали ихъ. Со стороны Пистыня видно было тоже облако дыма и зарево пожара и слышались выстрЪлы. Женщины съ дЪтьми съ отчаянными воплями бЪжали, а солдаты и жандармы гнались за ними и безпощадно разстрЪливали ихъ на бЪгу.

УбЪгая въ ужасЪ отъ этой страшной картины, я только со слЪдующаго холма решился посмотрЪть на родное село. Но кромЪ облаковъ дыма и зарева, покрывавшихъ все село, я не могъ ничего болЪе увидЪть. Издали раздавались отдЪльные ружейные выстрЪлы.

Такъ я и побЪжалъ дальше и насилу добрался пЪшкомъ во Львовъ.

(„Прик. Русь", 1914 г. № 1454.)

 

 

Въ тюрьмЪ, въ армiи и на свободЪ.

(Рассказъ б. "ландштурмиста".)

 

Пока я попалъ въ ряды арміи, успЪлъ побывать въ пяти тюрьмахъ въ ГаличинЪ и Венгріи, былъ подъ военнымъ судомъ, судился какъ „измЪнникъ", и только послЪ погнали меня на фронтъ.

ПослЪ объявленія мобилизаціи, жандармы, а даже акцизные стражники арестовали всЪхъ, кого подозрЪвали въ „руссофильствЪ". Въ с. ГородницЪ, славившемся своей "неблагонадежностью", было арестовано 6 человЪкъ, въ томъ числЪ я и сынъ мЪстнаго священника, канд. адвокатуры И. В. Козоровскій. ВсЪхъ „руссофиловъ", въ томъ числЪ гусятынскаго бургомистра, еврея Кавалка (вскорЪ, впрочемъ, отпущеннаго на свободу) и уЪзднаго инженера-поляка, держали сначала въ гусятынскомъ арестномъ домЪ, а затЪмъ, подъ конвоемъ акцизныхъ стражниковъ, отправили въ Коломыю. Коломыйская тюрьма была биткомъ набита русскими галичанами. Въ числЪ узниковъ были судья А.О. Гулла изъ Коссова, свящ. А. Гелитовичъ изъ Коссова, его сынь, судья А. Гелитовичъ, свящ. Николай Семеновъ изъ Коломыи, свящ. М. Левицкій изъ ВербЪжа, б. членъ апстрійскаго парламента д-ръ Н. Н. ГлЪбовицкій, его отецъ свящ. Павелъ Глебовицкій и др. Число арестантовъ все увеличивалось. Привели страшно иэбитыхъ, изуродованныхъ — учителя изъ Хоросткова Кенса съ сыномъ Амвросіемъ, которыхъ избила еврейско-мазепинская толпа, сначала въ ХоростковЪ, а затЪмъ въ Копычинцахъ, когда ихъ везли изъ суда на вокзалъ, такъ какъ конвоировавшiе ихъ жандармы приказали нарочно извозчику Ъхать медленно, чтобы толпа могла выместить на нихъ свою злобу, причемъ старикъ Кенсъ потерялъ даже сознаніе отъ побоевъ. Кстати сказать, оба Кенса были въ кандалахъ, такъ что не могли парировать наносимыхъ имъ ударовъ.

Въ КоломыЪ держали насъ около мЪсяца, а когда русскія войска стали приближаться, насъ увезли въ Шатмаръ-Немети въ Венгріи, причемъ на всЪхъ станціяхъ насъ обкидывали камнями. Когда мы на вокзалЪ въ Шатмаръ-Немети вышли изъ вагоновъ, на насъ бросилась толпа съ кусками каменнаго угля. Били, какъ звЪрей, посыпалась отборная ругань. Особенно досталось священникамъ Левицкому (80 лЪтъ) изъ ВербЪжа и Семенову изъ Коломыи.

Мы были ошеломлены этой встрЪчей и особенно тЪмъ, что всЪ эти насильники, здЪсь, въ глубокой Венгріи, говорили по польски. Секретъ вскорЪ выяснился. Банда громилъ, около ста человЪкъ, были поляки, почти исключительно интеллигенты: чиновники, желЪзнодорожники, учителя, бЪжавшіе передъ ,,москалями" изъ Восточной Галичины. Для нихъ была устроена въ Шатмаръ колонія. Узнавъ заблаговременно о нашемъ пріЪздЪ, они собрались на вокзалЪ, чтобы встрЪтить насъ должнымъ образомъ.

Въ ШатмарЪ держали насъ четверо сутокъ взаперти, въ совершенно темномъ магазинЪ какой-то мЪльницы. Спали мы на сырой, голой землЪ. Затемъ насъ отправили въ Мискольчъ, въ военную тюрьму. Тамъ было уже около 600 человЪкъ галичанъ, въ томъ числЪ до 200 человЪкъ интеллигентовъ; были тоже чехи (двое изъ нихъ — запасные офицеры) и нЪсколько словаковъ. Отношенія были довольно сносныя, благодаря чехамъ и словакамъ, смотрЪвшимъ за порядкомъ. Но все-таки случались тяжелыя, гнусныя сцены. Напр., тюремный унтеръ-офицеръ, вЪнскій еврей, приставалъ ко всЪмъ молодымъ крестьянкамъ, а особенно къ одной красивой гуцулкЪ. Гуцулка съ отвращеніемъ отклоняла его гнусныя предложенія, однако, еврей не унимался, а даже, случайно захвативъ ее наединЪ, изнасиловалъ ее.

Солдаты нЪмцы и мадьяры крали пищу, присваивали себЪ деньги узниковъ и т.п.

ВсЪхъ узниковъ привлекли къ военному суду станиславовской дивизіи, пребывавшему въ то время въ МискольчЪ. Конкретной вины не доказали никому. Все сводилось къ вопросу: „что такое „руссофилы" и „украинцы" и почему первые не желаютъ называть себя „украинцами"? Военные судьи совершенно не понимали причинъ, которыя ставились въ вину узникамъ, но, несмотря на это было рЪшено задержать всЪхъ арестованныхъ въ тюрьмЪ до конца войны. КромЪ того, двое крестьянъ были приговорены къ 10 годамъ тюремнаго заключенiя, одинъ за отказъ дать солдатамъ подводу, другой-же за разборку телЪги, когда солдаты хотЪли реквизировать ее для отступающихъ войскъ. ВсЪ обязанные къ воинской повинности были „амнистированы" и призваны на военную службу, а съ ними и я былъ отправленъ въ Кошицы, а оттуда въ Левочу, въ 95 п. полкъ. Въ ЛевочЪ была образована изъ арестованныхъ особая часть и отправлена на фронтъ въ Галичину, гдЪ я и попалъ къ русскимъ въ плЪнъ.

("Прик. Русь", 1914 г., № 1482-4.)

 

Львовскiй уЪздъ.

ДвЪ мобилизаціи.

Находясь на положеніи пасынка, русскій народь въ Австріи старался собственными силами поддерживать въ своей средЪ просвЪщеніе и развивать экономическую силу въ народныхъ массах. Лишенный собственной національной школы, принужденный воспитывать свою молодежь въ австрійско-польско-„украинскихъ" школахъ, гдЪ ради политическихъ цЪлей извращались научныя истины, а цЪлыя страницы исторіи, въ частности - русской, представлялись въ ложномъ свЪтЪ, единственно съ тЪмъ преднамЪреніемъ, чтобы удержать русскій народъ въ ГаличинЪ, если ужъ

не въ полной темнотЪ, такъ по крайней мЪрЪ подальше отъ исторической правды, — онъ долженъ былъ, естественно, искать своей подлинной правды, своихъ собственныхъ культурно-національныхъ путей. Близость русскаго кордона, этнографическое и вЪроисповЪдное единство народа, живущего по обЪ стороны б. австро-русской границы, а кромЪ того напряженная и стремительная жажда проложить себЪ удобный путь на востокъ,

подсказывали австро-нЪмцу дЪйствовать именно такъ, а не иначе, то есть, душить всякое проявленіе русскаго духа въ народЪ, съ одной стороны, а воспитывать себЪ приверженцевъ и заодно ярыхъ враговъ русскаго міра въ нашей-же русской средЪ, съ другой. И, хотя часть мЪстнаго русскаго населенія и совратилась на ложный и предательскій путь, указанный австро-нЪмецкой агитаціей, то все-таки большинство, въ частности же-сЪрыя народныя массы не послушались и не убоялись тЪхъ злонамЪренныхъ наущеній, которыми австрійская администрацiя, жандармы и школа старались вызвать въ умахъ галицко-русскаго народа ненависть и презрЪніе къ главному его національному ядру, къ закордонному русскому народу. Эти массы сохранили идею національнаго и культурнаго единства и подъ этимъ угломъ шла у насъ въ ГаличинЪ, за нЪсколько десятковъ лЪтъ до войны, вся народно-просвЪтительная работа.

Неразработанность природныхъ богатствъ края, скудость и безпомощность мЪстнаго сельскаго хозяйства, экономическое порабощеніе и экслуатація населенія, состоящаго почти исключительно изъ крестьянъ и весьма немногочисленной мірской и духовной средней интеллигенцiи, заставляло нЪкоторыя болЪе энергичныя и вдумчивыя единицы обратить свое вниманіе на экономическое укрЪпленіе народа и работать для народа въ этомъ направленіи.

СлЪдовательно, вся наша общественная жизнь, не въ примЪръ другимъ народамъ, шла въ двухъ параллельныхъ направлЪніяхъ: созданiя собственныхъ русскихъ бурсъ, являвшихся единственно возможнымъ въ данныхъ условіяхъ суррогатомъ русской школы, и весьма медленнаго, но упорнаго распространенiя среди народа кооперативныхъ началъ для товарообмЪна деревни съ городомъ. Работа, требовавшая упорнаго труда, исключавшая уже по своей природЪ всякаго рода политику, — однако-же стоившая въ дни разразившейся въ 1914 г. міровой войны многихъ тысячей жизней русскихъ галичанъ...

Какъ для австрійскихъ властей, такъ и для нашей культурной и общественной жизни, городъ Львовъ являлся центромъ, откуда исходила вся просвЪтительная и экономическая дЪятельность русской организацiи и распространялась по цЪлой ГаличинЪ, путемъ ли печатнаго слова, или же путемъ устройства разнаго рода курсовъ, а также командировки въ уЪзды инструкторовъ для учрежденія на мЪстахъ читалЪнъ и кооперативовъ.

Поэтому неудивительно, что въ приснопамятный 1914 годъ львовскія тюрьмы скорЪе и больше всЪхъ наполнились нашими людьми.

Не бездЪйствовали наши передовые люди передъ войной, не покладая рукъ помогали они народу двигаться на высшую ступень культурнаго развитія, но одновременно не дремали и тЪ, кто считалъ насъ своими врагами, въ особенности же работали и старались втихомолку, прельщенные австрійцами, доморощенные наши „украинцы". Заблаговременно составлялись списки - сначала виднЪйшихъ русскихъ народныхъ дЪятелей, а затЪмъ ужъ и всЪхъ, кто только писалъ свою фамилію этимологически или читалъ хотя-бы самую безобидную русскую газету или книжку.

Наступили дни военной мобилизаціи для защиты Австріи отъ внЪшняго врага - Россіи...

А вмЪстЪ съ военной мобилизаціей началась не менЪе грозная и повсемЪстная у насъ въ ГаличинЪ тюремная мобилизація русскихъ людей, заподозрЪнныхъ не въ содЪянномъ преступленіи a исключительно только въ томъ, что они могутъ въ будущемъ это прЪступленіе совершить. И въ извувЪрскомъ предвидЪніи этого, только предполагаемаго еще, могущаго въ будущемъ совершиться преступленія, полилась невинная кровь, заработали висЪлицы, наполнились тюрьмы до краю. Ясно и откровенно сказано объ этомъ въ позднЪйшемъ манифестЪ императора Карла, которымъ онъ распорядился въ 1917 г. отпустить нашихъ узниковъ на свободу; „Zur Motivirung dieses Vorganges weist k. u. k. Regierung darauf hin, dass die zum Kriegsbeginn als Vorsichtsnahme veranlasste Interternierung von unverlasslichen eigenen Staatsangehorigen nur fur kurze Zeit zur Hintanthaltung der Storung der Mobilisirung gedacht war". [„Въ объясненiе этой мЪры ц. и к. правительство указываетъ на то, что произвЪденная въ началЪ войны интернировка собственныхъ сомнительныхъ гражданъ только на непродолжительное время для предупрежденiя попытокъ помЪшать мобилизацiи".]

 

И можно безъ преувеличенія сказать, что, если-бы австрійскія тюрьмы были попросторнЪе, да были 6ы ихъ побольше, тогда ревнители австрійской государственности 6ыли-бы заперли въ нихъ весь галицко-русскій народъ. Какъ доказательство, приводимъ текстъ одной изъ телеграммъ галицкаго намЪстника къ провинціальнымъ властямъ, извлЪченный изъ архива б. намЪстничества, который въ русскомъ переводЪ гласитъ:

"ВсЪхъ арестованныхъ политичЪски заподозрЪнныхъ, неблагонадежныхъ руссофиловъ и т. п., поскольку они еще не преданы военному суду, выслать немедленно въ львовскую тюрьму; арестовать всЪхъ, кто только подозрителенъ. [Подлин. по польски : „Wszystkich aresztowanych politycznie podejrzanych, niepewnych rusofilow i t. p., o ile nie oddano ich juz sadom wojskowym, odeslac zaraz do wiezenia we Lwowe; aresztowac, co tylko podejrzane".]

И дЪйствительно арестовывалось все, поголовно, безъ разбора. Старики, женщины, дЪти, здоровые и больные, разумные и юродивые, люди съ положеніемъ и бездомные нищіе, — a o результатахъ этого патріотическаго рвенія, столь тяжелымъ бременемъ свалившагося на насъ, свидЪтельствуетъ другая телеграмма того-жЪ намЪстинка на имя предсЪдателя краковской судейной палаты. СодЪржаніе ея слЪдующее: „Ланцутскій староста сообщаетъ, что y него не имЪется больше мЪста для политическихъ узниковъ; прошу поручить начальнику суда въ ЛанцутЪ принимать арестантовъ въ тюрьму, даже въ томъ случаЪ, если бы она временно была переполнена, o принятыхъ же мЪрахъ немедленно мнЪ донести. Принимаются мЪры къ переводу этихъ арестантовъ въ Ряшевъ или въ другіе края". [Подлин. по польски : "Starosta Lancuta donosi, ze nie ma gdzie pomiescic aresztantow politychnych; prosze polecic naczelnikowi sadu w Lancucie przyjmowac aresztantow do aresztow sadowych, gdyby chwilowo nawet bylo wielkie praepelnienie, i o zarzadzeniu mnie zaraz doniesc. Pszenieszenie tych aresztantow do Rzeszowa albo do innych krajow w toku".]

НаравнЪ съ ланцутской тюрьмой были переполнены такжЪ и тюрьмы всЪхъ другихъ галицкихъ городовъ и мЪстечекъ. Невозможно перечесть всЪхъ пострадавшихъ, такъ какъ одно собираніе матеріаловъ, въ виду ужасающихъ размЪровъ этихъ сплошныхъ арестовъ, продлилось бы на цЪлые годы. A приведенныя здЪсь данныя являются лишь яркой и характерной частицей того отношенія и тЪхъ неразбирающихся въ средcтвахъ пріемовъ, которые примЪнялись Австріей къ галицко-русскому народу, чтобы вконецъ уничтожить eгo національное самосознаніе, имя и даже самое его бытіе...

 

Аресты и закрытіе русскихъ обществъ во ЛьвовЪ.

„Многіе „москвофильскіе" дЪятели заблаговременно убЪжали въ Россію, между прочимъ — Бендасюкъ, ДудыкЪвичъ, Глушкевичъ. Бендасюкъ успЪлъ уже принять православіе въ ХарьковЪ.

Во ЛьвовЪ также производятся аресты „москвофиловъ"; между прочимъ арЪстованъ Пашкевичъ, директоръ „москвофильской" львовской „Самопомощи". „Прикарпатская Русь" перестала выходить.

Произведены аресты среди „москвофиловъ" также въ ГородкЪ, БобркЪ и другихъ городахъ. Аресту подверглись такжЪ польскіе "москвофилы". Въ КраковЪ арестованъ польскій депутатъ Заморскій, извЪстный "москвофилъ", a eгo газета „Polska Gazeta Illustrowana" закрыта".

("Дiло", 1914, № 17/18720.)

„Среди москвофиловъ во ЛьвовЪ и на провинціи производятся дальнЪйшіе обыски и аресты. Въ ЩирцЪ арестованы: о. Романовскій изъ Дмитря, о. Стебельскій изъ Горбачъ и щирецкій псаломщикъ Хоминъ. Во ЛьвовЪ арестованъ д-рь Гриневецкій, представитель оффиціальнаго россійскаго телеграфнаго агентства. Существованіе издательства „Прикарпатской Руси" полиція прекратила, въ редакціи произвела тщательный обыскъ и арестовала нЪсколько лицъ изъ администраціи, a также редакціи газеты. Редакторъ „Прикарпатской Руси" Лабенскій, вмЪстЪ съ Дудыкевичемъ, Глушкевічемъ и другими выдающимися „москвофилами", бЪжалъ въ Россію".

(„Діло", 1914 г. № 172 , 4 августа).

,,Вчера, по приказу намЪстничества, прекращена дЪятельностъ „москвофильскихъ" обществъ: „Народный Домъ", „Общество им. Михаила Качковскаго" и всЪхъ другихъ „москвофильскихъ" обществъ. Для управленія имуществомъ этихъ обществъ назначены правительственные комиссары".

(„Діло". № 178 за 1914 г. отъ 5 августа).

„Въ очЪредномъ порядкЪ полиція пріостановила дЪятельность слЪдующихъ „москвофильскихъ" обществъ во ЛьвовЪ: „Русская Рада", „Общество русскихъ дамъ", „Свято-Владимірское Общество", „Союзъ русскихъ дружинъ въ Австріи", „Русская дружина во ЛьвовЪ", „Общество русскихъ женщинъ" ,,Жизнь", „Кружокъ русскихъ студентовъ - политехниковъ" и „Другъ". ПомЪщенія всЪхъ названныхъ обществъ опечатаны".

(„Діло", 1914 г. № 174.)

 

Происшествія во ЛьвовЪ.

(Сообщенiе А. И. Веретельника).

Въ день объявленія мобилизаціи появилось въ польскихъ газетахъ сообщеніе объ арестованіи депутата д-ра Д. А. Маркова, д-ра К. С. Черлюнчакевича и Н. Ю. Несторовичъ. ТЪ-же газеты сообщили, что деп. Марковъ будетъ преданъ военному суду за государственную измЪну.

Это первое извЪстiе о начавшихся арестахъ русскихъ людей въ ГаличинЪ сразу-же подлило задоръ руссофобской печати. Мазепинскія и польско-еврейскія газеты (особенно „Wiek Nowy" и „Gazeta Wieczorna") почувствовали, что наступило время расправы съ той частью русскихъ галичанъ, которые, несмотря на всякаго рода преслЪдованія, остались вЪрными своей русской нацiональности.

Вся эта печать сразу подняла неистовый крикъ: "ВсЪхъ "руссофиловъ" слЪдуетъ предать суду! ВсЪхъ ихъ слЪдуетъ перевЪшать!"

Во ЛьвовЪ сейчасъ на первыхъ порахъ были арестованы: 3. П. Филиповскій, И. Площанскiй и директ. „Самопомощи" Ив. М. Пашкевичъ. Чтобы возбудить толпу противъ арестованныхъ, полиція сама распространяла слухи о томъ, что, напр., Пашкевичъ, б. австр. офицеръ, будто-бы былъ арестованъ въ моментъ, когда собирался сообщить русскому консулу австрійскій планъ мобилизаціи, и что за это его немедленно разстрЪляли. Даже женЪ его, пожелавшей повидаться съ мужемъ, комиссаръ заявилъ то-же самое.

На слЪдующій день, 1 авг., были арестованы оставшіеся въ городЪ сотрудники „Прикарпатской Руси" К. Н. Пелехатый и д-ръ И. А. Гриневецкій, а также управляющій конторой К. Р. Клеберъ. ПослЪ этого послЪдовали уже массовые аресты русскихъ во ЛьвовЪ и на провинціи. Ежедневно приводились подъ конвоемъ партіи арестованныхъ; среди нихъ, были интеллигенты, крестьяне, женщины и дЪти. Во ЛьвовЪ, напр., былъ арестованъ, между прочими, 11-лЪтній ученикъ город. народ. училища Савка за... „руссофильство", равно какъ и 12-лЪтнiй гимназистъ Михальчукъ изъ Мервичъ. Въ ту-жЪ тюрьму привели дочерей свящ. Бачинскаго изъ Васючина, дЪвушекъ лЪтъ 13-ти и 15-ти, а также ихъ 16-лЪтняго брата-гимназиста. Мальчика Савку держали сначала въ полиціи, гдЪ его избили до крови, затЪмъ перевели въ уголовную тюрьму, а оттуда вывЪзли съ партіей арестованныхъ въ Терезіенштадтъ. Одновременно правительствомъ были закрыты всЪ русскiя общества и учрежденія въ цЪлой ГаличинЪ.

Положеніе русскихъ галичанъ становилось прямо нЪвыносимымъ. МЪстная польская и мазепинская печать съ восторгомъ и злорадствомъ сообщала все новыя извЪстія объ арестахъ и казняхъ, въ особенности крестьянъ. Мазепинскія газеты ("Діло" и „Руслан") печатали цЪлые фельетоны о томъ, какъ вЪшали и разстрЪливали русскихъ въ провинціи (напр. въ с. Скоморохахъ, Сокальск. у.) и во ЛьвовЪ. Въ намЪстничество, въ полицію, а болЪе всего въ канцелярію военнаго коменданта все время сыпались доносы мазепинцевъ на русскихъ людей. И такой доносъ, что тотъ или другой является человЪкомъ русскихъ убЪжденiй, довлЪлъ, чтобы его, какъ измЪнника или шпiона, сейчасъ-же арЪстовали, а то и казнили даже.

Знакомый фельдфебель, придЪленный къ канцеляріи штаба командира корпуса, сообщилъ мнЪ, что мазепинцы прямо заваливаютъ канцелярію письмЪнными доносами. Знакомый почтовый чиновникъ разсказывалъ, что черезъ его руки ежедневно проходили сотни открытыхъ мазепинскихъ писемъ, приблизительно слЪдующаго содержанія: "Считаю своимъ гражданскимъ долгомъ сообщить, что слЪдующія лица... являются рьяными руссофилами".

Чтобы поощрить кровожадную толпу въ ея патріотическомъ рвЪніи, правительство назначило даже доносчикамъ денежное вознагражденіе въ суммЪ 10 коронъ за каждаго „руссофила".

Изъ множества фактовъ приведу, напр., слЪдующіе: настоятеля прихода с. Стоянова, о. Сохацкаго, 80 ЛЪтъ, котораго вели въ тюрьму съ партіей крестьянъ съ вокзала Подзамче, толпа избила до потери сознанія. Мученика пришлось отправить въ тюремную больницу.

Я былъ тоже свидЪтелемъ слЪдующаго факта: съ главнаго вокзала вели партію арестоваванныхъ въ тюрьму „Бригидки". На Городецкой ул., возлЪ казармъ Фердинанда, толпа убила камнями священника. Когда онъ упалъ подъ ударами палокь и камней, конвойный солдатъ толкнулъ его еще разъ изо всей силы прикладомъ. Соддаты сняли съ покойника кандалы, послЪ чего крестьяне, взявъ трупъ на руки, понесли съ собой въ тюрьму...

Утромъ 6 авг. арестовали и меня. Въ тюрьмЪ всЪ камеры были переполнены. Спать не было гдЪ, приходилось соблюдать очередь. Ъсть давали разъ въ сутки. Тюремные надзиратели и полицейскіе обращались съ нами безчеловЪчно.

ВмЪстЪ со мною сидЪли въ камерЪ: М. И. Гумецкій, Р. Ф. Глушкевичъ, К. М. Чижъ, свящ. А. Билинкевичъ, К. Н. Пелехатый, свящ. Скоробогатый и Н. К. Островскій.

Въ сосЪдней камерЪ находились д-ръ И. Л. Гриневецкій, К. Р, Клеберъ, П. П. Гаталякъ, д-ръ Н. Е. Застырецъ, Р. И. Шкирнанъ, Ю. КисЪлевскій, М. И. Голинатый, Морозъ, П. Одинакъ и г-жи Матковская, Прислопекая и Площанская.

Характерный случай для тЪхъ отношеній, въ которыхъ приходилось жить русскимъ людямъ до занятія Львова русскими войсками, это арестъ банков. чиновника г. Островскаго. Онъ возвращался около 8 часовъ вечера домой. Какой-то человЪкъ, увидЪвъ его на улицЪ, обратился къ проходившему офицеру: "Прикажите арестовать этого гоподина, онъ навЪрное россійскiй шпіонъ; я слышалъ, какъ онъ у парикмахера говоритъ по русски". И этихъ словъ проходимца было достаточно, чтобы арестовать ни въ чемъ неповиннаго человЪка.

Отъ вновь поступившихъ арестантовъ мы узнали, что насъ отдадутъ подъ военный судъ, по обвиненiю въ государственной измЪнЪ. Это казалось тЪмъ болЪе вЪроятнымъ, что такъ-же говорилъ намъ и комиссаръ полиціи, нЪкто Писарскій.

27 августа намъ было приказано приготовиться къ отъЪзду. ВсЪ камеры были открыты и во дворъ вышло 140 человЪкъ. Пришлось простоять на холодЪ до 3 ч. ночи. Многіе были легко одЪты, но никому не было разрЪшено послать домой за одеждой. Полицейскій комиссаръ приказалъ становиться по чЪтыре въ ряды, послЪ чего насъ начали по рядамъ заковывать вмЪстЪ въ кандалы.

Къ счастью, я потерялъ сознаніе, и меня оставили во дворЪ подъ стражей. Подъ вечеръ въ мою камеру привели еще свящ. Зельскаго изъ Убинья и И. Рогозинскаго изъ Львова. Но мы уже не долго сидЪли. 3 сентября русскія войска заняли Львовъ и освободили насъ изъ заключенія.

(„Прик. Русь", 1914, № 1426).

Изъ записокъ пок. д-ра Владиміра Ив. Антоневича.

Военная мобилизація захватила меня съ сыномъ-гимназистомъ на каникулахъ въ с. БуркутЪ в. Жабья. ПоневолЪ пришлось прервать отдыхъ и спЪшить обратно домой во Львовъ.

Узнавъ здЪсь о производящихся многочисленныхъ арестахъ и зная придирчивость и неразборчивость австрійскихъ административныхъ властей, я думалъ было предпринять кое-какія мЪры предосторожности, но было уже поздно. 27 августа 1914 г. явились ко мнЪ на квартиру по ул. Скалки двое сыщиковъ, которые произвели у меня тщательный обыскъ, причемъ забрали нЪсколько безобидныхъ открытокъ отъ Ю. А. Яворскаго, В. Ф. Дудыкевича и С. Ю. Бендасюка, а равно нЪсколько фотографическихъ клише видовъ г. Львова, снятыхъ въ свое время моимъ сыномъ. ПослЪ этого отвели меня и сына на полицію.

ПослЪ составленiя краткаго протокола комиссаромъ Смулкой, заявившимъ, что имЪется телеграфное предложеніе жандармеріи изъ Жабья о нашемъ арестЪ, насъ препроводили въ тюрьму по ул. Баторія, причемъ меня помЪстили въ камерЪ №10, а сына отдельно во II этажЪ. Впрочемъ, сына черезъ 4 дня отпустили совсЪмъ на свободу.

Ночью съ 27-го на 28-е августа перевели меня пЪшкомъ, въ ручныхъ кандалахъ, въ одномъ нижнемъ бЪльЪ и туфляхъ, въ тюрьму „Бригидки".

Полицейскій № 129, получившій повидимому отъ начальства соотвЪтственныя инструкціи, все время подгонялъ меня прикладомъ, приговаривая: „Хорошъ полковой врачъ". То-же происходило, когда вели насъ впослЪдствіи изъ „Бригидокъ" на вокзалъ. Полицейскіе (№ № 129, 130, 376) били, куда попало. ПослЪ каждаго „равняйся" („szlusuj") слЪдовалъ ударь прикладомъ. И трудно было угодить наущеннымъ стражникамъ, такъ какъ впереди меня шелъ хромой старичокъ Рудко, спотыкавшійся на каждомъ шагу и мЪшавшій мнЪ идти равнымъ шагомъ съ другими.

Самый переЪздъ по ГаличинЪ былъ очень тяжелый — даже для людей съ желЪзныии нервами. Только, когда нашъ эшелонъ переЪхалъ на чешскую землю, мы вздохнули легче. Жандармская брань: "zdrajсу" „moskalofile" и т.п., которою встрЪчали насъ на каждой станціи въ ГаличинЪ, замЪнилась дружескимъ, сЪрдечнымъ привЪтомъ: „na zdar Rusove"!..

(Д-ръ мед. В. И. Антоневичъ, скончался отъ тифа въ 1918 г. въ ТалергофЪ).

 

Знесенье в. Львова. Въ ЗнесеньЪ арестовывалъ въ 1914 г. русскихъ людей мЪстный комендантъ жандармеріи, вахмистръ Беднарскій.

Первый былъ арестованъ мЪстный псаломщикъ Лука К. Старицкiй, состоявшій ужЪ нЪсколько дней на военной службЪ. Старицкій служилъ во ЛьвовЪ, а ночевать приходилъ домой. Ночью явились къ нему два жандарма и приказали слЪдоватъ въ часть, а оттуда подъ конвоемъ отправили его въ военную тюрьму, въ концЪ же августа вывезли съ эшелономъ въ Талергофъ.

Дальше были арестованы:

Фома Семенъ, б. предсЪдатель мЪстной читальни; его вывезли въ Терезинъ, а затЪмъ въ Талегофъ и Грацъ, откуда уже, несмотря на преклонный возрастъ, отправили въ армiю на фронтъ.

Учительница Марія В. СЪкорская была вывезена въ Терезинъ, а послЪ отправлена въ ВЪну въ тюрьму.

Василiй Наорлевичъ, не пожелавшій выдать свою дочь замужъ за жандарма, былъ арестованъ послЪднимъ, а затЪмъ высланъ въ Талергофъ.

Илья Вас. Петринецъ былъ вывезенъ въ Талергофъ; умеръ черезъ недЪлю послЪ возвращенія домой.

МЪстный настоятель прихода о. Айфаловичъ былъ арестованъ и вывезенъ въ Талергофъ вмЪстЪ съ 3-мья сыновьями, которые затЪмъ всЪ были отправлены на фронтъ, причемъ одинъ изъ нихъ, преподаватЪль гимназiи Северинъ Айфаловичъ, былъ контуженъ, оба же другіе, Владиміръ и Іосифъ Айфаловичи, были убиты.

Иванъ Тарновскій былъ посаженъ въ тюрьму во ЛьвовЪ, откуда былъ освобожденъ русскими войсками.

Иванъ Котулинскій былъ арестованъ за родство съ Д. Старицкимъ; изъ тюрьмы освобожденъ русскими войсками.

Григорій Котулинскій, товарищъ предсЪдателя мЪстной читальни, былъ арестованъ по доносу мЪстныхъ мазепинцевъ; освобожденъ русскими.

Иванъ Вацикъ, эсаулъ мЪстной "Русской Дружины", Былъ арестованъ въ полку, но въ 1916 призванъ обратно на военную службу.

Екатерина Старицкая, жена Л. Старицкаго, была арестована послЪ отступленія русскихъ, по доносу мазепинки Маріи Струкъ, что въ ея домЪ помЪщались русскіе солдаты, но затЪмъ была военнымъ судомъ оправдана.

ВсЪ перечисленныя лица принимали живое участіе въ народно-просвЪтительной жизни с. Знесенья, а потому являлись солью въ глазахъ враговъ русскаго народа, которые и воспользовались военнымъ произволомъ, чтобы обезвредить ихъ и упрятать подальше. И дЪйствительно, это имъ отчасти удалось. Домой вернулись не всЪ...

С. Гонятичи. Австрійцы, поймавъ 7 человЪкъ крестьянъ, поставили ихъ въ рядъ подъ стЪною сарая, а затЪмъ бросились на нихъ со штыками.

Убили при этомъ Василiя Гринчишина, Юстина Карпинскаго, Филиппа Оприска, Григорія Кордюка (80 лЪтъ), Тимофея Дубинка и Казимiра Карпинскаго (16 л.). Въ живыхъ остался случайно одинъ Степанъ Гринчишинъ, получившій 11 штыковыхъ ранъ.

С. Черкассы. Мадьяры увели крестьянина Ивана Сидора, судьба котораго неизвЪстна.

С. Островъ. Австрійскій офицеръ убилъ крест. В. Зачковскаго по доносу, сдЪланному евреемъ Исаакомъ Ретигомъ, будто-бы онъ показалъ русскимъ войскамъ дорогу въ Николаевъ.

Въ м. ЩирцЪ были убиты мЪщане Н. Мокрый и Н. Сивенькій.

Въ с. ГрядЪ арестовано 8 крестьянъ.

Въ с. ДмитрьЪ былъ убитъ крестьянинъ Н. Феджора. Изъ той-же дЪревни австрійскіе солдаты увели крестьянъ: Д. Феджору, В. Бобиляка, П. Жидика, Ф. Паренчука и священника Романовскаго.

Въ с. Ланахъ былъ убитъ крестьянинъ А. Базиль, уведены мадьярами И. Лазуркевичъ, М. Кревнюха и И. Деда.

Изъ с. Сердица были уведены: М. Деркачъ, Г. Курахъ (70 лЪтъ), М. Филюсъ, И. Гавришъ, М. Горлатъ, В. Кухарскій, И. Кухарскій (18 лЪтъ), Ф. Панчишинъ, Ф. Крупачъ, М. Гаврилюкъ (60 лЪтъ), Н. Грехъ (14 лЪтъ), М. Бернатъ (60 лЪтъ) М. Кицанъ, И. Могуратъ и неизвЪстный крестьянинъ изъ с. Песковъ. ВсЪхъ предварительно избили до крови. Для характеристики отношеній слЪдуетъ замЪтить, что въ этой деревнЪ арестовывались австрійцами всЪ, кто только посмЪлъ выйти изъ дому.

Въ с. ВербЪжЪ были арестованы: о. Ю. Гумецкiй, д-ръ И. Ю. Гумецкій, В. Кинцикевичъ, Ф. Дьяковъ и Ф. Тхоровскiй.

Въ с. ЗапытовЪ еще до начала войны были арестованы М. Химка и П. Козюба. 29 августа 1914 г. сюда явились передовые русскіе отряды, однако, уже на слЪдующій день ушли обратно. Сейчасъ появился въ деревнЪ австрійскій разъЪздъ. По доносу мазепинца Хомяка, будто-бы крестьяне сами пригласили русскихъ въ деревню, австрійцы повЪсили 16 человЪкъ, въ томъ числЪ одну женщину. Крестьянина Цыгана взяли съ собой, мучили четыре дня, а когда подошли русскія войска, звЪрски убили.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1429).

Въ с. Новомъ ЯрычевЪ еще до начала войны былъ арестованъ гимназистъ В. Сварычевскiй. Въ с. Старомъ-ЯрычевЪ австрійскія войска захватили съ собой при отступленіи: И. Когута, С. Ваврича, И. Тиса, М. Кулика, И. Ткача, М. Ткача, Т. Ярошика, Д. Ильчишина и О. Тараса, Въ томъ-же селЪ закололи Г. Масла.

Въ с. ЦеперовЪ были арестованы Г. Павлишинъ и Ф. Сысакъ.

Въ с. Вел.-ПодлЪскахъ былъ арестованъ свящ. Ф. Яворовскій и студ. Г. Головачъ.

Въ с. Руданцахъ былъ арестованъ крестьянинъ Н. Долгань, во время же отступленія въ томъ-же селЪ былъ убитъ крест. М. Долганъ.

Въ с. Мал.-ПодлЪскахъ были арестованы и уведены: Г. Мацехъ, С. Макогонъ, А. Ломага, Н. Ломага, Ф. Ломага, И. Оробецъ, М. Ткачъ и Анна Морозъ. Вь томъ-же селЪ были убиты: А. Маслюкъ, Д. Михайловъ и Г. Сидорякъ.

Въ с. Жидатичахъ были арестованы крест. Т. Михалюкъ и студ. И. Михалюкъ.

Въ с. МалаховЪ были арестованы четверо крестьянъ.

Въ с. СтронятынЪ были уведены: А. Пришлякъ, Л. Палюкъ и С. Ястрембскій.

Въ с. СитЪховЪ было арестовано шесть крестьянъ.

Въ с. Пикуловичахъ бЪжавшіе, послЪ сраженія у Краснаго, австрійцы захватили крестьянъ: В. Харькова, Н. Бачинскаго, В. Фридваля, Ф. Барабаша, А. Мартинкова, В. Коваля, Н. Коваля, К. Легкаго, М. Скобанскаго, И. Дачкевича, А. Коваля и Н. Пешура. Арестованныхъ били прикладами и саблями. Въ томъ-же селЪ солдаты, арестовавъ крестъянина И. Таращука, повели его въ сосЪднее село Прусы и тамъ, въ присутствіи нЪсколькихъ крестьянъ, обрЪзали ему губы и пальцы у рукъ и ногь и, наконецъ, издЪваясь надъ полумертвымъ ужЪ отъ страшныхъ мученій человЪкомъ, положили ему на грудь доску и задавили несчастнаго на смерть.

Въ с. Борщевичахъ были арестованы и вывезены 16 крестьянъ, въ томъ числЪ 85-лЪтній Г. Мурмило. Въ томъ-же селЪ были убиты А. Гминковскій и С. ТЪшинскій.

Въ с. Прусахъ былъ арестованъ 16-лЪтній И. Бобра.

Въ с. Грибовичахъ до начала войны были арестованы и вывезены, на основаніи доноса мазепинца войта И. Дещука, священникъ о. I. Билинкевичъ и 30 крестьянъ.

Въ с. Брюховичахъ жандармы арестовали крестьянина И. Брыкайла вслЪдствіе доноса одного мЪстнаго поляка. Несчастнаго повели на мЪстное кладбище, вырыли яму и, поставивъ жертву надъ свЪжей могилой, приказали солдатамъ его разстрЪлять. ПослЪ перваго залпа несчастный упалъ, но остался живъ. Когда-же, несмотря на приказъ, солдаты отказались стрЪлять вторично въ истекавшаго кровью крестьянина, жандармъ самъ прикончилъ лежавшаго.

ПрибЪжавшей за своимъ мужемъ женЪ пришлось быть свидЪтельницей этой страшной расправы.

("Прик. Русь", 1914 г. 1487).

С. Толщевъ. Въ нашемъ селЪ были арестованы въ первую очередь члены читальни Об-ва им. Мих. Качковскаго, а именно: 1) предсЪдатель Яковъ Крукъ (былъ сосланъ въ Оломютць, а въ 1916 г. переведенъ въ Талергофъ), 2) Григорій Лещакъ, 3) псаломщикъ Герасимъ Керодъ, 4) Василiй Керодъ, 5) Федоръ Савка, 6) Игнатій Худышъ, 7) Іосифъ Керодъ, 8) Иванъ Илечко (оба были сосланы въ Талергофъ, гдЪ и скончались отъ тифа), 9) Иванъ Керодъ, 10) Димитрій Курса, 11) Григорій Жуховичъ, 13) Филиппъ Горкъ, 13) Меланія Жуховичъ, 14) Анна Керодъ и 16) Франка Лещакъ. НЪкоторые изъ нихъ были опредЪлены въ австрійскіе полки (т. наз. Steyerreimente) на военную службу и, съ 6Ълыми повязками на рукавЪ (что означало, что они политически ненадежны) отправлены на итальянскій фронтъ.

Четырехъ арестованныхъ, а именно: Ив. Керода, Дим. Курсу, Гр. Жуховича и Ф. Горака держали австрійцы цЪлый день въ кандалахъ подъ корчмой, всячески издЪваясь надъ ними, причемъ бросали жребій, что съ ними сдЪлать — убить или-же увести? Но, когда австрійскій обозъ, къ которому были прикомандированы арестованные, выЪхалъ за село, появился вдругъ русскій разъЪздъ, въ виду чего австрійцы разбЪжались, а четыре означенныхъ арестанта, которые были скованы вмЪстЪ, остались одни, послЪ чего прибЪжавшіе изъ деревни люди, распиливъ цЪпи, освободили ихъ.

Григорій Лещакъ

С. Раковецъ. С. Раковецъ — село русское съ дЪда-прадЪда. Живетъ здЪсь немного римо-католиковъ изъ мЪстнаго же населенія, а потому считающихъ русскій языкъ своимъ роднымъ яэыкомъ, такъ что польско-католическіе священники разъединили ихъ, въ виду различія вЪроисповЪіанія, на поляковъ и русскихъ. Самихъ-же русскихъ разъединилъ пок. священникъ, украинофилъ Мих. Яцкевичъ, построивъ въ селЪ „украинскую" читальню „Просвіты". Такимъ образомъ, въ РаковцЪ существовали, кромЪ русской читальни им. М. Качковскаго и „Русской Дружины", также мазепинская и польская читальни. Поляковъ и „украинцевъ", а собственно говоря — покойнаго священника, весьма раздражало, что русская читальня развивается лучше остальныхъ, благодаря стараніямъ нЪкоторыхъ виднЪйшихъ крестьянъ и народнаго учителя въ отставкЪ М. Ф. Квасника, и что часто устраиваемые ею спектакли и концерты привлекали въ читальню деревенскую молодежь и стариковъ.Пришелъ 1914 годъ. Польскій ксендзъ Янъ Домбровскій сдЪлалъ доносъ на учителя М. Ф. Квасника, крест. Петра Орыщака и предсЪдателя русской читальни Ивана Зазуляка. Явились жандармы, въ числЪ 11 человЪкъ, для производства обыска, послЪ чего всЪхъ троихъ забрали во Львовъ, а затЪмъ выслали въ Терезинъ и Талергофъ.

2 сентября вывели пьяные жандармы также молодого, интеллигентнаго крестьянина Василія ПалЪя изъ дому и тутъ-же на выгонЪ разстрЪляли.

Первыя жертвы.

(Изъ разсказа очевидца).

Лицо, призванное по долгу своего знанія напутствовать приговоренныхъ кь смертной казни и присутствовать при исполненіи приговора, разсказываетъ слЪдующее:

Все, что пишутъ русскія газеты о неслыханныхъ звЪрствахъ австрійцевъ и мадьяръ на нашей несчастной родинЪ, блЪднЪетъ передъ тЪми ужасами, свидЪтелемъ которыхъ пришлось быть мнЪ въ силу моего званія. Сообщаютъ о томъ, какъ дикія орды солдать жгли деревни, насиловали, грабили и убивали безъ суда десятки людей въ припадкЪ озлобленія; все это, конечно, отвратительно и ужасно, но во сто разъ безчеловЪчнЪе то, что творилось австрійскими властями по приговору суда - легально... Я говорю о приговорахъ военно-полевыхъ судовъ въ началЪ войны на крестьянъ и интеллигентовъ, заподозрЪнныхъ въ государственной измЪнЪ.

Вотъ, напр., первый подобный приговоръ, расклеенный по городу и напечатанный во всЪхъ львовскихъ польскихъ и мазепинскихъ газетахъ:

„Ц. и к. военный комендантъ гор. Львова объявляетъ: Фабричный истопникъ Иванъ ХЪль, поденный рабочій Семенъ ХЪль, оба изъ с. Пониковецъ, Бродскаго уЪзда, лЪсной сторожъ Семенъ Шпорлюкъ изъ с. Вел. Фольварковъ, Бродскаго уЪзда, и Антонъ Супликевичъ изъ с. Скоморохъ, Сокальскаго уЪзда, за то, что сообщили разныя свЪдЪнія русскимъ войскамъ, а кромЪ того Семенъ ХЪль за то, что ввелъ нарочно въ заблужденіе австрійскій кавалерійскій разъЪздъ, такъ что этотъ разъЪздъ попалъ въ засаду, — значитъ, всЪ вмЪстЪ за совершеніе преступленія противъ военной мощи государства, приговорены на основаніи § 327 военно-уголовнаго закона военно-полевымъ дивизіоннымъ судомъ ландверы во ЛьвовЪ къ смертной казни черезъ повЪшеніе. Приговоръ приведенъ въ исполненіе 24 авгусга с. г.

(1914 г.) во ЛьвовЪ. 16-лЪтній Николай Щпорлюкъ приговоренъ, за то-же самоЪ преступленіе къ 10-лЪтнему тюремному заключенію".

Это первый приговоръ и первыя жертвы. СлЪдующаго дня, 25 августа, были повЪшены на основаніи приговора военнаго суда: 1) Валентій Кашуба, 21 года, крестьянинъ изъ Лешнева, Бродскаго уЪзда; 2) Александръ Батовскій, 56 лЪтъ, крестьянинъ изъ Бродскаго уЪзда; и 3) Василій Пержукъ, 48 лЪтъ, крестьянинъ изъ Лешнева. Приговоръ былъ исполненъ во дворЪ тюремнаго зданія по Казиміровской ул. Палачемъ былъ солдатъ. Во время казни собралась вокругъ тюрьмы огромная толпа, желавшая полюбоваться видомъ казни „измЪнниковъ", но во дворъ тюрьмы были допущены только оффиціальныя лица и представители печати.

НЪсколько дней спустя (29 авг.) были повЪшены крестьяне: А. Мановскій, 23 лЪтъ, изъ с. Дубровецъ, Яворовскаго уЪзда, Шущинскій, 60 лЪть, изъ с. Фуйна, Жолковскаго уЪзда, Петръ Козицкій, 21 г., изъ с. Крехова, Жолковск. у., и Андрей Пужакъ, 57 лЪтъ, изъ с. Мокротина, Жолковскаго уЪзда. Первые три повЪшены за то, что встрЪчали русскія войска, угощали солдатъ и указывали имъ дорогу; послЪдній, зажиточный и весьма интеллигентный крестьянинъ, за то, что выразился нелестно объ австрійскомъ императорЪ, считая его виновникомъ войны. Умирали всЪ, какъ подобаетъ героямъ-мученикамъ, безъ плача и проклятій, со словами молитвы на устахъ. А Андрей Пужакъ, стоя на ступенькахъ висЪлицы, крикнулъ: „Дя здравствуетъ Великая, НедЪлимая Русь"!

Но самыя кошмарныя картины пришлось мнЪ наблюдать въ военной гарнизонной тюрьмЪ, гдЪ разыгрались тякія потрясающія сцены, которыя гонятъ сонъ въ вЪкъ, мутятъ разсудокъ, которыхъ я никогда не забуду...

Къ смертной казни были приговорены два уніатскихъ священника и 27 крестьянъ. Приговоръ былъ вынесенъ на основаніи показаній одного свидЪтеля, мазепинца, интеллигента, донесшаго, что эти свящЪнники и крестьяне встрЪчали съ хлЪбомъ-солью русскіе передовые отряды, угощали русскихъ солдатъ и сообщали имъ свЪдЪнія относительно расположенія австрійскихъ войскъ. Никакихъ другихъ уликъ и доказательствъ не было.

Несчастные, чувствуя себя совершенно невиновными, даже выслушавъ приговоръ, считали его простой угрозой: приговорили, чтобы напугать насъ и людей въ окрестности, подержатъ мЪсяцъ-два, пока не кончится война, а тамъ и домой отпустятъ... Не вЪрили даже тогда, когда въ камеру вошелъ священникъ и заявилъ, что пришелъ исповЪдывать ихъ передъ смертью.

Однако, пришлось повЪрить. Казнь должна была состояться во дворЪ тюремнаго зданія. Но палача не было, не успЪлъ пріЪхать во время. Власти рЪшили обойтись безъ него, не желая ждать его пріЪзда, тЪмъ болЪе, что нашелся палачъ-доброволецъ, фельдфебель-нЪмецъ, который согласился привести приговоръ въ исполненiе.

О подробностяхъ казни не стану говорить. Скажу только, что вЪшали группами, по нЪскольку человЪкъ. Вывели во дворъ первую партію, четырехъ крестьянъ. Палачъ-доброволецъ истязалъ каждаго по 10 — 12 минутъ, а перваго даже 16 минутъ, да и то долженъ былъ прикончить его руками.

Вывели вторую партію, троихъ крестьянъ. Съ ними произошла та-же самая исторія. ПовЪсивъ послЪдняго изъ этой второй группы, палачъ сь самодовольной улыбкой обратился къ присутствовавшему при казни военному начальству: „Ну вотъ, съ седьмымъ уже пошло легче, а четырнадцатаго вздерну уже по всЪмъ правиламъ искусства („werde ich schon ganz perfekt aufhangen").

Ho остальныхъ вЪшалъ уже не онъ, а другой. ДЪло въ томъ, что власти рЪшили остальныхъ 20 крестьянъ казнить въ родной ихъ деревнЪ для острастки всему населенiю въ окрестности. Что касается двухъ приговоренныхъ священниковъ, то участь ихъ мнЪ неизвЪстна.

(„Прик. Русь", 1914 г. № 1489.)

ПослЪдніе эшелоны.

Въ понедЪльникъ, 18 авг. 1914 г., за два дня до взятія русскими войсками Львова, былъ вывезенъ отсюда послЪдній транспортъ арестованныхъ русскихъ галичанъ, насчитывавшій свыше 700 человЪкъ. По пути изъ тюрьмы на вокзалъ уличная толпа все время звЪрски издЪвалась надъ ними и избивала ихъ, чЪмъ попало. Священника лЪтъ 70 — 80, который вслЪдствіе побоевъ не былъ въ состояніи идти дальше и упалъ на улицЪ, солдаты тутъ-же прикололи штыкомъ и, прикрывъ соломой, оставили на улицЪ. Отношеніе къ арестованнымъ властей, солдать и толпы, изъ мЪстнаго инородческаго населенія было до того звЪрскимъ, что даже одна мЪстная польская газета („Slowo Polskie") не вытерпЪла и обратила вниманiе правительственныхъ круговъ на недопустимость подобныхъ жестокостей надъ неповинными людьми. Но защищать зтихъ мучениковъ не посмЪлъ никто. ТЪ, кто могъ и обязанъ былъ это сдЪлать, а именно свЪтскія и духовныя власти (хотя бы уніатскіе іерархи во главЪ съ гр. Шептицкимъ), не только не принимали никакихъ мЪръ, но, наоборотъ, пользуясь видимой возможностью полнаго искорененія всЪхъ сознательныхъ поборниковъ идеи единства русскаго народа, напускали и науськивали на нихъ жандармовъ. Изъ частныхъ лицъ этого сдЪлать никто не посмЪлъ, хотя-бы потому, что за одно слово сочувствія ждали тоже всякаго тюрьма и мука.

Намъ извЪстенъ, напр., слЪдующiй фактъ. Жена запасного австрійского офицера г-жа Площанская, видя на улицЪ неслыханныя издЪвательства надъ узниками, сказала: „Какъ можно такъ издЪваться надъ беззащитными людьми, которые еще не судились; это же не преступники, а люди, вина которыхъ еще не доказана" - За эти слова ее сейчасъ-же арестовали, посадили вмЪстЪ съ двумя маленькими дЪтьми въ тюрьму, а затЪмъ вывезли куда-то, оставивъ дЪтей на попеченіе чужой женщины. А мужъ г-жи Площанской находился въ то время на фронтЪ...

28 августа, когда русская армiя уже приближалась къ Львову, намЪстничество приказало всЪмъ уЪзднымъ начальникамъ выслать немедленно оставшихся еще въ мЪстныхъ тюрьмахъ узниковъ прямо въ Краковъ. Приказъ этотъ гласилъ:

„Согласно приложенному списку, отправить немедленно задержанныхъ политическихъ руссофиловъ подъ стражей въ Краковъ съ именнымъ спискомъ. {} О выЪздЪ сообщить по телеграфу краковской полиціи. Именной списокъ и время отправленія предложить въ намЪстничество. Въ случаЪ, если окажется нужнымъ конвой, затребовать по телеграфу изъ управленія военнаго округа въ ПеремышлЪ". [Въ подлин.: "Stosownie do przedlozonego wykazu, odstawic natychmiast politycznych detentow russofilow pod straza do Krakowa z imiennym wykazem. O wyjezdzie zawiadomic telegraficznie policie krakowska. Imienny wykaz i czas odjazdu przedlozyc Przezydjum Namiestnictwa. Gdy potrzeba eskorty, zarzadac jej telegraficznie z Militar-Kommando Przemysl. - Prczydium Namiestnictwa"].

Эта телеграмма была разослана начальникамъ разныхъ уЪздовъ. Она относится къ послЪднему транспорту нашихь узниковъ, въ которомъ изъ одного Львова было вывезено свыше 700 человЪкъ. Только немногіе счастливцы, которыхъ почему-либо не успЪли вывезти, были освобождены русскими войсками. Напр., въ СамборЪ были такимъ образомъ освобождены около 400 чел., преимущественно крестьянъ, во ЛьвовЪ около 170 человЪкъ.

("Прик. Русь", 1914 г., № 1425).

Я былъ арестованъ львовской полицiей въ 7 ч. утра 9 августа 1914 г. въ своей квартирЪ на Подвальи № 7. Во время обыска, имЪвшаго характеръ настоящаго погрома, чины полиціи разбили всЪ замки отъ шкафовъ и сундуковъ и перерыли каждый листъ бумаги въ поискахъ зa доказательствомъ моей мнимо-преступной, антигосударственной работы. ОтдЪливъ всЪ русскія кииги и частную корреспонденцію, взяли ее вмЪстЪ со мною въ полицейское управленіе, не разрЪшивъ привести въ порядокъ перерытую квартиру и закрыть окна. На полиціи ждалъ я допроса до 2-хъ ч. дня, когда комиссаръ, указавъ мнЪ на найденныя среди моей корреспонденціи письма В. Ф. Дудыкевича и Р. Ю. Алексевича, a также нЪсколько частныхъ писемъ изъ Россiи, объявилъ мнЪ, что я арестованъ, какъ опасный для государства преступникъ. ЗатЪмъ меня отвЪли въ тюрьму по ул. Яховича и опредЪлили въ камеру № 8, гдЪ уже сидЪли знакомые гг. ПолЪщукъ изъ Бродовъ и Морозъ. Ночь пришлось просидЪть на скамейкЪ, а утромъ по болЪзни перевели меня въ камеру № 7, гдЪ сидЪли гг. Клеберъ, д-ръ Гриневецкій, Хойнацкiй, Липецкій и др., свящ. I. БилинкЪвичъ. На трехъ койкахъ спало семь человЪкъ. За исключеніемъ украинофила Титлы, попавшаго въ нашу компанію, очевидно, по недоразумЪнію, всЪ остальные были свои русскіе люди.

Печальныя вЪсти о разстрЪлахъ и новыхъ арестахъ, доходившія къ намъ извнЪ не предвЪщали намъ ничего хорошаго, а мысли о семьЪ, находившейся во время моего ареста въ деревнЪ на каникулахъ, не давали мнЪ покоя. Ночью былъ слышенъ шумъ проходящихъ по улицЪ войскъ и далекій орудійный гулъ. Повидимому, русская армія продвигалась къ Львову. Мы боялись, что австрійцы, за невозможностью перевезти насъ дальше, поголовно насъ перевЪшаютъ. Однако, Богъ миловалъ. 23 августа, поздно ночью, тюремная администрація велЪла намъ наспЪхъ собраться во дворЪ. До 4 часовъ утра шла провЪрка узниковъ, а затЪмъ, въ сопровожденіи многочисленнаго конвоя и, несмотря на раннее время, при неистовыхъ крикахъ и ругательствахъ толпы, отправили насъ на вокзалъ. ТяжелЪе всего былъ переходъ черезъ вестибюль, туннель и лЪстницу на перронъ. Не одинъ потерялъ зубы или вышелъ къ готовому уже поЪзду съ разбитой головой. Я получилъ нЪсколько ударовъ прикладомъ въ бокъ и нЪсколько пощечинъ. "Ъхали мы по 50 человЪкъ въ вагонЪ, не считая конвоя. Сравнительно хорошо Ъхалось тЪмъ изъ насъ, кто размЪстился на полу подъ скамейками. Они были защищены отъ камней и палокъ, бросаемыхъ въ вагонъ черезъ окна. Безъ воды и пищи доЪхали мы на четвертыя сутки до чешской границы, гдЪ сострадательные чехи впервые насъ накормили и напоили. ЗатЪмъ насъ отправили въ Терезинъ.

Юл. Ник. КисЪлевскiй.

Какъ еврей попалъ въ "руссофилы"?

ВсЪмъ памятенъ 1914-й годъ, но, кажется, больше всЪхъ помнятъ его русскіе галичане! Всякому стоятъ еще въ живой памяти гоненія и ужасы, разыгравшіеся въ нашей странЪ. ВездЪ — въ походахъ и лагеряхъ, на улицЪ и въ вагонахъ, падалъ русскій человЪкъ отъ ударовъ штыковъ, палокъ и камней солдатъ и уличной толпы. ОзвЪрЪвшая орава съ радостью смотрЪла на кровавое зрЪлище, рукоплескала съ оконъ и балконовъ, или-же сама принимала участіе въ этихъ дикихъ, кровавыхъ оргіяхъ. Убивали безнаказанно, безъ суда; за убійства, запрещенныя Божьимъ и человЪческимъ закономъ, получались награды и похвалы.

Тутъ я хочу разсказать одинъ траги-комическій инцидентъ, разыгравшійся на этомъ мрачномъ фонЪ 31 августа приснопамятнаго 1914 года.

Стояла хорошая погода. Около 10 часовъ утра двинулись мы эшелономъ изъ тюрьмы „Бригидки" вверхъ по Казиміровской улицЪ въ направленіи главнаго вокзала. Тамъ предполагалось погрузить насъ въ вагоны и увезти насъ на западъ, изъ страха передъ русскими войсками, которыя стояли уже у воротъ Львова.

Эшелонъ былъ окруженъ густымъ кордономъ пЪшей и конной полиціи, а мы въ серединЪ двигались четверками до того сбитыми рядами, что черезъ наши головы могъ полицейскій передать полицейскому по другой сторонЪ папироску.

Солнце пекло немилосердно. Отъ жажды и волненія мы находились въ лихорадочномъ состояніи; во рту высохло, трудно было дышать.

Вдругъ какой-то еврей съ желЪзной палкой пробирается сквозь густые ряды конвоя и хочетъ ударить по головЪ кого-нибудь изъ арестованныхъ, чтобы показать и удовлетворить свой австрійскій "патріотизмъ".

Не знаю, что за человЪкъ былъ тотъ полицейскій, мимо котораго какъ-разъ, съ занесенной на насъ палкой, протискивался юркій еврейчикъ,— русскій-ли онъ былъ тоже и возмутился за насъ, или же просто хотЪлось ему посмЪяться надъ евреемъ, — только онъ, въ то время, когда еврей между конвойныхъ протянулъ руку, чтобы нанести ударъ, схватилъ его за шиворотъ и толкнулъ въ середину.

Еврей сразу опЪшилъ, не сознавая своего положенія. Подумавъ, что это шутка, сталъ бросаться на всЪ стороны, угрожать намъ кулакомъ, а наконецъ глупо улыбаться. Мы также предполагали, что конвойный помогъ Ъму подойти ближе, чтобы ударъ былъ вЪрнЪе, а потомъ отпуститъ его на свободу.

ТЪмъ временемъ еврейчикъ все-таки спохватился и началъ силой пробиваться изъ нашихъ рядовъ, а когда это не помогало, сталъ просить полицейскаго выпустить его изъ нашей среды, причемъ даже слезы у него выступили на глазахъ, а лицо отъ испуга все посЪрЪло.

Но не отпустили уже полицейскіе еврея. Одни просто не замЪтили этого происшествія, другіе были рады комическому случаю, а мы шагомъ обреченныхъ подвигались впередъ, сосредоточивъ все свое вниманіе не такъ на глупомъ евреЪ, какъ на грозной, разъяренной толпЪ вокругь, которая не знала, какой 6ы избрать для насъ родъ смерти, и все совЪтовала конвойнымъ то разстрЪлять насъ, то повЪсить, то заживо погребать.

На вокзалЪ посадили насъ въ товарные вагоны, загрязненные лошадинымъ пометомъ.

Еврея такжЪ втолкнули въ вагонъ какъ участника транспорта. Онъ началъ все еще утЪшать себя, что это одно недоразумЪніе и что съ нимъ ничего плохого не произойдетъ, то вдругъ бросался на насъ, какъ бЪшеный, ругая прокятыхъ „москвофиловъ", какъ причину своей бЪды. А когда смЪнилась стража, тутъ уже никто не обращалъ вниманія на еврея. Прикладъ винтовки одинаково хорошо работалъ на нашей и на еврейской спинЪ.

Такъ мы съ нимъ вмЪстЪ и пріЪхали въ талергофскій адъ. А когда черезъ нЪкоторое время въ нашей средЪ вспыхнула эпидемія тифа, заболЪлъ имъ и нашъ еврей и вскорЪ почилъ вЪчнымъ сномъ въ русской братской могилЪ „подъ соснами".

Гр. Лещакъ.

 

Мостисскій уЪздъ.

С. Хоросница. Въ с. ХоросницЪ до войны била просвЪтительная работа ключемъ. Въ мЪстной читальнЪ имЪлась хорошая библіотечка, болышей частью экономическаго содержанія, а О-во им. Мих. Качковскаго имЪло здЪсь опытное поле съ посЪвами улучшенныхъ сортовъ хлЪбовъ и опытную станцію съ искусственными удобреніями, куда представлялись нЪкоторыя сельско-хозяйственныя орудія и машины для демонстраціи. ИмЪлась здЪсь также плЪменная станція лучшихъ породъ домашней птицы.

Все это привлекало мЪстныхъ жителей къ читальнЪ, главной виновницЪ ихь хозяйственнаго благополучія, и въ свою очередь кололо въ глаза фанатиковъ-украинофиловъ сосЪднихъ селъ.

Въ послЪдніе два года до начала войны часто заходилъ въ Хоросницу бывшій гимназистъ-неудачникъ изъ Арламовской Воли насаждать въ народЪ мазепинскій сепаратизмъ и возбуждать вражду среди мЪстныхъ жителей. Агитація велась по обыкновенію въ корчмЪ. Того рода „просвЪтители" не стЪснялись распространять въ селЪ сплетни и завЪдомую клевету относительно людей, которые руховодили тамъ культурно-просвЪтительной работой и пользовались уваженіемъ, вслЪдствіе чего и были помЪхой злонамЪреннымъ замысламъ агитаторовь. Для иллюстраціи укажемъ на одинъ такой характерный примЪръ ихъ зловредной работы.

По совЪту мЪстнаго уроженца, извЪстнаго общественнаго дЪятеля Г. С. М-а, одинъ изъ хоросницкихъ крестьянъ отдалъ свою дЪвочку на ученье въ сельскохозяйственное училище при женскомъ ЛЪснинскомъ монастырЪ въ ХолмскоЙ губ., гдЪ въ то врЪмя обучалось уже около 10 галичанокъ. Это именно взбЪсило украинофильскихъ агитаторовъ и они начали хитро распространять въ ХоросницЪ злобные слухи и убЪждать малоразвитаго отца дЪвочки, что его дочь вывезена не въ училище, а продана въ домъ терпимости. ВслЪдствіе настойчивыхъ уговоровъ крестьянинъ повЪрилъ наглой клеветЪ и, несмотря на получаемыя отъ дочери письма, предъявилъ къ человЪку, посовЪтовавшему и посодЪйствовавшему помЪстить дЪвочку въ училище, судебный искъ, обвиняя его въ продажЪ дочери. Конечно, судъ не нашелъ тутъ ничего преступнаго и освободилъ отвЪтчика. Но агитаторы достигли своего, ибо въ селЪ пошли уже раздоры.

Когда же въ 1914 г. началась война и пошли повсемЪстные аресты виднЪйшихъ русскихъ людей, этимъ случаемъ опять воспользовались украинофилы для устраненiя ненавистныхъ имъ "руссофиловъ". Въ этихъ видахъ они услужливо доносили и указывали австрійскимъ властямъ — кого нужно арестовать, какъ опаснаго „москвофила".

Такимъ образомъ были арестованы и вывезены въ Талергофъ слЪдующіе мЪстные русскіе крестьяне: 1) Андрей Алекс. Кобылецкій, предсЪд. читальни, 2) Герасимъ Веселовскій, 3) Семенъ Ник. Малецъ, 4) Петръ Ив. Вусъ, 5) Григорій Мих. Смукъ, 6) Антонъ Веселовскій, 7) Янголевый, 8) Гавріилъ Мих. Соймовскій, ?) Иванъ Пантел. Малецъ, 10) Иванъ Тимоф. Каспришинъ и 11) Герасимъ Мих. Смукъ — причемъ большинство ихъ умерло въ ссылкЪ.

ПослЪдній изъ нихъ, Г.Смукъ, палъ жертвою собственнаго доносительства. Какъ темное орудіе украинофильскихъ агитаторовъ, отправился онъ уже послЪ ареста перечисленныхъ лицъ въ Мостиска, чтобы сдЪлать въ староствЪ доносъ еще на нЪкоторыхъ своихъ односельчанъ. По пути встрЪтился онъ, однако, съ жандармомъ, который арестовалъ его тоже, а тамъ постигла его общая участь другихъ арестованныхъ: онъ былъ сосланъ въ Талергофъ, гдЪ и умеръ отъ тифа.

ВмЪстЪ съ Семеномъ Н. Мальцемъ былъ арестованъ также его 15-лЪтній внукъ Андрей, который, однако, черезъ несколько дней, какъ малолЪтній былъ освободенъ.

Гавріилъ Соймовскій былъ уже изъ Талергофа зачисленъ въ армію и погибъ на войнЪ.

Столько мучениковъ дала маленькая деревушка Хоросница. Ни въ чемъ неповинные, лучшіе хозяева въ селЪ, по большей части старики, нЪкоторые даже неграмотные, — всЪ они пали жертвой слЪпого партійнаго фанатизма и Каиновой работы родныхъ братьевъ, извращенныхъ австрійской политикой.

Библiотеку, имЪвшуюся въ читальнЪ, жандармы сожгли.

 

 

Перемышлянскій уЪздъ.

М. Глиняны. По доносамъ „украинскихъ" іудъ были посажены въ тюрьму въ первой половинЪ августа 1914 года слЪдующіе жители Глинянъ: 1) Михаилъ Маркевичъ, 2) Дамьянъ Комаръ, 3) Андрей Тузъ и 4) студ. Иванъ Тузъ. Арестованные были отправлены въ перемышльскую крЪпость. Когда они на допросЪ спросили — за что ихъ арестовали и куда ихь направятъ, уЪздный староста отвЪтилъ, что основаніемъ къ аресту послужилъ доносъ мЪстнаго законоучителя свящ. Евг. Костишина.

На слЪдующій день доносчики распустили сплетню, что арестованныхъ уже повЪсили и что послЪдуютъ еще дальнЪйшіе аресты и казни "москвофиловъ". ПослЪдняя вЪсть, конечно, оправдалась, вселивъ мракъ въ женъ и дЪтей намЪченныхъ жертвъ. Іуды работали, не покладая рукъ, ежедневно предавали по нЪскольку человЪкъ, радуясь своимъ успЪхамъ, что имЪютъ возможность такъ легко уннчтожить ненавистныхъ „кацаповъ". Такимъ обраэомъ были еще арестованы: 5) Иванъ Чайковскій, 6) Константинъ Антоновъ, 7) Николай Ясеницкій, 8) Федоръ Ладычка, 9) Иванъ Бунда, 10) Иванъ Приплесь, 11) Павелъ Баньковскій, 12) Димитрій Тимнякъ, 13) Михаилъ Галанъ, 14) Петръ Дзятковскій, 15) Петръ Дячикъ (умеръ въ ТалергофЪ), 16) адвокатъ д-ръ Конюшевскій, 17) гимназистъ Владиміръ Комаръ, 18) Максимъ ПЪняжко, 19) Николай Тузъ (умеръ оть побоевъ) и 20) юродивый еврей Моисей Катцъ.

ВсЪ перечисленные, послЪ тяжелыхъ мытарствъ по разнымъ галицкимъ тюрьмамъ, были сосланы въ концЪ августа въ глубь Австріи: однихъ вывезли въ Линцъ, другихъ въ Талергофъ, остальныхъ въ Оломютцъ, Гминдъ, Терезинъ и Шильбергъ.

Ив. Чайковскій.

 

Съ моментомъ объявленія войны въ Глинянахъ стало весьма неспокойно. Массовые аресты привели насъ къ убЪжденію, что насъ выдаютъ свои-же люди—мазепинцы. Въ началЪ мы только догадывались объ этомъ, а затЪмъ уже и сами мазепинцы, не стЪсняясь, стали хвастаться своими подвигами. Оказалось, что наша свобода и жизнь зависЪли, главнымъ образомъ, отъ „украинца" свящ. Костишина, сотрудника приходства Глиняны-Заставье. Онъ былъ всесиленъ, арестовывалъ и освобождалъ по своему усмотрЪнію. Напр., 5 августа 1914 г. онъ приказалъ арестовать псаломщика Ивана Богуславскаго, а черезъ полъ часа отпустилъ его на свободу. Было даже впередъ извЪстно, кто будетъ арестованъ. Такъ, напр., Анастасія Галанъ, узнавъ о предстоящемъ арестЪ своего мужа, явилась къ Костишину и съ плачЪмъ пала къ его ногамъ.

Клянусь, что если моего мужа арестуютъ, то я убью своихъ дЪтвй и сама покончу съ собою — заявила несчастная женщина нЪдостойному священнику,- а тогда вамъ прійдется за насъ дать отвЪтъ передъ Богомъ!

Костишинъ успокоилъ и увЪрилъ ее, что мужъ ея останется нетронутымъ. И дЪйствительно, его не арестовали. Подобная же исторія повторилась съ псаломщикомъ Михаиломъ ПЪняжкомъ: когда онъ явился къ Костишину съ

просьбой предотвратить предполагаемый его арестъ, онъ увидЪлъ на столЪ у него списокъ подлежащихъ аресту лицъ. Костишину усердно помогалъ въ этомъ отношенiи благочинный Павелъ Бачинскій, для лучшей характеристики котораго слЪдуетъ отмЪтитъ, что онъ, уже по окончаніи войны, по примЪру историческаго Зельмана, самовольно и безъ всякаго основанія запиралъ пятикратно нашу церковь.

Предавали насъ и свои-же братья—крестьяне, украинофилы Михаилъ и Василій Тимняки. ПослЪдній говорилъ, что если-бы покойный нашъ односельчанинъ Ив. БЪлорусскiй былъ еще въ живыхъ, то его больного вмЪстЪ съ постелью заперли 6ы въ тюрьму.

Много перестрадалось, многое изгладилось изъ памяти. Когда вспоминаешь пережитое, самъ себЪ не вЪришь, чтобы въ такъ называемой культурной странЪ творилось такое безправіе. Однако, факты говорятъ сами за себя: это — могилы замученныхъ, ихъ сироты и вдовы...

Ф. Ладычка.

НаканунЪ отступленія австрійской армiи, уже послЪ ареста нЪкоторыхъ нашихъ людей, я, не предчувствуя бЪды, вышелъ на улицу. Глинянскіе жандармы уже выЪхали, въ воздухЪ чувствовалось приближеніе русскихъ войскъ. Вдругъ подходитъ ко мнЪ какой-то человЪкъ и, ничего не говоря, стаетъ рядомъ со мной. Въ нЪсколькихъ шагахъ сзади его идетъ золочевскій жандармъ. Подходитх ближе и спрашиваЪтъ: "Ну, который?"— „Вотъ этотъ!" — показалъ на меня подошедшiй, послЪ чЪго жандармъ арестовалъ меня и повелъ въ глинянскій судъ, захвативъ по пути также моего сосЪда Николая Ив. Туза. Однако, проЪзжавшій какъ-разъ офицеръ приказалъ намъ вернуться и направилъ насъ въ штабъ.

Были тутъ одни тирольцы. Они, послЪ краткаго, непонятнаго крика, начали окладывать насъ саблями. Удары сыпались большей частью на голову. Потомъ, построившись въ два ряда, провели насъ между собой дважды сквозь строй, снова избивая, куда попало. Николая Туза до того избили, что вся его одежда была въ крови. ПослЪ этого посадили насъ на повооду. Конвоирующій насъ жандармъ спросилъ — изъ котораго мы прихода (въ Глинянахъ два прихода)? Узнавъ, что мы изъ Заставской, благочиннаго Павла Бачинскаго, жандармъ вынулъ какой-то списокъ и сказалъ:

— Чего же вы хотите? У насъ имЪется списокъ отъ Бачинскаго. Мы должны были арестовать еще 18 человЪкъ, только намъ нехватаетъ времени, такъ какъ было приказано скорЪе отступать, а потому захватили лишь васъ двоихъ, живущихъ на окраинахъ мЪстечка. Васъ выдалъ вашъ ксендзъ.

Насъ завезли въ Королевскія Ляшки. Мой спутникъ, Николай Тузъ, избитый до крови, умиралъ на подводЪ, а потому сопровождающій насъ жандармъ спросилъ офицера, что съ нами дЪлать? Офицеръ только сдвинулъ плечами:

— ДЪлай, что хочешь!

Жандармъ отошелъ на минутку отъ насъ. Я воспользовался этимъ и, поднявшись съ телЪги, взялъ умирающаго товарища на руки и скрылся въ сосЪднемъ саду. У меня еще осталось настолько силы, что я раздЪлъ до рубашки умирающаго Туза и, собирая росу съ кустовъ и травы, началъ его приводить въ чувство. ТЪмъ временемъ австрійцы отступили, а мы приволоклись утромъ домой.

Николай Ив. Тузъ вскорЪ послЪ этого скончался отъ нанесенныхъ ему побоевъ и пораненій. Я еще живу и разсказываю объ этомъ происшествіи для памяти грядущихъ поколЪнiй. Пускай знаютъ наши дЪтн и внуки, какъ страдали ихъ отцы за русскую идею, пусть берутъ себЪ съ насъ примЪръ въ борьбЪ за права и честь русскаго народа!

Максимъ ПЪняжко.

С. Лагодовъ. Въ с. ЛагодовЪ были арестованы слЪдующія лица: свящ. Феодоръ Сахно, крест. Константинъ Кузьма (умеръ 26 мая 1915 г.), Кондратъ Кузьма, Павелъ Тиховичъ, Яковъ Флёрко, Федоръ Щуръ (глухонЪмой, былъ заколотъ солдатами въ сентябрЪ 1914 г.) и Степанъ Возьный, взятый изъ Талергофа на военную службу.

ПослЪ отступленія русскихъ войскъ были арестованы: Петръ Мохнацкій (умеръ 5 апрЪля 1915 г.), Николай Сеникъ, Тимофей Кузьма, Марія Кузьма и Анна Тиховичъ сь груднымъ ребенкомъ.

ВсЪ они были обвинены въ государственной измЪнЪ и шпіонажЪ и административнымъ порядкомъ сосланы въ Талергофъ.

М. Пилипчукъ.

С. Полтва. Пятнадцать лЪтъ тому назадъ въ селЪ ПолтвЪ открылась читальня им. М. Качковскаго, пожарная дружина, потребилка и ссудо-сберегательная касса. ВсЪ эти товарищества - развивались великолЪпно, что приводило въ бЪшенство мЪстныхъ украинофиловъ. Они рыли подъ нами яму въ продолженіе нЪсколькихъ лЪтъ.

Въ началЪ мобилизацiи въ 1914 г. донесли они въ жандармерію, что наша "дружина" пЪла „Боже царя храни". Это дало толчокъ къ послЪдовавшей расправЪ. Въ село прибыли жандармы и произвели тщатЪльный обыскъ. Не найдя ничего, они все таки арестовали меня, Кирилла Майбу, Ивана Сендегу и Петра Пелиха, отвели насъ въ жандармское управленіе и заперли на ночь въ курятникъ. На слЪдующій день пополудни заковалъ насъ мазепинецъ-жандармъ Шевцевъ всЪхъ вмЪстЪ и препроводилъ въ перемышлянскую тюрьму. Благодаря добродушному тюремному ключнику, обращеніе въ тюрьмЪ было сносное. Онъ даже накормилъ насъ за свой счЪтъ, а когда насъ отправляли во Львовъ, упросилъ жандармов не ковать насъ въ кандалы. Во ЛьвовЪ отправили насъ, по истеченіи двухъ недЪль и послЪ допроса, въ концентрацiонную тюрьму "Бригидкн". Тутъ уже обращались съ нами очень плохо. Въ день Успенія Пресв. Богородицы, когда русскія войска находились на разстояніи четырехъ миль отъ Львова, тюремное начальство поручило мазепинскимъ „січовикамъ" отвести насъ на вокзалъ для погрузки въ вагоны и дальнЪйшаго слЪдованія на западъ. Конечно, "сiчовики" исполнили свою задачу отлично. По пути они все время подталкивали насъ прикладами, а когда уличная толпа бросала въ насъ камнями, они не только не мЪшали ей въ этомъ, но даже всякій разъ предупредительно разступались, когда кто-нибудь изъ толпы намЪревался нанести намъ непосредственно палкой или кулакомъ удары. Когда-же мы въ отчаяніи и смятеніи бросили вещи, чтобы руками закрытъ лицо отъ ударовъ, то „січовики" снова подгоняли насъ винтовками, а пассажиры изъ трамваевъ били по головамъ. Наконецъ, привели насъ на главный вокзалъ и, съ помощью кулаковъ (ступенекъ не было), вогнали насъ въ товарные вагоны. Въ вагонЪ оглядываюсь на своихъ товарищей и вижу одного безъ шапки, другого безъ зубовъ, а то еще съ разбитой головой, а тамъ въ углу лежитъ смертельно раненый и тяжело стонетъ. Было такое впечатлЪніе, словно мы только-что вернулись съ поля битвы... ВпослЪдствіи я узналъ, что изъ нашего транспорта, состоявшаго изъ двухсотъ человЪкъ, отправлено семнадцать избитыхъ человЪкъ въ больницу.

Черезъ нЪсколько часовъ поЪздъ тронулся. Стояла невозможная жара, томила жажда, но страшно было просить воды отъ караульныхъ, которые до изнеможенія ругали насъ хриплыми голосами.

По истеченіи сутокъ мы прибыли въ Краковъ. ЗдЪсь стража смЪнилась. Мазепинскихъ „січовиковъ" замЪнили линейными солдатами-чехами. Офицеръ, начальникъ смЪнившагося караула, передавая насъ чехамъ, сообщилъ имъ, что мы опаснЪйшіе измЪнники, слЪдовательно, разрЪшается нась въ случаЪ малЪйшаго непослушанія приколоть на мЪстЪ, какъ собакъ. Но солдаты - чехи, узнавъ, что мы русскіе галичане, съ сочувствіемъ угостили насъ табакомъ, а на ближайшемъ питательномъ пунктЪ накормили. Такъ мы уже спокойно доЪхали до моравскаго Брна.

Иванъ Кузьма.

Четверо насъ, а именно, я, Михаилъ Сендега, Василiй Мыськовъ и Федоръ Сорока, работали на желЪзной дорогЪ въ продолженіе нЪсколькихъ лЪтъ. Въ началЪ войны работы кончились, и пришлось уйти домой, не дождавшись уплаты мЪсячнаго жалованья. Когда русскія войска приближались къ Львову, мы переселились въ сосЪднiя села, ибо предполагалось, что черезъ Полтву пойдетъ боевая линія. Въ виду отсутствія денегъ и припасовъ, мы начали порядочно голодать. Тогда, вспомнивъ о причитающемся намъ жалованьи, мы отправились черезъ Давидовъ во Львовъ, чтобы взять изъ дирекціи желЪзной дороги заработанныя суммы. Вдругъ изъ лЪса выЪхали верхомъ двое мадъяръ и, остановивъ насъ, связали длинной веревкой такимъ образомъ, что мы парами шли спереди, а другой конецъ шнура держалъ мадьяръ въ рукахь, погоняя насъ все врЪмя саблей. Во ЛьвовЪ били насъ на улицахъ камнями, а съ этажей и балконовъ ликующіе зрители обливали насъ водою и помоями.

На полицiи ничего не помогли наши оправданія ни удостовЪренія, выданныя намъ сельскимъ старостой. Насъ приняли за шпiоновъ. Полиція звЪрски издЪвалась надъ нами и все время показывала намъ крюкъ, на которомъ мы будемъ висЪть. Испугавшись позорной смерти, мы прибЪгли къ молитвЪ, какъ единственному спасенію и надеждЪ. Мадьяры и полиція стали тогда толкать насъ головами о каменную стЪну.

Когда во ЛьвовЪ возникла тревога, насъ присоединили къ другимъ русскимъ галичанамъ и отправили спЪшно на вокзалъ. Переходъ на вокзалъ былъ ужасЪнъ. Я не буду описывать его, ибо найдутся другіе, которые лучше представятъ этотъ поистинЪ страстный путь. Не одни мы прошли этотъ путь, а тысячи и десятки тысячъ...

На вокзалЪ помЪстили насъ по 60 человЪкъ въ вагоны, полные лошадинаго навоза и насЪкомыхъ, и отправили на западъ.

Николай Сидоракъ.

С. Ладанцы. ПослЪ ареста 1 авг. 1914 г. меня отвЪзли въ перемышлянскую тюрьму, а на слЪдующій день отправили въ сопровожденіи жандарма и солдата во Львовъ, въ замарстыновскую военную тюрьму. Дорога съ Лычаковскаго вокзала, вмЪстЪ съ двумя крестьянами изъ сосЪднихъ селъ, была сплошнымъ издЪвательствомъ и терзаніемъ. Уличная толпа, среди ругательствъ, чуть насъ не убила. Конвой молчалъ все время, не только не препятствуя безчинствующей толпЪ, но даже всячески ее поощряя къ излiянію своего „патріотизма". Едва живыхъ привели насъ въ тюрьму, которая спасла насъ отъ неминуемой смерти.

Когда русскія войска подступили подъ Львовъ, въ городЪ возникла страшная паника. 30 августа перевели часть арестованныхъ — въ томъ числЪ и меня — въ „Бригидки", а 31 августа срЪди новыхъ звЪрскихъ издЪвательствъ и нечеловЪческаго обращенія, насъ отвели на главный вокзалъ, заперли въ товарные, грязные вагоны и направили черезъ Венгрію въ Талергофъ. Ъхали мы пять сутокъ, не получая все время никакой пищи, а только два раза получивъ по кружкЪ горячаго чаю.

Свящ. А. В. Бучко.

Перемышльскій уЪздъ.

Г. Перемышль. Въ самомъ ПеремышлЪ были въ началЪ войны арестованы и сосланы въ Талергофъ:

1) о. д-ръ Михаилъ Людкевичъ (умеръ въ ТалергофЪ), 2) Махляй, 3) Галанъ, 4) Борухъ, 5) Кровивницкій, 6) сов. суда Владимiръ Литынскій, 7) врачъ д-ръ Юліанъ Войтовичъ, 8) Фердинандъ Левицкій съ сыномъ, 9) Наталія Юл. Несторовичъ, 10) адвокатъ д-ръ К. С.Черлюнчакевичъ и 11) д-ръ О. О. Крушинскiй.

Въ с. ПоздячЪ были арестованы въ началЪ августа 1914 г. и вывезены въ Талергофъ: 1) свящ. Іосифъ Преторіусъ, 2) псаломщикъ Иванъ К. Цымбалко, 3) Адамъ Федакъ (умеръ въ ТалергофЪ 15 февр. 1915 г.), 4) Павелъ Кицька, 5) студ. Михаилъ Кицька, 6) Петръ Федашъ (умеръ въ Талер. 19 февраля 1915 г.), 7) Iосифъ Феснакъ, 8) Михаилъ М. Пашкевичъ, 9) Михаилъ Ив. Пашкевичъ и 10) Степанъ Стечина (умеръ въ Тал. въ октябрЪ 1914 г.).

Въ дочернеиъ селЪ НаклЪ были арестованы: 1) Степанъ Щирба, 2) Степанъ Феснакъ, 3) Михаилъ Мацюкъ. ЗатЪмъ были вывезены въ Гминдъ: 4) Анна Костецкая, жена уЪздн. организатора, который находился въ то время на военной службЪ и лежалъ въ военномъ госпиталЪ, избитый до полусмерти украинофилами, и 5) Иванъ Павлина (умеръ въ ГминдЪ въ 1915 г.). Наконецъ, были вывезены въ Хорватію: в) Дмитрій Федакъ, 7) Семенъ Матайко (старшій) и 8) Андрей Цымбалко.

ЗвЪрская расправа съ „руссофилами" на улицахъ Перемышля.

15 сентября 1914 г. на улицахъ древне-русскаго княжьего Перемышля рязыгралась такая жуткая и кошмарная сцена, которая своей непосредственной дикостью и жестокостью далеко превзошла всЪ остальные ужасы и неистовства безудержно примЪнявшагося въ тЪ страшные дни по отношенію къ русскому населенiю террора. Въ бЪлый день, подъ охраной государственной жандармеріи, среди многотысячнаго культурнаго населенія и несмЪтнаго крЪпостного гарнизона, были вдругъ, безъ всякой причины и вины, звЪрски изрублены и растерзаны обезумЪвшими солдатами и городской толпою сорокъ четыре ни въ чемъ неповинныхъ русскихъ людей, причемъ эта ужасная расправа не только не вызвала со стороны мЪстныхъ австрійскихъ властей ни малЪйшаго негодованія и возмездія, но даже, наоборотъ, получила изъ устъ верховнаго начальника этихъ послЪднихъ, пресловутаго коменданта крЪпости генерала Кусманека, полное одобреніе и признанiе...

Въ виду исключительной и характерной уродливости и яркости этого кошмарнаго событія, возмущенная память о которомъ перейдетъ, конечно, въ нашемъ многострадальномъ народЪ отъ рода въ родъ, приводимъ рядъ сообщеній и воспоминаній о немъ, появившихся въ разное время и съ разныхъ сторонъ въ періодической печати.

Первое сообщеніе о происшедшей въ ПеремышлЪ страшной бойнЪ получила львовская газета „Прикарпатская Русь" только въ началЪ 1915 г. отъ находившагося въ то время въ ПеремышлЪ, а затЪмъ вывезеннаго въ глубь Австріи и бЪжавшаго оттуда въ Швейцарію лица:

„Въ ПеремышлЪ намъ пришлось особенно много вытерпЪть отъ мЪстныхъ мазепинцевъ, поляковъ и евреевъ, а также отъ солдатъ-мадьяръ. Но еще хуже пришлось другой партіи нашихъ арестованныхъ въ ПеремышлЪ. Въ 2 часа дня, въ разстояніи какихъ-нибудь 400 шаговъ отъ дирекціи полиціи, толпа мЪстныхъ мазепинцевъ, поляковъ и евреевъ, поощряемая солдатами мадьярами, съ такимъ остервеЪніемъ накинулась на проходившихъ подъ конвоемъ арестованныхъ русскихъ крестьянъ и интеллигентовъ, въ общемъ числЪ 42 челов., что сорокъ изъ нихъ были тутъ-же на улицахъ растерзаны на смерть и только 2 лица остались въ живыхъ. Въ числЪ убитыхъ находилась также и 17-лЪтнян дЪвушка, ученица 7 кл. гимназіи, Марія Игнатьевна Мохнацкая, дочь настоятеля прихода въ с. Войтковой, Добромильскаго уЪзда.

(„Прик. Русь", 1915, № 1539).

Убитая такъ трагически Марія Игнатьевна Мохнацкая род. 21 декабря 1897 г. въ с. Войтковой, Новосандецкаго уЪзда, гдЪ отецъ ея состоялъ въ то время настоятелемъ прихода. Воспитывалась въ русскомъ пансіонЪ въ СянокЪ, а въ критическій моментъ какъ-разъ, окончивъ 6-ой классъ гимназіи, находилась на каникулахъ у родителей, въ с. Войтковой, Добромильскаго уЪзда, гдЪ 6 сентября 1914 г. и была арестована, а затЪмъ, вмЪстЪ съ цЪлой партіей арестованныхъ крестьянъ, препровождена въ Перемышль — на мученическую смерть. Арестованный нЪсколько раньше отецъ ея, о. Игнатій, былъ вывезенъ въ глубь Австріи, а замЪмъ, по возвращеніи изъ ссылки, вскорЪ умеръ, братъ же студенть, Феофилъ Игнатьевичъ, былъ въ свою очередь разстрЪлянъ австрійцами послЪ русскаго отступленія въ 1915 году.

Сраженіе на линіи Яновъ-Городокъ, закончилось новымъ пораженіемъ австрійской арміи.

Отступая къ Перемышлю, австрійскія войска арестовали по пути изъ Городка въ Судовую-Вишню 48 мЪстныхъ, заподозрЪнныъъ въ "руссофильствЪ", русскихъ жителей и пригнали ихъ подъ сильнымъ конвоемъ въ крЪпость. Въ пестрой толпЪ арестованныхъ преоблалали крестьяне, но было также нЪколько желЪзнодорожныхъ служащихъ и двЪ дЪвушки, изъ которыхъ одна — дочь священника.

Въ ПеремышлЪ, на улицЪ Дворскаго, несчастныхъ встрЪтили Ъхавшіе верхомъ мадьяры-гонведы и пЪхота. Увидавъ утомленныхъ и измученныхъ русскихъ, они начали подгонять ихъ прикладами и безпощадно толкать и избивать.

Несчастныя жертвы, падая и обливаясь кровью, продолжали двигаться впередъ, пока не оказались загнанными на улицу Семирадскаго, соприкасающуюся на одномъ изъ перекрестковъ съ улицей Дворскаго.

Тутъ, у домовъ № 1, 2 и 3, началось уже настоящее, звЪрское избiеніе арестованныхъ. Били гонведы, били мадьяры-пЪхотинцы, мЪстные евреи и мазепинцы, какъ попало и чЪмъ попало. Помогать извергамъ выскочили изъ ресторана въ домЪ № 1 еще какіе-то хулиганы. Изъ дверей и оконъ евреи начали бросать въ несчастныхъ мучениковъ тяжелые пивные стаканы, палки и даже неизвЪстно откуда добытые куски рельсовъ полевой желЪзной дороги.

Улица огласилась стонами и криками...

— Nіcht schlagen — nur schiessen (не бить, а разстрЪливать)!— раздался вдругъ рЪзкiй и пронзитЪльный голось какаго-то маiора.

Тогда дЪвушка — дочь священника — пала на колЪни передъ Распятіемъ, находящимся на углу въ нишЪ дома № 4, и, поднявъ къ нему руки, воскликнула:

— Мать Божья, спаси насъ!

Тутъ къ несчастной дЪвушкЪ подскочилъ солдатъ-мадьяръ и сильно ударилъ ее по головЪ ручкой револьвера, а затЪмъ выстрЪлилъ ей въ лобъ, послЪ чего она, какъ подкошенная, упала замертво...

Этотъ выстрЪлъ послужилъ сигна-юмъ. Началась стрЪльба. Стоны, крики, ружейные выстрЪлы — все смЪшалось вмЪстЪ въ какой-то дикій, кошмарный хаосъ...

Солдаты и евреи съ остервенЪніемъ продолжали бить палками и прикладами бездыханныя тЪла убитыхъ...

Брызги крови и мозга разлетались въ стороны, оставляя густые слЪды на мостовой и стЪнахъ сосЪднихъ домовъ...

ПослЪ избiенiя тЪла несчастныхъ страдальцевъ превратились въ безформенную массу. Ихъ впослЪдствіи подобрали на телЪги и куда-то увезли. Среди убитыгъ оказалось двое несчастныхъ, подававшихъ еще слабые признаки жизни, но одинъ изъ нихъ умеръ по дорогЪ, а другой — нЪсколько часовъ спустя въ госпиталЪ.

А на слЪдующій день евреи стали усердно соскабливать кровавые слЪды со стЪнъ и замазывать ихъ известью... ТЪмъ не менЪе, на домахъ №№ 1 и 3 эти кровавыя печати позорнаго и гнуснаго преступленія долго были еще видны, какъ вЪчный и несмываемый укоръ безчеловЪчнымъ палачамъ.

А. И-овъ.

(„Прик. Русь", 1915 г. 1613).

Въ дополненiе къ сообщенному выше, со словъ очевидца, потрясающему описанію звЪрской расправы съ несчастными мучениками, „Прик. Русь" привела тутъ-же изъ „Slowa Роlskego" относящійся къ тому-же факту разсказъ мЪстнаго поляка, не только вполнЪ подтверждающій его по существу, но также дополняющій его еще новыми аналогичными данными и чертами:

„Мадьяры оставили среди жителей самыя худшія воспоминанія. ОбщеизвЪстнымъ является фактъ, что они привЪзли однажды около 46 крЪстьянъ, заподозрЪнныхъ въ „москалефильствЪ", и поубивали всЪхъ прикладами на серединЪ улицы на глазахъ населенія.

Другой разъ, уже во время осады, они снова привели около 40 лицъ и предали ихъ военно-полевому суду, причемъ скромно добавили, что изъ этой партіи уже повЪшены ими 60 человЪкъ! Военный судъ оправдалъ всЪхъ на слЪдующій же день, однако, не могъ, конечно, оправдать тЪхъ, что были прежде уже повЪшены за такія - же самыя „преступленія"...

Однажды было доложено по начальству, что мадьярскіе жандармы арестовали въ одномъ изъ предмЪстій много крестьянъ и издЪваются надъ ихъ женами. По приказанію коменданта крЪпости комиссаръ полиціи арестовалъ жандармовъ. Они были преданы военно-полевому суду, однако, тутъ-же заявили протестъ, указывая на то, что они подлежатъ не суду австрійскихъ крЪпостныхъ властей, а суду венгерской дивизіи, который ихъ затЪмъ и отпустилъ немедленно на свободу"...

(„Прик. Русь", 1915 г. № 1613).

Гроэиая, кровавая война горитъ неугасаемымъ пожаромъ. Орудія разрываютъ тысячи здоровыхъ людей въ кусочки, кровь льется рЪкой, лазареты переполнены стономъ, плачемъ, послЪднимь дыханіемъ рабовъ деспотизма, тюрьмы наполняются тысячами жертвъ насилія и произвола; разстрелъ, висЪлица — насущный хлебъ озвЪрЪлой толпы.

По деревнямъ шатаются толпы длинноусыхъ, строгихъ, кровожадныхъ жандармовъ; они выискиваютъ среди мирнаго населенія Галицкой Руси „измЪнниковъ — ферретеровъ", тЪхъ, кто Русь любилъ...

Ведутъ — ведутъ. Грозно гремятъ кандалы. Ведутъ группу людей, человЪкъ 46. ВсЪ въ сЪрыхъ крестьянскихъ кафтанахъ самодЪльной работы. А въ кругу сЪрыхъ крестьянъ, какъ цвЪточекъ на лугу роскошномъ, красуется юная, какъ заря утренния, нЪжная, какъ вЪтерочекъ, гимназистка, дЪвица М. Кругомъ ея личика, кругомъ русой головки образовался чудесный ореолъ и въ лучахъ яркаго солнца играетъ дивными, непонятныии краскамн... Это ангелы несутъ за юной дЪвицей ореолъ славы той, которая черезъ часъ святая станетъ передъ Богомъ, на зовъ: "Иди ко МнЪ, отдавшая жизнь за Родину - Русь Святую.

Кто Русь любилъ, до послЪдняго дыханія — иди ко МнЪ"... И сонмъ ангеловъ слЪдуетъ за транспортомъ, — поведутъ они ихъ души святыя въ царство вЪчной мечты, въ страну грЪзъ — къ Богу... Но не предчувствуютъ гонимые; непонятное молчаніе сковало ихъ уста, мысли улетЪли куда-то въ неизвЪстную страну: что будетъ, куда ведутъ? Но не только ангелы на вЪчный путь сопровождаютъ обреченныхъ. Толпа бЪсовъ въ человЪческомъ тЪлЪ слЪдуетъ за страдальцами. Чтобы путь Голгофы увеличить, плюютъ, бьютъ, ругаютъ, а камни такъ и летятъ на головы несчастныхъ.

— Куда ведете насъ? — спросилъ мужикъ жандарма.

— Не знаю. Иди, куда ведутъ,— узнаешь, — отвЪтилъ господинъ жизни и смерти.

И молча приблизился транспортъ къ желЪзнодорожной станціи К. Подъ ревъ озвЪрЪлой толпы двинулся поЪздъ. Увезъ крестьянъ и дЪвушку юную, цвЪтъ галицкой Руси.

Княжескiй городъ Перемышль въ лихорадкЪ. Толпы пылью покрытыхъ солдатъ спЪшатъ по дорогЪ. Тысячи возовъ длинными рядами тянутся сюда и туда. Пыхтя, быстро пролетаютъ автомобили; въ нихъ золотомъ блестятъ шеи жирныхъ господъ-генераловъ. Ревъ, визгъ, свистъ, гулъ сплелись въ дьявольскiй хаосъ... Чувствуется приближеніе, за волю и свободу Славянъ воюющихъ русскихъ солдатъ... Львовъ уже въ русскихъ рукахъ... Подъ Городкомъ и Русской Равой разбитая, лоскутная Австро-ВЪнгрія дрожитъ, собираеть недобитки, готовится на новый кровавый пиръ, бросаетъ новую дань кровавому Молоху — войнЪ.

Сь вокзала, по улицЪ Семирадскаго, ведутъ нашихъ доблестныхъ русскихъ крестянъ, а во главЪ дочь русскаго священника, молоденькую гимназистку М. Вокругъ дикая толпа. Градъ камней сыплется на несчастныхъ, удары палками не прекращаются. Они на смерть обречены! Лица ихъ оплеваны. Лбы ихъ залиты кровавымъ потомъ. Измученныя ноги еле двигаютъ утомленное, избитое тЪло...

Идутъ, медленно идуть. Свершаютъ послЪдній путь своей Голгофы — эа Родину-Русь. Проходятъ мимо кучки солдатъ. Дикія лица, звЪрскіе глаза - такъ и говорятъ: Это дЪти венгерскихъ равнинъ, потомки дикихъ Монголовъ. Ихъ длинныя шашки алчно сверкаютъ; солнце горитъ на нихъ, тревогу вызываетъ.

— Куда? — спросилъ одинъ изъ солдатъ.

— О, - отвЪтилъ жандармъ и потянулъ рукой по шеЪ.

И случилось то, чего не въ состояніи описать ни одно перо.

ЗаревЪла, зашумЪла дикая толпа венгерцевъ. Морозъ ужаса пролетЪлъ по спинамъ несчастныхъ мучЪниковъ, а даже по толпЪ случайныхъ прохожихъ. Въ лучахъ солнца заблестЪли ддинныя, острыя шашки и... шахъ, шахъ, шахъ, — началась дикая рЪзня... появилась кровь... посыпались кусочки тЪла... крикъ отчаянія... стонъ умирающихъ... удары шашекъ... создали музыку ада - понятную развЪ душЪ дикаго мадьяра...

Въ грязную пыль покотились руки, ноги, головы... Среди кровавой толпы русская гимназистка… Нельзя описать ужаса, выразившагося въ ея испуганныхъ глаэахъ, на ея страдальческомъ, героическомъ лицЪ... Она падаетъ на колЪни, подминаетъ бЪлыя ручки къ небу и душу раздирающимъ голосомъ молитъ: „Боже!" — и — шахъ, — дикая рука звЪрскаго вандала опускаетъ съ 6ыстротой молніи острую шашку — и разрублена ея ясная головка... Струя алой крови заиграла въ лучахъ солнца... Мозгъ полетЪлъ на стЪну, а кровавое, нестираемое пятно осталось на холодной, нЪмой стЪнЪ...

Австро-венгерскіе „герои" изрубили 46 человЪкъ — посЪкли на куски... посЪклн сыновъ Галицкой, многострадальной Руси... Изрубили — и кончено. Какъ будто такъ и должно быть. Комендантъ крЪпости генералъ Кусманекъ, который въ ВЪну послалъ докладъ: „если въ ПеремышлЪ останется одинъ русскій человЪкъ, я за крЪпость не ручаюсь", — на докладъ о вандальски-звЪрскомъ поступкЪ солдатъ далъ краткій отвЪтъ: „Geschiehtden Verratern Recht!" (т е. подЪломъ измЪнникамъ).

А „герои" австро-венгерской арміи разошлись по городу, Повсюду хвастаясь, что на ихъ шашкахъ блеститъ русская кровь, что они уже перешли кровавое военное крещеніе.

Кусочки тЪлъ несчастныхъ сгребли лопатами, наложили на бопьшой городской возъ и вывезли за городъ, гдЪ и зарыли на краю кладбища, въ забытомъ уголкЪ.

А когда утомленное солнце скрывалось передъ мерзостью міра, исторія мартирологіи галицко-русскаго народа кровавыми письменами начертала: „15-ое сентября 1914 года".

Чудомъ, кажется волей Всевышняго, навЪрное для того чтобы остались свндЪтели, остались изъ транспорта два человЪка въ живыхъ. Одинъ изъ нихъ, Стефанъ Борсукъ, былъ призванъ позже даже въ ряды австро-венгерской арміи и посланъ для защиты своихъ убійцъ на итальянскія позиціи.

Я описалъ своей слабенькой рукой одинъ изъ ужаснЪйшихъ эпизодовъ мартирологіи русскаго народа Прикарпатья, и чтобы вЪчно, вЪчно почтить память тЪхъ жертвъ варварскаго произвола, по судебнымъ актамъ списываю фамиліи мучениковъ, отдавшихъ жизнь за Родину.

Командованіе крЪпости Перемышля доставило державной прокураторіи списокъ убитыхъ подъ слЪдующимъ заглавіемъ: „Аusweis uber verdachtige Russophile, welcho im Falle der Annaherung des Feindes die oster.-ungarische Armee zu verraten im Stande sind". Въ спискЪ чнтаемъ слЪд. фамиліи: 1) Андрей Павловскій, 2) Петръ Пилипъ, 3) Михаилъ Бохонокъ изъ Наневой, 4) Василій ЛЪнинскій изъ Рудавки, 5) Петръ Коваль, 6) Иванъ Пинцьо, 7) Феодоръ Лысейко, 8) Михаилъ Чубара изъ Стебника, 9) Прокопъ Щимонякъ, 10) Андрей Плювакъ изъ Юречковой, 11) Стефанъ Микита изъ Штайнфельсъ, 12) Андрей Мащакъ изъ Смольницъ, 13) Николай Жолдакъ изъ Мнлошовичъ, 14) Илья Артымъ, 15) Стефанъ Кузьминскій, 16) Андрей Маркевичъ, 17) Стефанъ Борсукъ, 18) Григорій Мельничукъ, 19) Дмитрій Васевичъ, 20) Иванъ Галущакъ. 21) Андрей Тыминскій, 22) Афанасій Гбуръ, 23) Андрей Процыкъ, 24) Дм. Кузьминскій, 25) Станисл. Артымъ, 26) Никол. Кузьминскій, 27) Николай Сивый, 28) Михаилъ Сокальскій, 29) Иванъ Маркевнчъ изъ Гронзевой, 30) Василій Божило, 31) Иванъ Махникъ, 32) Феодоръ Лыско, 33) Грнгорій Бодакъ, 34) Екатерина Бандровская, ЗБ) Николай Мусить, 36) Станиславъ Пологонскiй, 37) Марія Мохнацкая, дочь священника изъ Войтковой, 38) Феодоръ Божило, 39) Феодоръ Судоръ, 40) Феодоръ Сливакъ, 41) Михаилъ Дроздовскій, 42) Иванъ Судоръ, 43) Николай Божило, 44) Андрей Божило, 45) Афанасій Мартинишинъ изъ Новоселицъ; 46-ой не вписанъ въ списокъ, который у меня въ рукахъ.

ВЪчная Вамъ память, мученики! Пусть Ваша невинная кровь молитъ Бога о лучшей судьбЪ для Вашей Родины, за которую мученической смертью суждено было Вамъ умереть! Память о васъ будетъ жить среди нась, — оть рода въ родъ, — пока жить будетъ русскiй народъ въ Галицкой Руси!

ГлЪбъ Соколовичъ.

("Рус. Голосъ" 1923 г. № 29-30).

Въ заключеніе заимствуемъ существенныя мЪста изъ статьи совЪтника перемышльскаго суда г. Романа Дмоховскаго, напечатанной въ львовскомъ „Українськомъ Вістник-Ъ" за 1921 г.№№ 186—187, по случаю семилЪтія со дня смерти 44 русскихъ мучениковъ въ ПеремышлЪ. Если вспомнить при этомъ, какъ усердно и яростно партійные единомышленники автора, а можетъ быть — и самъ онь, все это жуткое времн доносили, натравливали и науськивали всЪ темныя силы на ненавистныхъ имъ „руссофиловъ", результатомъ чего, между прочимъ, явился также, безъ сомнЪнія и арестъ, а затЪмъ и мученическая смерть этихъ несчастныхъ жертвъ, то выражающееся въ статьЪ, хотя и сильно запоздалое, раскаяніе и сочувствіе, если оно только вообше искренно и нелукаво, получаетъ, конечно, особое и высоко знаменательное значеніе. — ПримЪчаніе редакціи "Альманаха".

 Какъ-разъ проходитъ семь летъ, когда въ княжьемъ городЪ ПеремышлЪ случилось происшествіе, при воспоминаніи о которомъ стынеть кровь въ жилахъ и которое лЪтописецъ мартирологіи галицко-русскаго [Въ подлинномъ: „украинскаго", "украинскiй!" Прим. ред.] народа запишетъ кровавыми слезами, какъ одну изъ самыхъ жуткихъ трагедій міровой войны...

Это событіе свидЪтельствуетъ наглядно о томъ, въ какомъ положеніи находился русскій [Въ подлинномъ: „украинскаго", "украинскiй!" Прим. ред.] народъ въ австро-венгерской монархіи во время міровой войны, какой опекой пользовался со стороны тогдашнихъ властей этотъ народъ, сыновья котораго въ ту пору клали свои головы въ защиту монархіи...

15 сентября 1914 г. на улицахъ Перемышля напали мадьярскіе солдаты на препровождаемыхъ въ тюрьму 46 заподозренныхъ въ "москвофильствЪ" арестованныхъ людей и въ продоіженіе получаса изрубили ихъ въ куски, за исключеніемъ двухъ человЪкъ, которые почти чудомъ спаслись отъ смерти.

Происшествіе имЪло мЪсто во время отступленія австрійской арміи изъ-подъ Городка, когда русскіе уже заняли Львовъ. ЦЪлый Перемышль былъ переполненъ войсками всЪхъ родовъ оружія. По Львовской улицЪ шли спЪшнымъ шагомъ солдаты, громыхали сотни обозныхъ подводъ, орудія, раненые на подводахъ, — картина представляла хаосъ, котараго я не въ состояніи описать. БЪшенымъ галопомъ гнались автомобили съ высшими офицерами, съ перекосившимися отъ страха лицами, — было очевидно, что на фронтЪ случилось что-то нехорошее, что въ городЪ возникла паника.

Евреи заперли всЪ магазины, такъ какъ мадьяры, какъ бЪшеные, рыскали по городу и грабили, гдЪ попало.

Позже оказалось, что русскимъ даже не снилось преслЪдовать разбитую австрійскую армію и что они отдыхали возлЪ Городка, хотя, — какъ признался мнЪ одинъ высшій австрійскій офицеръ, — могли тогда-же взять безъ выстрЪла перемышльскую крЪпость.

Около 5 часовъ пополудни вышелъ я изъ дому и увидЪлъ на улицЪ Словацкаго возъ, полный изрубленныхъ тЪлъ. Въ ужасЪ спросилъ я кучера, что это значить? Онъ отвЪтиль, что на улицЪ Семирадскаго изрубили мадьяры нЪсколько десятковъ крестьянъ. Я поспЪшилъ скорЪе на улицу Семирадскаго и моимъ глазамъ представилась страшная картина: цЪлая куча лежащихъ на улицЪ изрубленныхъ труповъ, съ отрубленными руками, ногами и разбитыми черепами. Въ моментъ моЪго прихода трупы подбирали на другой возъ. ЦЪлая улица была красная отъ крови, сосЪдніе дома обрызганы кровью и мозгомъ, а кругомъ мЪста катастрофы стояла городская толпа и со смЪхомъ дЪлала неумЪстныя замЪчанія относительно убійства „измЪнниковъ".

ПодавлЪнный страшной картиной, я встрЪтилъ знакомаго военнаго аудитора д-ра Шурана (чеха), который, содрогаясь отъ ужаса, проклиналъ мадьяръ... Д-ръ Шуранъ разсказалъ мнЪ слышанное отъ кого-то, что мадьяры потому убили этихъ крестьянъ, что будто-бы увидели среди нихъ стрЪлявшихъ и убившихъ двухъ или трехъ солдатъ. Понятно, это была ложь, которую, однако, не постЪснялся повторить впослЪдствіи въ своемъ донесенiи государственному прокурору комиссаріатъ перемышльской полиціи, - такъ какъ въ тЪхъ сторонахъ, откуда происходили убитые, войска даже не стояли вовсе и не было никакихъ боевъ ...

Сейчасъ-же послЪ убійства сообщилъ комиссаріатъ полицiи о происшествіи государственному прокурору въ ПеремышлЪ, а комендантъ крЪпости приложилъ къ этому списокъ фамилій убитыхъ. Списокъ былъ озаглавленъ: "Аusweis uber verdachtige Russophile, welcho im Falle der Annaherung des Feindes die oster.-ungarische Armee zu verraten im Stande sind". Однако, государственный прокуроръ не далъ дЪлу хода подъ тЪмъ предлогомъ, что „виновники убійства неизвЪстны".

Только по истеченіи трехъ лЪтъ распорядился военный судъ произвести въ этомъ дЪлЪ слЪдствіе, но послЪднее не привело ни къ какимъ результатамъ. Между прочимъ, допрашивали и меня, причемъ я указалъ при допросЪ на коменданта крЪпости ген. Кусманека, какъ на совиновника преступленія, который не только не велЪлъ разыскать и привлечь къ отвЪтственности виновныхъ мадьярскихъ солдатъ, хотя ихъ на первыхъ порахъ легко можно было опознать по ихъ окровавлЪннымъ шашкамъ, каковыми они долго хвастались передъ прохожими на улицахъ, но даже, въ отвЪть на докладъ директора полицiи Бенуа (Benoit) объ этомъ ужасномъ случаЪ, разрЪшилъ дЪло совсемъ просто, сказавъ: "И подЪломъ измЪнникамъ (geschieht den Verratern recht)!.."

Къ характеристикЪ этого пресловутаго перемышльскаго героя нужно прибавить, что онъ вообще относился крайне враждебно къ мЪстному русскому населенію и собственноручно подписалъ рядъ смертныхъ приговоровъ за „измЪну", въ томъ числЪ также по дЪлу завЪдомо неповиннаго ни въ чемъ и разстрЪляннаго по ложному еврейскому доносу крестьянина изъ Дуговецъ, отца 7 дЪтей, Григорія Галуна...

Тотъ-же ген. Кусманекъ въ одномъ изъ своихъ донесеній въ ВЪну заявилъ прямо: "если въ ПеремышлЪ останется хотя-бы одинъ русскій (Ruthene), то я не ручаюсь за крЪпость"...

Что касается дальше самого этого страшнаго событія, то оно было впослЪдствіи все-таки выяснено отчасти по случаю другого, находившагося въ связи съ нимъ, судебнаго дЪла.

Въ 1916 г. мнЪ, какъ члену перемышльскаго окр. суда, было поручено къ разбору дЪло крестьянки Маріи Коваль изъ Стебника, Дрогобычскаго уЪзда, которая оказалась вдовой по одномъ изъ убитыхъ мадьярами 15 сентября 1914 г. въ ПеремышлЪ крестьянъ, ПетрЪ КовалЪ, и обвинялась нынЪ въ незаконномъ полученіи изъ государственной казны 2.185 к. военной пенсiи, хотя знала, что ея мужъ былъ убитъ въ ПерЪмышлЪ еще въ 1914 г.

Передъ трибуналомъ, въ которомъ я былъ предсЪдателемъ, предстала исхудалая женщина съ красивыми чертами лица, которая, послЪ прочтенія обвинительнаго акта, показала слЪдующее:

— Я ни въ чемъ не виновата. Моего мужа Петра взяли въ августЪ 1914 г. на военную службу въ Перемышль. Онъ былъ тамъ двЪ недЪли, а потомъ вЪрнулся домой и сказалъ, что явился въ отпускъ, а когда потребуется, такъ его позовутъ. Утромъ 14 сентября, около 4 часовъ, когда мы всЪ еще спали, явился въ нашъ домъ жандармъ и велЪлъ моему мужу слЪдовать за нимъ въ жандармское управленіе. Мужъ простился со мною и дЪтьми, взялъ кусокъ хлЪба, и какъ онъ, такъ и я были убЪждены, что жандармъ взялъ его на военную службу. Что случилось съ моимъ мужемъ послЪ этого — я не знала, и только въ іюлЪ 1916 года я узнала, что его убили въ ПеремышлЪ. Я не разбираюсь въ военныхъ дЪлахъ, я думала, что въ городЪ была какая-то война, въ которой его убили. Получала солдатскую пенсію въ томъ убЪжденiи, что она мнЪ слЪдуетъ по закону, хотя мужъ уже не живетъ, тЪмъ болЪе, что осталось 5 маленькихъ сиротъ".

Конечно, трибуналъ освободилъ ее отъ вины и наказанія, принявъ во вниманіе невольное заблужденіе, въ которомъ она находилась, получая солдатскій паекъ за покойнаго мужа.

По этому случаю судъ заслушалъ также свидЪтельскіе показанiя Стефана Борсука, одого изъ двухъ, чудеснымъ образомъ спасшихся отъ смерти 15 сентября 1914 г., крестьянъ [Второй изъ нихъ - Иванъ Махникъ изъ с. Войтковой возлЪ Хирова. - Примеч. ред."Альманаха"]. Онъ пріЪхалъ къ разбирательству съ итальянскаго фронта и рассказалъ о самомъ событіи 15 сентября слЪдующее:

— „Меня взяли жандармы изъ дому вмЪстЪ съ другими 14 сентября. Почему насъ взяли и куда поведутъ, ни я, ни мои товарищи ничего не знали.

Я спросилъ по пути жандарма, куда приказано насъ отвести, но жандармъ отвЪтилъ, что получилъ приказъ оть коменданта отвести насъ въ жандармское управленіе. Въ управленіи застали мы уже многихъ другихъ арестованныхъ изъ другихъ селъ, въ томъ числЪ также мужа подсудимой, Петра Коваля, который сообщилъ мнЪ, что его берутъ на военную службу. Отсюда насъ погнали на станцію Кросценко и утромъ 15 сентября мы уЪхали по желЪзной дорогЪ въ направленіи Перемышля. Въ Бакунчичахъ подъ Перемышлемъ велЪли выходить изъ вагона и здЪсь только мы узнали, что насъ арестовали за то, что мы „москвофилы"...

„Когда насъ вели въ Перемышль по какой-то улицЪ, собравшаяся вокругъ насъ толпа бросала камнями, ругала насъ измЪнниками, плевала на насъ и била по лицу. Я получилъ отъ какого-то еврея двЪ пощечины. Никто изъ жандармовъ насъ не защищалъ. ЗатЪмъ мы встрЪтились съ группой солдатъ. Кто-то изъ нихъ спросилъ жандарма Лангзама, кто мы такіе? Я слышалъ, что онъ отвЪтилъ что-то по нЪмецки, однако, не понялъ его. На дальнейшій вопросъ — куда насъ ведутъ сдЪлалъ Лангзамъ такое движеніе рукою, что я сразу-же понялъ, что насъ повЪсятъ. Я страшно испугался. Но тутъ уже бросились на насъ солдаты съ обнаженными саблями и начали рубить. Я видЪлъ брызжущую кровь, падающихъ людей. УвидЪлъ, какъ какая то барышня упала на колЪни и сложила руки къ молитвЪ, а въ то-же мгновеніе солдатъ рубанулъ ее саблей по головЪ, такъ что кругомъ брызнула кровь и она упала замертво; люди разсказывали, что это дочь священника из Войтковой.

„Мы бросились въ разбЪжку. За нами начали стрЪлять. Я получилъ пулю въ руку и упалъ, а затЪмъ, когда другихъ рубили, среди страшнаго крика и стоновъ, я подползъ подъ какого-то убитаго и притаился. ПослЪ всего унесли меня въ госпиталь, а сейчасъ я нахожусь на военной службЪ въ полевой кухнЪ на итальянскомъ фронтЪ. За что насъ арестовали и за что убили моихъ товарищей, я не знаю"...

 

С. Барычъ.

(Изъ записокъ о. Р. С. Копыстянскаго)

Сейчасъ послЪ объявленія войны, въ первыхъ же числахъ августа 1914 г.. начались на всемъ пространствЪ нашей многострадальной родины массовые аресты русскихъ людей, издавна уже заподозрЪнныхъ австрійскимъ правительствомъ въ „руссофильствЪ", а теперь прямо-таки признанныхъ на этомъ основаніи, безъ всякаго слЪдствія и суда опасными государственными преступниками — „измЪнниками'' и „шпіонами", подлежащими сплошь, если не полному истребленію, то, по крайней мЪрЪ, довременному обезвреженію и эаключенiю въ тюрьмЪ.

1 августа 1914 г. получилъ я изъ перемышльскаго староства телеграфическій приказъ явиться въ теченіе 24 часовъ въ комиссаріатъ полиціи въ ПеремышлЪ для дачи какихъ-то объясненій и справокъ. Не имЪя понятія, для чего я имъ понадобился, а въ то-же время не предчувствуя ничего худого, я отправился въ Перемышль, куда прибылъ, вслЪдствіе опозданія на поЪздъ, только въ 11 часовъ ночи, но, тЪмъ не менЪе, прямо съ вокзала отправился въ полицейское управленіе.

ЗдЪсь я засталъ еще нЪсколькихъ чиновниковъ, одинъ изъ которыхъ, — какъ я впослЪдствіи узналъ, — полицейскій совЪтникъ Бенуа, обратился ко мнЪ съ утрированно вЪжливой улыбкой и спросилъ — что мнЪ тутъ нужно? Я предъявилъ ему телеграмму и спросилъ въ свою очередь, для чего меня потребовали такъ срочно? Тогда совЪтникъ Бенуа, скорчивъ многозначительную гримасу, объявилъ мнЪ, что я долженъ буду задержаться въ ПеремышлЪ нЪсколько дней, пока меня не допросятъ, причемъ прибавилъ, какъ-бы извиняясь, что самъ онъ, да и полиція вообще, противъ меня ничего не имЪетъ, а исполняетъ только прямое приказаніе военныъ крЪпостныхъ властей. ПослЪ этого онъ велЪлъ полицейскому агенту отвести меня въ училище им. Конарскаго, предназначенное временно для интернировки „руссофиловъ".

ЗдЪсь засталъ я уже цЪлое собраніе моихъ собратій и единомышленниковъ, какъ мЪстныхъ, такъ и изъ уЪзда, помЪщавшихся въ двухъ комнатахъ, отдЪльно интеллигенты и крестьяне, причемъ съ каждымъ днемъ число интернированныхъ увеличивалось, такъ что въ концЪ концовъ всЪхъ насъ набралось 43 человЪка. Между прочимъ, находились здЪсь свяшенники Дуркотъ изъ Болестрашичъ, Серединскій изъ Быкова, Малинякъ изъ Сливницы, Кульматицкій изъ Дроздовичъ, БЪрецкій и др., затЪмъ адвокаты д-ра К. С. Черлюнчакевичъ и О. О. Крушинскій, члены правленія кредитнаго о-ва „Нива" Балакинъ, Борухъ и Махлай, г-жа Нат. Ю. Несторовичъ, гг. Ферд. Левицкій, Котельницкій и рядъ другихъ.

Въ училищЪ Конарскаго жилось намъ на первыхъ порахъ еще сравнительно сносно. Намъ было разрЪшено получать частнымъ образомъ пищу, переписываться съ родными (хотя и подъ строжайшей цензурой), а даже принимать, въ присутствіи надзирателей, посЪщенія родныхъ и знакомыхъ. При этомъ караулившая насъ стража, состоявшая изъ полицейскихъ и жандармовъ, обращалась съ нами пока-что довольно хорошо. Много непріятнаго приходилось испытывать только со стороны враждебной и сфанатизированной городской польско-еврейско-мазепинской толпы, которая собиралась обыкновенно вечеромъ подъ нашими окнами, изступленно ругая насъ при этомъ или же неистово ревя, то польскія революцiонныя пЪсни, то пресловутые, такъ опостылЪвшiе всЪмъ намъ, „украинскіе гимны".

Заключеніе наше въ училищЪ Конарскаго продолжилось одну недЪлю, послЪ чего мы были ночью, подъ сильной эскортой изъ жандармовъ, перевезены на сорныхъ магистратскихъ телЪгахъ въ тюрьму при окружномъ судЪ. Во время этой перевозки, несмотря на ночную пору, за нами всю дорогу, съ дикими ругательствами и угрозами, бЪжали кучки разъяренныхъ австрійскихъ „патріотовъ", забрасывая насъ при этомъ камнями.

Въ окружной тюрьмъ, послЪ обычнаго пріемнаго протокола и личнаго обыска, насъ размЪстили по камерамъ, причемъ, напр., въ ту камеру, въ которую попалъ я, помЪстили 17 человЪкъ. ЗдЪсь мы уже, конечно, не пользовались такой относительной свободой, какъ въ училищЪ Конарскаго, однако, намъ, священникамъ, все-таки разрЪшили, по ходатайству о. П. Дуркота, школьнаго товарища и личнаго друга судейскаго совЪтника О-го, служить каждый день въ тюремной часовнЪ обЪдню, причемъ уходившее на это время засчитывалось, какъ священнодЪйствующему, такъ и посЪщавшимъ оЪдню узникамъ, взамЪнъ на полагавшійся намъ одинъ часъ тюремной "прогулки". КромЪ того, намъ была оказана льгота также въ отношеніи питанія, благодаря тому, что тюремный врачъ согласился перевести насъ на больничную пищу, которая, хотя тоже не отличалась особенными достоинствами, но все-таки была значительно лучше обычной арестантской "менажи".

По истеченіи двухъ недЪль, 22 августа, вечеромъ, намъ приказали собираться въ дорогу, а затЪмъ, въ 2 часа ночи, возвративъ намъ всЪ отнятыя при поступленіи въ тюрьму вещи и деньги, вывели четверками, подъ эскортой 12 жандармовъ, на вокзалъ, причемъ на этотъ разъ въ пути уже почему-то обошлось безъ издЪвательствъ и безчинствъ со стороны уличной толпы. 3а то на вокзалЪ при отходЪ нашего поЪзда, намъ пришлось все-таки выслушать соотвЪтственныя бранныя напутствія со стороны собравшихся солдатъ, жел.-дорожныхъ служащихъ и всякаго другого сброда.

 

Въ пути, до самой ВЪны, мы Ъхали сравнительно благополучно, въ пассажирскихъ вагонахъ по 8 человЪкъ на отдЪленіе, не подвергаясь уже больше никакимъ нападеніямъ и безчинствамъ со стороны попутныхъ станціонныхъ "патріотовъ". Этимъ мы были обязаны, главнымъ образомъ, заботливой и предусмотрительной охранЪ со стороны эскортировавшихъ насъ жандармовъ, которые и вообще, ознакомившись ближе съ причинами и обстоятельствами нашего ареста, относились къ намъ все время вполнЪ удовлетворительно и корректно.

Въ ВЪнЪ помЪстили насъ въ Rudolfskaserne, куда стали затЪмъ приводить также другіе транспорты арестованныхъ, какъ нашихъ земляковъ, такъ и вывезенныхъ австрійцами русскихъ чиновниковъ изъ занятыхъ ими пограничныхъ мЪстностей Россіи, а черезъ нЪсколько дней погрузили насъ всЪхъ опять на поЪздъ и повезли дальше на западъ.

ПослЪ 10-часовой Ъзды велЪли намъ выходить изъ вагоновъ и повели пешкомъ въ отстоящiй въ 3-4 километрахъ отъ станцiи Stift Zwettl, в Нижней Австріи. Тутъ, подвергнувъ насъ снова тщательному личному обыску и переписавъ всЪхъ, помъстили насъ сначала на открытомъ воздухЪ въ подворьи Цистерсіанскаго монастыря. У всЪхъ насъ отняли въ депозитъ всякія бумаги, драгоцЪнности и деньги, оставивъ только по нЪсколько кронъ на человЪка, Во дворЪ продержали насъ въ строю, уставшихъ и голодныхъ, съ утра до 2 часовъ дня, послЪ чего только позволили намъ отправиться подъ эскортой въ ближайшій трактиръ пообЪдать. Во время обЪда, который былъ поданъ намъ во дворЪ трактира, успЪвшій уже подвыпить капралъ, начальникъ нашей эскорты, неожиданно выкинулъ вдругъ своеобразную шутку, а именно, скомандовалъ стоявшимъ въ сторонЪ своимъ солдатамъ „laden" (заряжать ружья), не то желая покуражиться только, не то дЪйствительно рЪшившись, подъ влияніемъ винныхъ паровъ, показать свою власть надъ нами. Къ счастью, онъ тутъ-же одумался и оставилъ насъ уже въ покоЪ. ЗатЪмъ было разрЪшено тЪмъ изъ насъ, у кого имЪлись деньги, отправиться (конечно, тоже подъ стражей) на ночлегъ въ гостиницу, остальныхъ же, въ томъ числЪ и меня, помЪстили въ зданiи мЪстной школы, причемъ намъ пришлось расположиться въ повалку на голомъ полу. Такъ и провели эдЪсь 2 дня, послЪ чего перевели насъ въ какой-то сарай, гдЪ намъ уже дали на подстилку солому. Такъ какъ всЪхъ насъ было около 130 человЪкъ, а въ сараЪ не было настолько мЪста, то часть, преимущественно крестьянъ, помЪстили въ соседнихъ конюшняхъ, а нЪсколько человЪкъ въ старой приходской усадьбЪ. Въ виду того, что насъ предполагалось продержать здЪсь болЪе продолжительное время, со временЪмъ построили для насъ особую кухню и отхожія мЪста. Взявшій насъ подъ свое попеченіе, отъ имени административныхъ властей, одинъ изъ пасторовъ-цистерсіанъ занялся сборомъ продовольствія и устройствомъ приготовленія для насъ пищи, причемъ въ повары взялъ трехъ человЪкъ изъ нашей-же среды.

ТЪмъ не менЪе, черезъ нЪсколько дней насъ опять погнали дальше, а именно, въ находящійся на разстояніи 8 километровъ городокъ Zwettl, гдЪ насъ помЪстили въ пріютъ для нищихъ (Аrmenhaus). ЗдЪсь мы застали, въ свою очередь, много другихъ арестованныхъ, какъ галичанъ, такъ и изъ Россіи, а также нЪсколько французовъ и бельгійцевъ, такъ что всЪхъ насъ набралось теперь свыше 170 чел.

Черезъ 5 дней всЪхъ насъ отправили въ Каrlstein, гдЪ мы пробыли цЪлый мЪсяцъ, съ 8 сентября по 9 октября. ЗдЪсь намъ пришлось испытать много тяжелаго, главнымъ образомъ, благодаря крайней жестокости и злобЪ являвшагося высшей на мЪстЪ нашей властью старосты изъ близкаго г. Wаіdhofen, который, въ неоднократные свои пріЪзды, не только самъ всячески притЪснялъ и обижалъ насъ, но настойчиво приказывалъ также караулившимъ насъ солдатамъ обращаться съ нами по возможности строго и безпощадно, а въ случаЪ малЪйшаго неповиновенія или протеста — просто убивать на мЪстЪ. Въ то-же время многимъ изъ насъ пришлось испытать здЪсь еще и другого рода тяготы, а именно, ихъ брали часто, преимущественно крестьянъ, на тяжелыя работы, какъ-то, по регуляціи рЪки, удобренію полей и сбору картошки. Жили мы здЪсь въ старинномъ, полуразрушенномъ и пустомъ зданіи, повидимому - бывшемъ Raubritterschloss-Ъ, кормились же, такъ сказать, собственнымъ промышленіемъ, главнымъ образомъ - картошкой, которую мы получали отъ смотрителя замка, а только имЪвшiе въ депозитЪ свои деньги могли получать изъ ресторана за свой счетъ лучшую пищу. Много страданій причинили также тЪмъ изъ насъ, кто не имЪлъ теплой одежды (а такихъ было громадное большинство) рЪзкіе холода, отъ которыхъ вскорЪ многіе болЪе или менЪе серiозно заболЪли.

Наконецъ, 9 октября опять велЪли намъ собираться, а затЪмъ погнали пЪшкомъ на находившуюся въ 8 километрахъ станцію Dobersberg. Продержавъ насъ и здЪсь еще, съ ночлегомъ въ сосЪдней деревнЪ, на холодЪ и голодЪ цЪлыя сутки, погрузили насъ, наконецъ, на слЪдующiй день въ вагоны и привезли уже прямо на станцію Abtissendorf, а оттуда - въ приснопамятный Талергофъ.

Свящ. Романъ Копыстянскій.

 

Равскій уЪздъ

Въ с. БелзцЪ были арестованы жандармами Петръ и Марiя Юрчакъ съ сыномъ. ЗдЪсь происходили ожесточенные бои, во время которыхъ населеніе скрывалось по лЪсамъ, чемъ и объясняется, что арестовано только этихъ трое крестьянъ.

Въ с. БЪлой были арестованы студ. Харпола и крест. Иванъ Дроздъ съ сыномъ. ПовЪшенъ одинъ крестьянинъ.

Въ с. ВерхратЪ былъ арестованъ Михаилъ Волкъ.

Въ с. Волькахъ-Мазовецкихъ были арестованы Иванъ Баданъ и Петръ Морозъ. Арестованныхъ избили до крови.

Въ с. ГойчЪ были арестованы преподаватель гимназіи д-ръ Владиміръ А. Колпачкевичъ и крестьяне - Павелъ Мельникъ, Илья Трушъ, Данило Ивануса, Павелъ Збышко и ученикъ Григорій Дацковъ. РазстрЪляны были три крестьянина: Иванъ Васильковъ, Иванъ Бабій и Федоръ Яцковъ.

Въ с. Гребенномъ былъ арестованъ свящ. Богданъ Ломницкій, когда онъ вставалъ утромъ съ кровати; одна нога у него была обута, другая босая. Такъ его и погнали въ Русскую-Раву, гдЪ толпа избила его до крови.

Въ с. ДевятырЪ были арестованы: Михаилъ Черній, Тимофей Мартинъ, Михаилъ Молоко и Михаилъ Редуха.

Въ с. Журавцахъ былъ арестованъ Иванъ Ратскій, дЪятельный русскій крестьянинъ, бывшій солью въ глазахъ мЪстныхъ "украинцевъ".

Въ с. КаменкЪ-Липникъ были арестованы свящ. I. Боровецъ, студ. М. А. Марко и нЪсколько крестьянъ, по доносу мазепинцевъ - начальника жел.-дорож. станціи Г. Капка и сельскаго писаря М. Клуба.

Въ с. КаменкЪ-ЛЪсной былъ арестованъ студ. Петръ Е. Кулиничъ, который, однако, черезъ нЪсколько дней былъ отпущенъ на свободу. Въ западныя провинціи были высланы: священ. Левъ Саламонъ и крестьяне Илья Залужный, Дмитрій Яцунъ, Яковъ Бучма и сынъ его Осипъ, Федоръ Сушинка, Акимъ Лущукъ, Семенъ Бадзюнъ. Убиты солдатами Василій Лука, который за что-то обругалъ мЪстнаго еврея, и Федоръ Залужный.

Въ с. ПотыличЪ были арестованы Петръ Грицышинъ, Тимофей Грицынъ, Иванъ Шепелявецъ, Григорій Дудокъ и Степанъ Лиликъ.

Въ сс. РудЪ и ЛавриковЪ были арестованы; свящ. Николай ОсмЪловскій, студентъ Зенонъ Мохнацкій и нЪсколько крестьянъ.

Въ с. РудЪ Монастырской часть села называется "на Козакахъ". Это было причиной, что австрійцы закололи слЪдующихъ жителей: АлексЪя Камута, Луку МалоЪда, МатвЪя Максимяка, Федора Федюка, Варвару КалЪку, Андрея КалЪку, Савву Кожушка, Настю Пилипецъ, Анну Нижникъ и цЪлую семью Думичей - Михаила, его жену и двое дЪтей Меланію и Степана. Дома убитыхъ были сожжены или разрушены до основанія. Тамъ-же были повЪшены мадьярами Иванъ Стельмахъ, Иванъ Нижникъ и свящ. Василiй Демчукъ, послЪдній подъ тЪмъ предлогомъ, что онъ будто-бы помянулъ во время Богослуженія не австрійскаго императора, а русскаго царя.

Въ с. Денискахъ былъ арестованъ свящ. Пантелеймонъ Скоморовичъ.

Въ м. УгновЪ былъ арестованъ свящ. Василій Романовскій по доносу мазепинца Онышкевича, причемъ въ пути на вокзалъ былъ оплеванъ и избитъ толпой.

Въ с. ЩирцЪ, вслЪдствіе доносовъ немировскаго купца Сруля Шаля и другихъ, явился къ мЪстному священнику о. Степану Кійку жандармъ, который, однако, узнавъ, что о. Кійко — русскій, къ общему удивленію заявилъ, что онъ не вЪритъ доносамъ, и оставилъ его въ покоЪ. Оказалось, что жандармъ былъ по національности чехъ, славянофилъ. ПослЪ этого тотъ-же Сруль Шаль, питавшій какую-то личную злобу къ о. Кійку, дважды еще насылалъ на него какихъ-то солдатъ и хулигановъ, чтобы его убить, но и это, къ счастью, ему не удалось.

П. Кулиничъ.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1440).

Въ РавЪ Русской былъ арестованъ и вывезенъ, сначала въ Венгрію, а затЪмъ въ ВЪну, судья Вл. Р. Перфецкій, который былъ военнымъ судомъ приговоренъ къ смертной казни, но потомъ помилованъ и въ 1918 г. отпущенъ на свободу.

Въ с. КаменкЪ - Старое Село были арестованы студ. В. Климко и нЪсколько крестьянъ.

Въ с. КаменкЪ ЛЪсной были произведены сдЪдующiе аресты:

1) Настоятель прихода о. Левъ В. Саламонъ былъ арестованъ 7 авг. 1914 г. мадьярскими гусарами и отведенъ въ жолковскую тюрьму, затЪмъ переведенъ во Львовъ, въ тюрьму „Бригидки", а въ концЪ августа вывезенъ съ первымъ же транспортомъ въ Талергофъ; тутъ оставался до 1 мая 1917 г., послЪ чего до 1 сентября того-же года былъ конфинированъ въ ДоберсбергЪ въ Нижней Австріи.

2) Жена его Юлія О. Саламонъ была арестована 7 дек. 1915 г. и отправлена въ Талергофъ, гдЪ оставалась тоже до 1 мая 1917 г., а затЪмъ подверглась вмЪстЪ съ мужемъ конфинировкЪ въ ДоберсбергЪ.

3) Крестьянинъ Илья Д. Залужный, арест. 7 авг. 1914 г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затемъ въ ГминдЪ; умеръ дома 8 янв. 1918 г.

4) Крест. Яковъ Ст. Бучма, арест. въ августЪ 1914 г., затЪмь вывезенъ въ Талергофъ, гдЪ 30 марта 1915 г. и умеръ отъ тифа.

5) Сынъ его Осипъ Я. Бучма, арест. въ августЪ 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ призванъ въ армію. Умеръ дома 9 апр. 1922 г.

6) Крест. Василій Гр. Лака, арест. въ августЪ 1914 г., затЪмъ вывезенъ въ Талергофъ, гдЪ и умеръ отъ тифа 2 марта 1915 г.

7) Крест. Гр. Ив. Стадницкій, арест. въ августЪ 1914 г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ призванъ въ армію.

8) Крест. Мих. С. Березовець, арест. въ августЪ 1914 г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ призванъ въ армію и убитъ 17 іюня 1916 г. на итальянскомъ фронтЪ.

9) Крест. Дм. А. Яцунъ, арест. въ августЪ 1914 г., до 1 мая 1917 г. интернированъ въ ТерезинЪ и ТалергофЪ. Умеръ 28 февр. 1922 г. дома.

10) Крест. Андрей Ф. Струкъ, арест. въ августЪ 1914 г., вывезенъ въ Терезинъ, а затЪмъ въ Талергофъ, откуда въ 1915 г. отпущенъ на свободу.

11) Крест. Семенъ Ив. Кудрикъ, арест. въ августЪ 1914 г., затЪмъ интернированъ въ ТерезинЪ и ТалергофЪ, въ 1915 г. отпущенъ на свободу.

12) Крест. Якимъ Р. Лущикъ, арест. въ августЪ 1914 г., интерн. въ ТерезинЪ и ТалергофЪ, въ 1915 г. призванъ на военную службу.

13) Крест. Федоръ Н. Лущикъ, арест. въ августЪ 1914 г., интерн. въ

ТерезинЪ и ТалергофЪ, въ 1915 году призванъ на военную службу.

14) Крест. Вас. Ф. Зеленый, арест. въ 1915 г. и приговоренъ къ тюремному заключенію. Умеръ въ 1917 г. въ ГминдЪ.

16) Крест. Максимъ А. Холодъ, арест. въ 1915 г., освобожденъ въ 1918 г.

 

С. РЪчица.

(Сообщеніе крест. Андрея Демчука).

Мои злоключенія начались еще въ 1912 году, по случаю бывшей тогда тоже военной мобилизаціи. ДЪло въ томъ, что на мЪня донесли наши домашніе „украинцы", будто я уговаривалъ одного солдата, въ случаЪ войны съ Россіей, не стрЪлять въ русскихъ, а лучше всего сдаться имъ въ плЪнъ, за что и былъ приговоренъ въ мартЪ 1913 г. къ тюремному заключенію во ЛьвовЪ, а затЪмъ въ ТарнополЪ, изъ котораго былъ отпущенъ только 1 августа 1914 г.

Не успЪлъ я еще, какъ слЪдуетъ, оглянуться дома и свободно вздохнуть, какъ вдругъ 10 августа былъ опять, вмЪстЪ съ нЪкоторыми другими односельчанами, арестованъ въ качествЪ „измЪнника" и „шпіона". ВмЪстЪ со мною были арестованы еще: Степанъ и Иванъ Демчуки, Феофилъ Савка, Илья и Лука Ключковскіе, Андрей Дума и Іосифъ Баворовскій. Арестовали насъ комендантъ мЪстнаго жандармскаго поста Онуфрiй Процевъ и войтъ Кость Кинахъ, оба ревные „украинцы", которые воспользовались удобнымъ случаемъ, чтобы расправиться съ ненавистными „кацапами". ЗатЪмъ отправили насъ подъ эскортой акцизныхъ стражниковъ въ Перемышль, причемъ одинъ изъ послЪднихъ, тоже "украинецъ", Нагурскiй, все стращалъ насъ, что завтра же будемъ въ ПеремышлЪ казнены.

На станціи въ РавЪ-Русской, когда мы уже сидЪли въ вагонЪ, подошелъ къ намъ какой-то высокій австрійскiй майоръ и спросилъ стражниковъ — зачЪмъ и куда насъ везутъ, а узнавъ, что мы „москвофилы", замЪтилъ, что это еще не преступленіе и что напрасно таскаютъ насъ куда-то. Но поЪздъ тронулся и мы поЪхали дальше.

Въ ПеремышлЪ стражники повели насъ сперва въ гарнизонную тюрьму, но тамъ, въ виду отсутствія надлежащаго обвиненiя, нась не приняли. Тогда отвели насъ на полицію, а оттуда въ тюрьму при окружномъ судЪ, гдЪ мы застали уже много арестованныхъ русскихъ людей, въ томъ числЪ адвокатовъ Черлюнчакевича и Крушинскаго, судью Гиссовскаго и другихъ.

Черезъ нЪкоторое время всЪхъ насъ, цЪлый транспортъ изъ 170 человЪкъ, вывезли въ ВЪну, затЪмъ въ Штифть-Цветль, Карштайнъ и, наконецъ, въ Талергофъ.

Прибавлю еще, что послЪ нашего ареста и вывоза, войть Кость Кинахъ все еще не могъ успокоиться и, бЪгая съ палкой по селу, угрожалъ, что выдастъ еще 40 человЪкъ на висЪлицу. Къ счастью, однако, осуществить эту угрозу ему уже не удалось, такъ какъ вскорЪ пришли въ деревню русскія войска, которыя забрали и его самого и нЪсколькихъ его приспЪшниковъ съ собою.

Изъ другихъ нашихъ сельскихъ „украинцевъ" слЪдуетъ упомянуть еще о писарЪ ЛукЪ Томашевскомъ, котораго сильно обезпокоило обстоятельство, что одинъ изъ нашихъ русскихъ крестьянъ, Григорій Мартинъ, хотя и былъ первоначально арЪстованъ вмЪстЪ съ другими, бьлъ потомъ все-таки почему-то отпущенъ на свободу. Томашевскій зашелъ даже однажды съ австрійскими солдатами къ нему въ домъ и угрожалъ ему, что, если онъ только захочетъ, то тотъ будетъ повЪшенъ, а затЪмъ пытался было натравить на него солдатъ, но это ему не удалось, такъ какъ въ числЪ этихъ послЪднихъ оказался случайно хорошій знакомый Мартина, который и заступился за него. ВпослЪдствіи тотъ-же Томашевскій пробовалъ было еще черезъ Михаила Колешку вымогать съ Мартина деньги, а именно, потребовалъ отъ него немедленной уплаты 200 коронъ, угрожая въ противномъ случаЪ снова висЪлицей, но, не получивъ таковыхъ, въ концЪ концовъ оставилъ его въ покоЪ.

Андрей Демчукъ.

Радеховскій уЪздъ.

С. Кривое. Въ с. Кривомъ были арестованы австрійцами въ 1915 г. 9 женщинъ и 6 мужчинъ: 1) Анна ОлЪйникъ, 38 лЪтъ, 2) Татьяна Ткачукъ, 50 л., 3) Евдокія Парій, 54 л., 4) Евдокія Шавалюкъ, 52 л., 5) Елена Бойко, 55 л., 6) Евдокія Красота, 55 л., 7) Фекла Борщь, 25 л., 8) Анна Дацковъ, 74 л., 9) Елена Дацковъ, 40 л. (послЪднія двЪ оставили дома безъ опеки трое дЪтей отъ 2—6 лЪтъ), 10) Максимъ Шкраба, 80 л. 11) Михаилъ К. Степановъ, 66 л., 12) Василій Романюкъ, 72 л. 1З) Димитрій Козяръ, 70 л., 14) Михаилъ Дацковъ, 75 л. (послЪніе два умерли въ ТалергофЪ отъ тифа) и 16) Василій Шарко, 34 лЪтъ. ВсЪ арестованные были сознательные русскіе люди.

Причиной арестовъ послужили доносы австро-нЪмецкихъ „патріотовъ" — "украинофиловъ". Арестованные были отвезены ночью въ Радеховъ, затЪмъ въ Талергофъ.

Гр. Ткачукъ.

Въ РадеховЪ австрійцы посадили въ тюрьму свящ. И. А. Давидовича и его сына въ качествЪ заложниковъ. Имъ заявили, что въ случаЪ, если бы въ мЪстечкЪ вспыхнули безпорядки или пожаръ, ихъ сейчасъ-же разстрЪляютъ. О. Давидовича арестовали и увели въ часъ ночи, несмотря на сильное воспаленіе легкихъ.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1484.)

Въ м. ХолоевЪ радеховскiй староста никого не арестовывалъ, но мЪстный свяшенникъ „украинецъ" Ст. Петрушевичъ сыгралъ роль австрійскаго жандарма и до тЪхъ поръ ходилъ въ жандармское управленіе съ просьбой очистить село отъ „кацаповъ", пока не арЪстовали крестьянъ Грудку и Ващука. Грудка умеръ въ ТалергофЪ. Подобная-же судьба постигла, однако, впослЪдствіи и самого доносчика: онъ бЪжалъ во время „украинско-польской войны" въ Винницу и тамъ умеръ.

Въ с. НезнановЪ выдалъ нЪсколькихъ русскихъ крестьянъ нЪкто Гарухъ, въ томъ числЪ Николая Кушинскаго, Ивана Гасюка-Курилова, Михаила Ухавскаго съ сыномъ Григоріемъ и МатвЪя Дмитраша. ПослЪдній умеръ въ ТалергофЪ.

Въ м. БускЪ былъ арестованъ и высланъ Николай Оркисьевичъ.

Въ с. Грабовой были арестованы Филиппъ и Игнатій Политилы.

Въ с. ТопоровЪ былъ арестованъ Тимофей Прусъ.

Въ с. ЧаныжЪ было арестовано нЪсколько крестьянъ, большая часть которыхъ и не возвратилась болЪе домой, оставшись „подъ соснами" въ ТалергофЪ.

Рогатынскій уЪздъ.

г. Бурштынъ.

(Сообщеніе судіи С.И. Билинкевича.)

15/28 іюля 1914 г. возвратился я изъ отпуска, но вскорЪ заболЪлъ и слегъ въ постель. Сейчасъ-же послЪ объявленія мобилизаціи узналъ я, что начались аресты русскихъ людей въ Бурштынскомъ районЪ. 21-го іюля мнЪ сообщили, что въ тюрьму привели моего дядю, священника 70 лЪтъ, и шурина, свящ. Капка изъ Демянова, вмЪстЪ съ 20 другими арестованными, заподозрЪнными въ „руссофильствЪ".

— Теперь очередь за мной, — подумалъ я и не ошибся. Къ моему дому явился жандармъ съ солдатомъ, не пуская никого въ домъ. На слЪдующій день въ комнату вошелъ жандармъ съ двумя врачами, которые, послЪ осмотра, заявили, что перевезти меня во Львовъ невозможно. Еще черезъ день явился опять жандармъ и, послЪ произведеннаго обыска, арестовалъ меня, но оставилъ въ постели. Три недЪли стоялъ караулъ передъ входомъ въ домъ, не впуская и не выпуская никого изъ квартиры.

12 августа въ городЪ возникла паника. Изъ боязни пасть жертвой толпы, рЪшилъ я бЪжать, если только окажется возможнымъ. Попробовалъ встать, но не былъ въ состояніи сдЪлать двухъ шаговъ.

15 августа утромъ ворвались ко мнЪ солдаты-мадьяры и потребовали хлЪба, нЪсколько-же времени спустя явился австрійскій офицеръ. Офицеръ спросилъ только: „Вы — Билинкевичъ?" и на мой утвердительный отвЪтъ только кивнулъ солдатамъ: „Аlso!" Меня сейчасъ-же подняли съ постели и, приложивъ револьверъ къ головЪ, повели съ собой, не разрЪшивъ даже проститься съ семьей. По дорогЪ знакомый чиновникъ, полякъ Ставинскій, увидЪвъ меня подъ стражей, всплеснулъ руками, и за это его тутъ же арестовали.

Обоихъ насъ привели передъ городскую управу. Сюда прибЪжали незнакомый мнЪ жандармъ и мЪстный инженеръ Михаликъ, крича офицеру: „Не стрЪляйте Ставинскаго, онъ полякъ, онъ ни въ чемъ не виноватъ!" Это вмЪшательство задержало нЪсколько экзекуцію и только благодаря ему я остался въ живыхъ. Въ тотъ-же моментъ раздались русскіе выстрЪлы. Австрійскій офицеръ, приставленный ко мнЪ, бЪжалъ, крикнувъ жандарму; „Билинкевича разстрЪлять!"

Но этого приказанія исполнить уже не успЪли... Жандармъ побЪжалъ тоже, я остался одинъ на площади и медленно возвратился домой. У себя въ саду увидЪлъ я уже русскаго солдата, который преспокойно кушалъ яблоко.

С. Билинкевичъ.

Въ с. ЛипицЪ были убиты австрійцами двое крестьянъ. Въ с. СЪвкЪ разстрЪлянъ мЪстный войтъ, въ с. Томашевцахъ были разстрЪляны восемь крестьянъ. БЪжавшій передъ арестомъ крест. Ф. Н. Коптюхъ изъ Подгородья былъ захваченъ австрійцами въ сосЪднемъ селЪ ЧерчЪ. Его вытащили изъ дома, гдЪ онъ скрылся, и тутъ-же закололи. Въ томъ-же селЪ былъ арестованъ и высланъ свящ. И. Кинасевичъ.

С. Григоровъ.

(Сообщенiе Г. И. Слободы).

Мой покойный отецъ, Иванъ Гр. Слобода, 64 - лЪтній старикъ, былъ арестованъ вахмистромъ жандармеріи, полякомъ Лангомъ, нынЪ городскимъ комиссаромъ въ РогатынЪ. 24 августа 1914 года явился онъ въ сопровожденіи нЪсколькихъ солдатъ и войта-украинофила Ивана Лепицкаго и произвелъ тщательный обыскъ. ВсЪ русскія книги домашней библіотеки были конфискованы. ЗатЪмъ заперли отца вмЪстЪ съ покойнымъ Андреемъ Гр. Вознякомъ въ мЪствой колокольнЪ, продержавъ ихъ тамъ трое сутокъ безъ пищи и воды. Когда-же австрійская армія бЪжала при наступленiи русскихъ войскъ, ихъ отправили скованныхъ пЪшкомъ черезъ Ходоровъ во Львовъ. Конвоировали ихъ мадьяры. Въ ХодоровЪ издЪвалась надъ ними разношерстная толпа, вырывала волосы, дергала за носъ и уши, а наконецъ, подвЪсила обоихъ на два часа на деревЪ ("andinden"). Что дальше случилось и какимъ путемъ прибылъ отецъ во Львовъ, онъ не запомнилъ, такъ какъ вслЪдствіе подвЪшиванія потерялъ сознаніе. Во время эвакуаціи Львова и высылки политическихъ изъ „Бригидокъ" отца отправили въ Талергофъ, гдЪ онъ пробылъ до осени 1915 года. До февраля 1916 г. проживалъ отецъ въ ГминдЪ, послЪ чего его отправили домой. Больной и потерявшій силы послЪ перенесенныхъ страданій, онъ умеръ 2 декабря 1921 г.

Въ ГригоровЪ были арестованы, кромЪ него, еще слЪдующіе крестьяне: 1) Иванъ Гр. Слобода, 2) Андрей Гр. Вознякъ, 37 лЪтъ (умеръ 17/5 1915 г. въ ГригоровЪ), 3) Григорій Вознякъ, 64 л., 4) Федоръ Вознякъ, 59 л., 5) АлексЪй Гнипъ, 58 л. (послЪдніе три умерли въ 1915 г. въ ТалергофЪ) и 6) Филиппъ Конопка, 58 л.

Г. И. Слобода.

Рудецкій уЪздъ.

Въ г. Рудкахъ были арестованы: мЪщанинъ Ф. Химякъ, 78 лЪтъ, судъя Петръ Химякъ и братъ его Иванъ. Два послЪдніе были арестованы вслЪдствіе доноса евреевъ. Иванъ Химякъ оставилъ жену и семеро дЪтей. ВсЪ они были арестованы исключителъно потому, что они русскіе.

Въ с. Конюшкахъ были арестованы: свящ. Владиміръ Рыхлевскій, псаломщикъ Иванъ Баранъ и войтъ Михаилъ Химякъ. ВсЪ они пали жертвой доноса мазепинцевъ: гимназиста Ивана Моспана и крестьянина Михаила Коваля. Арестованный о. Рыхлевскій былъ нЪкоторое время спустя отпущенъ на свободу, но мазепинцы опять донесли жандармамъ, что о. Рыхлевскій чертитъ планы, ввиду чего жандармы, арестовавъ его вторично, увели его изъ села.

Въ с. ПорЪчьЪ-ГрунтЪ были арестованы: псаломщикъ Илья ОлЪярникъ, 50 лЪтъ, оставившій семеро дЪтей, и сынъ его Григорій, 16-лЪтній юноша. Донесли на нихъ мЪстные евреи и мЪстный настоятель прихода украинофилъ Грушкевичъ.

Въ с. Люблинскомъ-ПорЪчьЪ были арестованы крестьяне Василій Колода, Ф. Яремчукъ, Иванъ Яремчукъ и Петръ Яремчукъ.

Въ с. Задворномъ-ПорЪчьЪ жандармы арестовали, по доносу мЪстной учительницы-польки, начальника жел.-дор. станціи Андрея Мрака и о. Легуцкаго, настоятЪля прихода въ с. Пескахъ.

Въ с. Катериничахъ были арестованы крестьяне: К. Чурба, 64 лЪтъ, и сынъ его Казиміръ, Андрей Стельмахъ, Дмитрій Плугаторъ, 62 лЪтъ, Иванъ Толочка и сынъ его Федоръ, Иванъ Пришлякъ, Михаилъ и Лука Чурки, Иванъ Мазуръ, 70 лЪтъ и сынъ его Карлъ, Филемонъ Ляшъ, Григорій Прухницкій съ 8 -лЪтнимъ сыномъ Михаиломъ, Антонъ Борецкій, 66 лЪтъ, Никита Адамишинъ, Афанасій БЪликъ, 80 лЪтъ, и Андрей Плугаторъ. КромЪ перечисленныхъ, было арестовано впослЪдствіи еще много мужчинъ, женщинъ и дЪтей. Ихъ вытаскивали изъ домовъ и, согнавъ всЪхъ на площадь, отвели затЪмъ подъ конвоемъ въ Комарію „на замокъ", гдЪ евреи и мЪстные поляки забросали ихъ камнями. Двухъ женщинъ, пытавшихся бЪжать, солдаты закололи штыками. „На замкЪ" въ КомарнЪ продержали ихъ цЪлыя сутки подъ открытымъ небомъ безъ пищи и воды. Въ этой группЪ находилась также беременная женщина Марія Плугаторъ, которую пригнали изъ Катериничъ. Тутъ она, вслЪдствіе утомленія и испуга, преждевременно родила, однако, несмотря на ея стоны и мольбы, солдаты не разрЪшили никому придти ей съ помощью. "Пускай подохнетъ, собака!" — кричали солдаты. Новорожденный ребенокъ, не дождавшись помощи, задохнулся, когда несчастная женщина пыталась тутъ-же похоронить трупъ своего ребенка, солдатъ и этого ей не разрЪшилъ, а только вырвалъ его у нея изъ рукъ и бросилъ въ кусты, причемъ пригрозилъ заколоть каждаго, кто посмЪлъ - бы предать землЪ мертвое тЪло.

На слЪдующій день австрійскій офицеръ снялъ группу арестованныхъ и приказалъ отдЪлить мужчинъ отъ женщинъ и дЪтей. Мужчинъ увели дальше, женщинъ-же погнали на вокзалъ, приказавъ имъ оставаться здЪсь до вечера. Но женщины, опасаясь, что ихъ разстрЪляютъ, разбЪжались домой. Большиство уведенныхъ вернулось такимъ образомъ домой. Четыре мальчика пропали. Что съ ними случилось — неизвЪстно.

НЪсколько дней спустя, опять явилнсь въ Катерничахъ патрули, задержавшись въ деревнЪ всего на полъ часа, но и за это краткое время успЪли изнасиловать нЪсколько женщинъ и ограбить десятки крестьянскихъ хозяйствъ. Крестьянку Марію Зазулю, мать троихъ дЪтей, раздЪли до нага на глазахъ толпы и качали ее по колючему жнивью. Пойманному по дорогЪ крестьянину Андрею Плугатору завязали глаза, связали руки и ноги и увели его съ собой, подгоняя измученнаго и избитаго до крови крестьянина новыми ударами прикладовъ...

(„Прик. Русь", 1914 г. № 1486).

Изъ окрестностей м. Комарна. Сообщенія студента С. изъ села Монастырки возлЪ Комарна о массовыхъ арестахъ и казняхъ „руссофиловъ", о сожженіи цЪлыхъ селеній, о дикой расправЪ съ мирнымъ населенiемъ — это все какъ-будто точнЪйшая копія съ сообщеній всЪхъ русскихъ людей Галичины.

Расправа началась съ арестовъ. Во время мобилизаціи былъ арестованъ священникъ Дуткевичъ изъ с. Грушова, старикъ 70 лЪтъ, и жестоко избитъ жандармами на глазахъ его дочери и сбЪжавшихся крестьянъ. Дочь его, г-жа Козакевичъ, пытавшаяся умилостивить жестокаго жандарма слезами и мольбами, была имъ грубо оттолкнута и получила нЪсколько ударовъ прикладомъ. Въ той-же деревнЪ было арестовано много крестьян.

Въ с. Конюшкахъ Тулиголовскихъ были арестованы свящ. Рыхлевскій и вся громадская управа съ войтомъ и писаремъ во главЪ. КромЪ того были арестованы: свящ. Скобельскій изъ Горбачъ, Легуцкій изъ ПорЪчья, Созанскій изъ Волощи съ сыномъ гимназистомъ, Романовскій изъ Дмитрья, Гмитрикъ изъ ЗвЪсковичъ, 86 лЪтній старикъ о. Монастырскiй и много другихъ. Въ каждой изъ названныхъ деревень были также арестованы десятки крестьянъ. Хватали рЪшительно всЪхъ, кто былъ подписчикомъ русскихъ газетъ или членомъ О-ва Качковскаго, а даже просто тЪхъ, кто почему-либо былъ помЪхой мЪстному шинкарю еврею или просто мазепинскимъ агитаторамъ изъ мЪстныхъ учителей и студентовъ. Стоило только шепнуть на ухо жандарму, что такой-то подозрителенъ, и его немедленно арестовывали, заковывали въ цЪпи и отправляли въ Венгрію или Западную Австрію, а то проще на тоть свЪтъ, то есть, разстрЪливали на мЪстЪ.

Впрочемъ, арестовывали не всЪхъ. Когда всЪ тюрьмы были до невозможнаго переполнены "руссофилами", а отправлять все новыя партіи за предЪлы края оказалось довольно затруднительнымъ, дикая месть австрійскихъ властей выливалась въ другія формы. Съ „руссофилами" расправлялись по домашнему — били оглоблями, прикладами. Все это для острастки, въ назиданіе "хлопскому быдлу", сгонявшемуся для этой цЪли къ лобному мЪсту.

Въ с. МонастыркЪ, гдЪ живетъ нашъ разсказчикъ, произошелъ случай подобной простой расправы. Жандармы вытащили изъ дома крест. Ивана Байцара, предсЪдателя мЪстной читальни Об - ва им. Мих. Качковскаго, вывели его на площадь передъ сельскимъ управленіемъ и тамъ жестоко избили прикладами; особенно неистовствовалъ жандармъ - полякъ Домбровскій изъ Погорецъ. Отецъ несчастной жертвы, престарЪлый ВойтЪхъ Байцаръ (кстати сказать, полякъ - колонистъ), за мольбы о пощадЪ сына получилъ также несколько ударовъ прикладомъ. ПослЪ Байцаровъ пришла очередь на крест. Вас. Пащака, предоставившаго свой домъ для читальни О-ва Качковскаго; онъ былъ тоже избитъ на глазахъ всей деревни. Окончивъ своеобразное "правосудіе", жандармъ Домбровскій заявилъ толпЪ, что онъ такъ-же само поступитъ со всЪми руссофилами" въ деревнЪ.

Все это происходило во время мобилизаціи до начала военныхъ дЪйствій.

Настоящіе ужасы начались послЪ сраженій на Гнилой ЛипЪ и подъ Николаевымъ. БЪжавшія къ Сяну австрійскія полчища жгли, грабили, вЪшали, насиловали, какъ дикая орда гунновъ.

3а свои пораженія мстили „руссофиламъ-измЪнникамъ", этимъ „главнымъ виновникамъ австрійскихъ пораженій". НЪтъ села, гдЪ бы не было повЪшенныхъ, звЪрски изувЪченныхъ. Село Устье сожжено до тла мадьярскими гонведами, которые бЪгали по селу съ горящими головнями и поджигали каждый домъ отдЪльно, стрЪляя по крестьянамъ, пытавшимся тушить пожаръ. Много труда стоилъ имъ поджогъ школы, зданія каменнаго и крытаго черепицей. Гонведы взобрались на крышу, сорвали черепицу, вырубили отверстіе, сунули туда снопъ соломы и подожгли. Школа сгорЪла.

Отъ села Новоселокъ не осталось тоже ни слЪда.

Въ с. ДмитрьЪ, возлЪ Щирца, въ приходской домъ ворвалось пять драгунъ съ вахмистромъ во главЪ; они вытащили изъ дому жену и дочь свящ. Романовскаго (самъ онъ былъ высланъ въ началЪ мобилизаціи) и тутъ-же на мЪстЪ вынесли имъ обЪимъ смертный приговоръ „за руссофильство". Къ счастью, подъЪхалъ офицеръ и отмЪнилъ этотъ приговоръ. Онъ только грубо выругалъ испугавшихся до смерти женщинъ и приказалЪ имъ не выглядывать на улицу, иначе „вздернетъ ихъ, какъ собакъ".

("Прик. Русь", 1914 г. №1431).

С. Вел. Горожанна.

(Сообщеніе пок. о. М. Матковскаго).

Въ с. Вел. Горожанну — по разсказу пок. свящ. М. Матковскаго, мЪстнаго настоятеля прихода, — пришли 28 августа австрiйскія войска. Въ моемъ домЪ находились тогда, кромЪ моей дочери, свящ. Михаилъ Заяцъ изъ Малой Горожанны и гимназистъ М. Стасевъ.

Пополудни того-же дня явился ко мнЪ офицеръ съ отрядомъ гонведовъ. Войдя въ комнату, онъ заявилъ намъ, что мы арестованы, ибо, по полученнымъ имъ свЪдЪніямъ, мы давали свЪдЪнiя русскимъ войскамъ о движеніи австрійской арміи. СлЪдуетъ замЪтить, что въ моей деревнЪ есть много мазепинцевъ. Въ своей ненависти ко всему русскому они способны на ложные доносы, провокацію и т. п., лишь бы только уничтожить своего партійнаго противника.

Несмотря на наши клятвы и увЪренія, что это ложный доносъ, насъ вывели подъ конвоемъ во дворъ. Туть моя дочь лишилась чувствъ. Тогда офицеръ, подскочивъ къ ней, приложилъ револьверъ къ ея головЪ и закричалъ по польски: „Вставай собака, а то я сейчасъ-же пущу тебЪ пулю въ лобъ."! Когда крикъ офицера не помогъ, гонведы облили ее холодной водой, а затЪмъ занесли въ комнату. Насъ повели послЪ этого къ мЪстному крестьянину-мазепинцу Григорію Василишину, который долженъ былъ показать — кто мы такіе: мазепинцы или русскіе? Василишинъ заявилъ, что мы всЪ „староруссы", и насъ сейчась-же повели къ дивизіонному командиру, квартира котораго находилась въ помЪщеніи мЪсткой читальни „Просвіты". Тамъ застали мы арестованнаго крестьянина-патріота Ивана Ксенчина и мазепинца, студента учит. семинаріи, Хамуляка, который донесь, что Ксенчинъ „руссофилъ", а теперь долженъ былъ поддержатъ свое обвиненіе За „руссофильство", та есть, за открытое признаніе себя русскимъ, полагалась смертная казнь.

НЪсколько минутъ спустя явился командиръ и, указывая на меня, приказалъ солдатамъ: „Вотъ его завтра утромъ на открытомъ мЪстЪ въ ГорожаннЪ разстрЪлять".

И все это дЪлалось безъ суда, безъ свидЪтелей, только на основаніи одного показанія украинофила Василишина. Мои представленія, что нЪтъ человЪка, который могъ-бы съ чистой совЪстью подтвердить возводимыя противъ меня обвиненія, не произвели на австрійскаго офицера никакого впечатленiя.

Тутъ вмЪался другой офицеръ (по національности — сербъ), заявив командиру, что, по собраннымъ имъ у крестьянъ свЪдЪніямъ, сдЪланный на меня доносъ не имЪетъ никакихъ основаній. Въ отвЪтъ на это заявленіе офицера-серба, командиръ въ нашемъ присутствіи сдЪлалъ ему строгій

выговоръ за то, что онъ вмЪшивается не въ свое дЪпо, но нЪсколько минутъ спустя перемЪнилъ свое рЪшеніе и приказалъ отвести насъ подъ конвоемъ въ с. Хлопы, возлЪ Рудокъ, предоставляя окончательное рЪшеніе нашей участи стоявшему тамъ на квартирЪ главнокомандующему.

Мы шли цЪлую ночь. Конвойные и встрЪчные солдаты били насъ прикладами и плевали въ лицо, бросая по нашему адресу грубыя ругательства, въ родЪ: „Russische Spione, Hunde, Рорen".

Наконецъ, мы пришли въ Рудки. Насъ повели прямо къ главнокомандующему, у котораго находился въ то время архикнязь Карлъ Францъ-Іосифъ. НЪсколько времени спустя намъ объявили, что мы, за отсутствiемъ виновности, свободны и можемъ идти домой.

Въ с. Малой ГорожаннЪ въ началЪ войны быпи арестованы: свящ. Михаилъ Заяцъ, студ. А. М. Заяцъ и нЪсколько крестъянъ. Во время сраженій, происходившихъ на линіи Николаевъ — Рудки, австрійцы увели съ собой 88 крестьянъ разнаго пола и возраста. Изъ нихъ возвратились домой всего 16 женщин и дЪтей и одинъ парень, успЪвшій бЪжать. По разсказамъ этихъ очевидцевъ, крестьянъ судили за то, что они давали проходившимъ черЪзъ село русскимъ солдатамъ воду и фрукты. Объ этомъ „прЪступленіи" своихъ сосЪдей донесъ вновь явившимся австрійцамъ мазепинецъ М. Козакъ. На основаніи его доноса были арестованы между прочими: И. Яремчукъ, 80 лЪтъ, В. Гриневъ, В. Петровъ, цЪлая семья МатвЪйцевыхъ и рядъ другихъ крестьянъ. Изъ нихъ В. Гриневъ былъ по пути повЪшенъ въ лЪсу.

С. Борче. Еще до войны были арестованы и высланы: свящ. Ю. Легуцкiй, студентъ В. С. Михалиничъ и нЪсколъко человЪкъ крестьянъ. Явившіеся въ село, послЪ объявленія войны, отряды австрійскихъ солдатъ звЪрскимъ образомъ издЪвались надъ оставшимся населеніемъ. Пятнадцать человЪкъ арестованныхъ, ночью, въ одЪхъ рубахахъ и связанныхъ, водили изъ деревни въ деревню, избивая ихъ до крови прикладами. Жену одного изъ арестованныхъ солдаты изнасиловали на его-же глазахъ. У нЪкоторыхъ крестьянъ уничтожали ихъ имущество — рубили шашками овощи, выносили изъ клунь немолоченый хлЪбъ во дворъ, и топтали его лошадьми, опрокидывали ульи и т. п. Въ этихъ подвигахъ принимали участіе также офицЪры. Крестьянину Н. Заболотному офицеръ приказалъ бЪжать рядомъ со своей лошадью, угрожая разстрЪломъ въ случаЪ, если онъ отстанетъ или упадетъ. НЪсколько крестьянъ были привязаны къ деревьямъ на кладбищЪ. Въ такомъ положенiи имъ пришлось оставаться въ продолженiе сутокъ. Но мало того. Австрійцы, не считаясь съ религіозными чувствами населенія, ворвались въ церковь и, ища рублей и амуниціи, сорвали полъ, разбили церковную кассу, заграбили найденныя въ ней деньги и разгромили престолъ.

(„Прикарп. Русь", 1914 г., № 1430.)

 

Самборскій и Старосамборскiй уЪзды.

Награды за выдачу „москвофиловъ".

Приводимъ полный текстъ оффиціальнаго австрійскаго „Воззванія къ полякамъ, украинцамъ и евреямъ", изданнаго въ началЪ мобилизацiи военнымъ комендантомъ г. Самбора на польскомъ и украинскомъ языкахъ и расклееннаго повсемЪстно, какъ въ самомъ городЪ, такъ и въ другихъ, болЪе значительныхъ мЪстностяхъ самборскаго уЪзда:

Odezwa

do polakow, ukraincow i zydow.

Nieprzyjaciel wyzyskuje ten powazny stan wojenny, w ktorym znajduje sie teraz wasz kochany i piekny kraj, w tym celu, aby pewne podejrzane elementa neprzyjacelskiego panstwa pomiedzy was sie wslizgnely, celem uzycia tutaj zamieszkalych moskalofilow do zdradzania nieprzyjacielowi ruchow wojskowych i naszego polozenia.

Wyprуbowany patryotyzm i niezachwiane oddanie sie naszemu Najwyzszemu Domowi, ktory do swoich wiernych poddanych zawsze pieczolowicie i po ludzku sie odnosil, nie dopusci, aby patryotycznie usposobiony polak, ukrainiec i zyd scierpial kolo siebia takie indywidua.

Przeciwnie, jest obowiazkiem podobne osoby uczynic nieszkodliwemi, to znaczy, skoro ktos powezmie wiadomosci o takich osobach, nalezy donisc je najblizszej cywilnej Iub wojskowej wladzy. Dostawlenie osoby, ktorej dowiedzionem zostanie szpiegostwo lub propagnda moskalofilstwa, wynadgrodzonem bedzie kwota 50-500 kor.

C. i k. komendant stacyjny.

То-же въ руcскомъ переводЪ:

Воззваніе

къ полякамъ, украинцамъ и евреямъ.

Непріятель пользуется серьезнымъ военнымъ положеніемъ, въ какомъ сейчасъ находится вашъ любимый и прекрасный край, съ той цЪлью, чтобы извЪстные подозрительные элементы непріятельскаго государства могли проскользнуть въ вашу среду для использованія живущихъ здЪсь москвофиловъ съ цЪлью выдачи непріятелю свЪдЪній о движеніяхъ нашихъ войскъ и о нашемъ положеніи.

Испытанный патріотизмъ и непоколебимая преданность нашему Высочайшему Дому, который всегда заботливо и человЪчно относился къ своимъ вЪрнымъ подданнымъ, не допустятъ, чтобы патріотически настроенный полякъ, украинецъ и еврей могъ терпЪть такого рода субъектовъ рядомъ съ собою.

Напротивъ, является обязанностью обезвреживать подобныхъ лицъ, т. е. какъ тольно кто-нибудь получитъ свЪдЪнія о такого рода личностяхъ, слЪдуеть донести о нихъ ближайшей гражданской или военной власти. Доставленiе лица, которое будетъ уличено въ въ шпіонствЪ или пропагандЪ москвофильства, будетъ вознаграждаться суммой 50 — 500 кронъ.

Ц. и к. комендантъ города.

С. Корничи.

(Сообщеніе Евгеніи Степ. Береской).

Покойный мой отецъ, Степанъ Андреевичъ Берескiй (рожд. 1861 г.), состоялъ настоятелемъ прихода Корничи, Cамборскаго уЪзда.

Въ 1914 г., сейчасъ послЪ объявленія войны, начались преслЪдованія и обыски. Отца пока не трогали. Мы думали, что его минуетъ судьба, постигшая всЪхъ виднЪйшихъ русскихъ галичанъ. Толъко 13 сентября явились ночью представители военныхъ властей и арестовали отца, вслЪдствіе доносовъ и происковъ мЪстнаго учттеля, украинофила Евстахія Коблянскаго. Арестованіе состоялось въ отсутствіе домашнихъ. Арестовавшіе обращались съ отцомъ очень грубо и не разрЪшили ему взять съ собой ни бЪлья, ни денегъ, въ виду чего ему пришлось провести нЪсколько мЪсяцевъ въ страшной нуждЪ. Со времени арестованія судьба отца была намъ неизвЪстна, такъ какъ русскiя войска заняли нашу мЪстность черезъ два дня послЪ этого событія, въ виду чего мы были совершенно отЪзаны отъ австро-венгерскаго міра.

Жизнь отца въ тюрьмахъ и его путешествіе въ Талергофъ сообщаю въ выдержкахъ изъ его дневника:

„13 сентября явился ко мнЪ офицеръ въ сопровожденіи конвоя и, арестовавъ меня, примЪстилъ врЪменно въ зданіи мЪстной школы. На слЪдующій день, погнали меня пЪшкомъ въ с. Вялковичи, а въ с. ВолькЪ подали подводу и отвезли въ с. Быличи. Проходящія мимо военныя части посылали по моему адресу всяческія ругательства, а офіцеры кричали: "Verrater aufhangen!" Въ Быличахъ дали мнЪ обЪдъ, состоявшій изъ сомнительнаго качества супа и куска хлЪба; супъ я отдалъ солдатамъ, а хлЪбъ хотЪлъ было спрятать, но тутъ набросился на меня солдатъ и вырвалъ хгЪбъ. Не знаю, что руководило имъ - голодъ или злоба, а только наблюдавшій эту сцену капралъ наказалъ его пощечиной и велЪлъ отдать хлЪбъ. Изъ Быличъ пріЪхали мы въ Новое МЪсто, гдЪ меня заперли на ночь въ помЪщичьемъ хлЪву, на слЪдующiй же день отвезли въ Добромиль, гдЪ меня присоединили къ партіи, состоявшей изъ 23-хъ человЪкъ, и вмЪстЪ съ нею отвезли въ Перемышль. Въ ПеремышлЪ повторились обычныя ругательства и издЪвательства со стороны мЪстнаго населенія и проЪзжихъ военныхъ частей. ПослЪ получасовой передышки въ ПеремышлЪ, отбылъ нашъ эшелонъ, въ составЪ 102 человЪкъ, въ Краковъ. ПроЪздомъ мимо Радымна слышно было выстрЪлы русскихъ орудій и видно было разрывающіеся шрапнели. Отступающіе австрійцы тянулись со всЪхъ сторонъ къ крЪпости.

16 сентября проЪхали мы черезъ Краковъ, а на следующій день пополудни прибыли въ Преровъ. Тутъ стоялъ уже другой транспортъ арестованныхъ, Около 10 часовъ вечера направили насъ въ „Рабочій Домъ". ПослЪ ужина отвели семи свящЪнникамъ кровати, а крестьянъ размЪстили на полу. Обращеніе было человЪческое, даже въ городЪ было разрЪшено выходить безъ всякой охраны.

16 сентября утромъ выЪхали мы изъ ПрЪрова подъ конвоемъ двухъ жандармовъ, въ закрытыхъ, безъ оконъ, вагонахъ. Въ виду недостатка воздуха, крестьяне подЪлали отверстія въ полу и стЪнахъ вагона.

19 сентября пріЪхали мы въ ВЪну и остановились на сЪверномъ вокзалЪ. ЗдЪсь приняли насъ мЪстные граждане, не исключая интеллигенцiи, съ такой ненавистью и злобой, что жандармы,— ставъ въ нашу защиту и опасаясь кровопролитія, ибо многіе изъ вЪнцевъ были вооружены, — пригрозили наступающей толпЪ оружіемъ въ случаЪ безчинствъ съ ея стороны. Между тЪмъ, закрыли вагоны на засовы и поЪздъ, проЪхавъ нЪкоторое пространство, остановился на почтительномъ разстояніи отъ вокзала.

СлЪдуетъ замЪтить, что не лучшій прiемъ оказало намъ также польское населеніе во время проЪзда черезъ Краковъ. Каждый изъ находившихся на вокзалЪ, мужчина ли или женщина, считали своимъ патріотическимъ долгомъ кричать: „измЪнники, собаки" и т. п.

 

С. Вел. ЛЪнина.

(Сообщеніе о. Д. КуцЪя).

Въ старосамборскомъ уЪздЪ было арестовано 7 священниковъ, много крестьянъ и мЪщанъ изъ Стараго Самбора и Старой Соли. Изъ священниковъ были арестованы: Северинъ Ясеницкій съ женою изъ Турья, Александръ Полонскій изъ Головецка Вышняго, Григорій БЪлинскій изъ Вольшиновой, Владиміръ Горницкій изъ Гор. Быличъ, Евгеній Козаневичъ изъ Страшевичъ, Несторъ Полонскій съ женою (находившийся въ то время у своего тестя въ Грозевой) и я съ сыномъ Николаемъ. Немного спустя арестовали также второго моего сына, Льва, дочь Ярославу и жену.

Когда мадьяры пришли въ. Вел. ЛЪнину, арестовали семь крестьянъ, изъ которыхъ пять, послЪ страшнЪйшихъ издЪвательствъ надъ ними, разстрЪляли, а двоихъ малолЪтнихъ высЪкли до крови и отпустили на волю. Одного 20-лЪтняго парня поймали въ поле и разстрЪляли на мЪстЪ.

Въ Старомъ СамборЪ были арестованы: судья Григорій ГлЪбовицкій, и студенты Iосифъ Шемердякъ, Левъ Шемердякъ, Сковронъ и Хризостомъ Гмитрикъ.

Первоначально арестовано въ Вел. ЛЪнинЪ 12 крестьянъ, въ ТурьЪ около 30, въ сосЪднихъ селахъ по нЪскольку человЪкъ.

Въ старосамборской тюрьмЪ сидЪли мы двЪ недЪли. Когда русская армія приближалась къ Карпатамъ, эвакуировали насъ, около 120 чел., изъ старосамборской тюрьмы и направили въ глубь Австріи. Наше путешествіе представляло сплошной крестный путь. Уже въ СамборЪ плевала намъ толпа въ лицо, ругала измЪнниками, въ ЗагорьЪ бросала камнями въ вагоны, а въ ЛупковЪ ворвался въ вагонъ австрійскій прапорщикъ-полякъ и, стегая насъ нагайкой, совершенно растрепалъ его о наши спины, причемъ больше всехъ досталось старику - священнику Ясеницкому, студентамъ Сковрону, Шемердяку и Николаю КуцЪю.

Вечеромъ пріЪхали мы въ Межилаборецъ въ Венгріи. ЗдЪсь приказано намъ вылЪзать изъ вагоновъ, будто-бы къ ужину, а подходившіе мадьярскіе солдаты били чЪмъ и куда попало. Одинъ сержантъ билъ арестованныхъ свящЪннииковъ какимъ-то коломъ до тЪхъ поръ, пока тотъ не сломался. Въ ЖивцЪ обступили насъ фабричные изъ княжескаго пивовареннаго завода и пробовали повторить побои, но проЪзжавшій жандармскій майоръ запретилъ имъ издЪваться надъ нами и даже сопровождалъ насъ нЪсколько пролетовъ для нашей защиты.

Свящ. Дан. КуцЪй.

С. Гуменецъ.

По доносу украинофиловъ Степана и Ивана Шубаковъ были 20 августа 1914 г. арестованы въ Гуменцахъ мЪстные настоятель прихода, благочинный о. Іоаннъ Шемердякъ и крест. Иванъ Андріечко, причемъ производившіе арестъ жандармы не разрЪшили имъ даже взять съ собой какія-нибудь вещи и пищу.

Арестованныхъ отвезли вечеромъ въ Самборъ. Въ самборскихъ арестахъ находилось уже порядочное число арестованныхъ изъ города и уЪзда. По истеченіи недЪли отправили о. I. Шемердяка в И. Авдріечка въ Перемышль. По пути пришлось имъ вынести не мало оскорбленій и побоевъ отъ разныхъ проходимцевъ, наибольше же пострадали оба арестованные въ ХировЪ, гдЪ ихъ помЪстили нЪкоторое время въ вестибюлЪ вокзала.Подъ вечеръ присоединили обоихъ арестованныхъ къ партіи арестованныхъ изъ Турки и въ кандалахъ размЪстили въ товарныхъ вагонахъ. ПроЪздъ изъ Хирова въ Перемышль былъ весьма тяжелый. На станціяхъ бросали въ вагоны камнями, а на нЪкоторыхъ станціяхъ толпа прямо приступомъ пыталась ворваться въ вагоны, причемъ можно было наблюдать, что въ большинствЪ случаевъ происходило это по наущенію представителей австрійскихъ властей и желЪзнодорожной администраціи.

Въ ПеремышлЪ помЪстили часть арестованныхъ, 10 человЪкъ, въ томъ числЪ о. Шемердяка, въ казармахъ на предмЪстьи Бакунчицы. ЗдЪсь провели они ночь срЪди насЪкомыхъ и невообразимой грязи, а на слЪдующій день утромъ отставлено о. Шемердяка и И. Андріечка въ гарнизонную тюрьму, переполненную уже арестованными русскими людьми изъ интеллигенціи и крЪстьянъ.

Между тЪмъ, военные караулы смЪнила львовская полиція. Это убЪдило узниковъ, что Львовъ находится уже въ русскихъ рукахъ, но въ то-же время эта смЪна принесла имъ много лишнихъ страданій, такъ какъ откормленные столичные полицейскiе стали всячески вымещать на нихъ сдачу Львова. Приклады и кулаки работали во всю. Дошло до того, что многіЪ изъ заключенныхъ, въ особенности же интеллигенція и духовенство, отказались отъ ежедневной прогулки въ корридорахъ, предпочитая затхлую атмосферу камеръ. Тюремная администрація вызывала ежедневно по нЪскольку человЪкъ и куда-то уводила. Охрана говорила, что это — осужденные къ смертной казни, а приговоры приводились въ исполненіе за Перемышлемъ, на такь наз. „гицлевской горЪ".

Настроеніе узниковъ было крайне тяжелое. Гнетущая неизвЪстность, пальба изъ орудій, доносившаяся со стороны Городка, и каждую ночь повторявшаяся тревога не давали имъ минуты покоя.

Но, должно быть, русская армія сильно нажимала, ибо 16 сентября всЪ заключенные были выведены во дворъ и провЪрены по спискамъ. При этомъ замЪшкавшихся узниковъ били чЪмъ и куда попало. Священники I. Шемердякъ, Ст. Сапрунъ и Марк. Раставецкій получили пощечины, а Л. О. Спольскій изъ Коломыи былъ тяжело избитъ.

Подъ вечеръ 16 сентября запломбировали арестантовъ въ товарные вагоны и направили въ Талергофъ.

 

Г. Самборъ.

(Сообщеніе А. О. Бачинскаго).

Въ виду смерти моего отца, Іосифа Бачинскаго, отставного служащаго финансовой стражи въ СамборЪ, считаю своей обязанностью предать памяти его незаслуженныя мученія, которыя онъ испыталъ отъ австрійскихъ палачей.

Отца арестовали утромъ 15 мая 19І5 г., по доносу еврея Мейера Габлера, въ минуту, когда австрійскія войска вновь входили въ Самборъ. Габлеръ донесъ, что будто-бы мой отецъ стрЪлялъ въ австрійскiй аэропланъ и что его два сына, а мои братья, бЪжали въ Россію. Первое обвиненіе, было, конечно, глупой и гнусной клеветой, продиктованной личной злобой.

Отецъ былъ арестованъ вахмистромъ уланскаго разъЪзда, въЪхавшаго подъ эту пору въ городъ. Вокругъ арестованнаго собралась громадная толпа, большей частью изъ евреевъ, неистово крича: „на крюкъ съ нимъ", бросая камни и плевая на него. Такимъ образомъ отвели отца въ полицейское управленіе, а послЪ въ гостинницу „Рояль", гдЪ находились квартиры высшихъ авсірійскихъ офицеровъ. Туда отвелъ его вахмистръ, приложивъ ему къ головЪ револьверъ и угрожая разстрЪломъ въ случаЪ попытки къ бЪгству.

КакЪ раньше, такъ и теперь за отцомъ слЪдовала безчинствующая толпа, бросая въ него камни и нанося ему пощечины, а конвоирующій его чинъ совершенно спокойно относился къ этимъ безчинствамъ.

Въ гостинницЪ офицеръ списалъ съ отцомъ протоколъ и заявилъ стоявшимъ тутъ-же евреямъ, удостовЪрившимъ, что отецъ стрЪлялъ въ аэропланъ: „der wird bald aufgehangt werden".

ПослЪ допроса отца присоединили къ партiи русскихъ военно-плЪнныхъ и вмЪстЪ съ ними повели въ направленіи Стараго Самбора. Опасаясь самосуда проходящихъ въ направленiи Самбора мадьярскихъ войскъ, отецъ прятался все время между военно - плЪнными. Но настоящія мученія начались только въ Старомъ СамборЪ. Конвоирующій уланъ отвелъ его въ этапную команду. Одинъ изъ находившихся тамъ офицеровъ, познакомившись съ содержаніемъ составленнаго въ СамборЪ протокола, сообщилъ отцу, что черезъ нЪсколько минутъ его повЪсятъ, послЪ чего офицеры оставили помЪщеніе команды, а явившіеся вооруженные солдаты связали отцу веревкой руки и повели его черезъ городъ въ мЪсто расположенія воинской части. Руки были до того сильно связаны, что долго еще были замЪтяны слЪды въЪвшейся въ тЪло веревки и плохо зажившiя раны.

Солдаты, приведя отца въ какой-то домъ, стали уговаривать его сознаться въ содЪянномъ преступленіи, обЪщая сейчась-же отпустить его на свободу. Не добившись ничего, одинъ изъ нихъ взялъ конецъ веревки, которой отецъ былъ связанъ, и сталъ обводить его по погребамъ, находившимся въ этомъ домЪ, какъ-будто выбирая болЪе удобное мЪсто для разстрЪла, причемъ все время билъ его прикладомъ или нацЪливался штыкомъ въ его грудь. Повидимому, солдатамъ было приказано вынудить отъ отца сознаніе хотя-бы путемъ физической и нравственной пытки...

ПослЪ этого солдаты вывели отца изъ погреба на площадь и привязали его, со связанными сзади руками, къ дереву, въ которое тутъ - же вбили надъ его головою крюкъ. Такъ продержали его всю ночь.

На слЪдующій день мученія продолжались. Къ привяванному отцу все подходили какіе-то люди, главнымъ образомъ — евреи, которые злорадно ивдЪвались надъ нимъ и пугали его предстоящей казнью. Въ такомъ положеніи простоялъ отецъ, привязанный къ дереву и голодный, цЪлыя сутки. Вечеромъ явился офицеръ съ шестью солдатами и, поставивъ одного возлЪ отца, отошелъ съ остальными въ сторону и давалъ имъ какія-то инструкціи. Полагая, что сейчасъ его разстрЪляютъ, отецъ попросилъ разрЪшенія закурить папироску, но въ этомъ ему было отказано.

Поздно вечеромъ отца отвязали отъ дерева и отвели въ ближайшее помЪщеніе, занимаемое солдатами. Тутъ разрЪшили ему присЪсть, а какая-то женщина подала ему бутылку молока. Это была первая пища послЪ ареста.

17 мая утромъ дали отцу казенный обЪдъ. Солдаты - чехи, занимавшіе квартиру и обращавшіеся съ отцомъ по человЪчески, сообщили ему, что, въ виду отсутствія достовЪрныхъ уликъ его вины, смертной казни ему нечего бояться.

Въ тотъ-же день привели и помЪстили вмЪстЪ съ отцомъ много арестованныхъ изъ окрестностей Стараго Самбора, въ томъ числЪ Андрея Янева (его вскорЪ повЪсили), Николая и Василія Бачинскихъ (сосланныхъ затЪмъ въ Талергофъ) — всЪхъ троихъ изъ Бачины — и войта Пенишкевича изъ с. Торчиновичъ. Вечеромъ пришлось отцу видЪть, какъ жандармъ нечеловЪчески издЪвался надъ поименованными лицами и билъ ихъ тростью по лицу. Отъ изнеможенія и пережитыхъ волненій, а также отъ вида этой дикой сцены, отецъ потерялъ сознанiе.

На слЪдующій день отправили отца на подводЪ обратно въ Самборъ для производства дальнЪйшаго слЪдствія. ПомЪстили его съ другими арестованными въ зданіи почты, продержавъ здЪсь до 2 іюня. Теперь положеніе отца улучшилось настолько, что прекратились издЪвательства и побои и можно было сообщаться съ семьей. Произведенное слЪдствіе показало всю нелЪпость обвиненія, однако, доносъ все-таки имЪлъ для отца, кромЪ перенесенныхъ страданій и томленій, то послЪдствіе, что, по административному распоряженію уЪзднаго старосты Лемпковскаго, онъ былъ сосланъ, какъ политическій „неблагонадежный", въ Талергофъ. Передъ отправкой далъ еще отцу жандармъ Штернъ, безъ всякой причины, нЪсколько пощечинъ и копнулъ его въ животъ, вслЪдствіе чего у него образовалась грыжа.

Наконецъ, 2 іюня, не получивъ разрЪшенія даже проститься съ семьей, былъ отецъ, вмЪстЪ съ эшелономъ въ 40 человЪкъ, отправленъ пЪшкомъ, несмотря на правильное желЪзнодорожное сообщеніе, къ венгерской границЪ.

 

Мы совершенно случайно узнали объ этомъ, и сестра, собравъ наспЪхъ самыя необходимыя вещи и немного продуктовъ, догнала отца на извозчикЪ и простилась съ нимъ отъ имени семьи.

На границЪ, въ Сянкахъ, заявилъ отецъ (65 лЪтъ) и еще одинъ 75-лЪтній старикъ начальнику конвоя, что, въ виду переутомленія и образовавшихся на ногахъ пузырей, они дальше пЪшкомъ идти не могутъ, однако, вмЪсто подводы, оба старика получили т. наз. „анбинденъ", т. е. наказаніе, употреблявшееся въ австро-венгерской арміи и заключавшееся въ подвЪшиваніи наказуемаго за руки, связанныя сзади веревкой.

По ту сторону Карпатъ, въ УжгородЪ, присоединили отца къ другому транспорту, вмЪстЪ съ которымъ и направили его уже по желЪзной дорогЪ въ ,долину смерти" — Талергофъ.

Антонъ Бачинскій.

Скалатскiй уЪздъ.

Въ Скалатскомъ уЪздЪ австрійскія власти не успЪли арестовать многихъ русскихъ людей благодаря неожиданному и скорому наступленію русскихъ войскъ; изъ нихъ они успЪли вывезти только около 100 человЪкъ. Больше всего пострадали жители селъ: Малая Лука, Саджавка, Кривое, КолодЪевка, Сороки, Кокошинцы, Раштовцы, Дубковцы, Калагаровка, Козина, Толстое, Толстовскій Кутъ, ЗаднЪшовка, Магдаловка и самъ гор. Скалатъ.

Когда жандармы вели арестованныхъ крестьянъ въ кандалахъ черезъ Скалатъ, то на арестованныхъ бросались евреи и мазепинцы, плевали на нихъ и бросали камнями. УсерднЪе другихъ издЪвался надъ несчастными мазепинецъ Василiй Кивелюкъ изъ Скалата, братъ б. члена краевой земской управы.

(„Прикарп. Русь", 1914 г, №1451).

 

Скольскій уЪздъ.

С. Синеводско-Выжнее. Въ с. СиневодскЪ-Выжнемъ мадьярскіе солдаты, по доносу мЪстныхъ евреевъ повЪсили въ октябрЪ 1914 года одиннадцать русскихъ крестьянъ, послЪ чего бросили тЪла нЪсчастныхъ жертвъ въ болото, запретивъ ихъ семьямъ, подъ угрозой новой подобной-же расправы при слЪдующемъ своемъ возвращеніи, предавать таковыя христіанскому погребенію. Такъ они и пролежали въ болотЪ, въ виду крайней запуганности населенія, не посмЪвшаго ослушаться приказанія палачей, всю зиму.

Только 26 марта 1915 г., стараніями стрыйскаго русскаго уЪзднаго начальника С. Н. Андреева, состоялось торжественное погребеніе несчастныхъ жертвъ. ТЪла были солдатами бережно вынуты изъ болота, причемъ веревки, оставшіяся на ихъ шеяхъ, были сняты, и затЪмъ они были положены въ деревянные гробы и погребены на самомъ почетномъ мЪстЪ — возлЪ церкви.

Въ похоронахъ приняло участіе, кромЪ мЪстныхъ жителей и солдатъ, также множество народа изъ окрестныхъ деревень. Прибыли также многіе члены читальни имени М. Качковскаго изъ Стрыя.

Гробы несли солдаты и родственники невинно погибшихъ. Нельзя было безъ глубокаго волненія смотрЪть на длинный рядъ осиротЪвшихъ отцовъ и матерей, женъ и дЪтей, нельзя было слушать безъ слезъ ихъ горестныхъ причитаній и трогательныхъ прощальныхъ молитвъ надъ братской могилой родныхъ мучениковъ, на которую былъ возложенъ въ заключеніе самодЪльный терновый вЪнецъ.

(„Прик. Русь", 1914 г. н-ръ 1610.)

С. Козевая.

(Сообщеніе Юрія Волкуновича).

ПослЪ объявленія мобилизаціи во всемъ Скольскомъ уЪздЪ начались массовые аресты русскихъ крестьянъ и интЪллигенціи. Народъ, спасаясь отъ бЪды, убЪгалъ въ горы и скрывался по лЪсамъ. Такимъ-же образомъ скрылся и я, а когда русскія войска заняли окрестности, я вернулся домой и узналъ, что въ Козевой было арестовано 20 человЪкъ. Черезъ нЪкоторое время русскіе оставили Скольскій уЪздъ. Это случилось такъ неожиданно, что мы не успЪли бЪжать съ ними. Меня арестовали австрійцы. Въ тюрьмЪ въ Скольемъ я засталъ уже до 300 арестованныхъ, мужчинъ, женщинъ и дЪтей. Въ тюрьмЪ держали узниковъ четверо сутокъ безъ воды и куска хлЪба. На 5-й день нЪкоторыхъ освободили, въ особенности женщинъ и дЪтей, прочіе же просидЪли еще три недЪли, получая разъ въ день супъ и по одному хлЪбу на четырехъ.

Подъ конецъ третьей недЪли мнЪ и еще одному изъ узниковъ было приказано построить висЪлицу, на которой повЪсили 2 крестьянъ. Первымъ былъ повЪшенъ замЪститель войта с. Синеводска. Призванный на мЪсто казни польскій ксендзъ напутствовалъ крестьянина, а затемъ солдатъ принялся за работу. Солдату не везло. Веревка оказалась тонкой, вслЪдствіе чего повЪшенный трижды обрывался. Подъ конецъ его задушили руками, а затемъ повЪсили на перекладинЪ. Другой повЪшенный былъ также изъ Синеводска.

На слЪдующій день загремЪли русскія орудія, узниковъ начали спЪшно эвакуировать въ Лавочное. НЪкоторыхъ, въ томъ числЪ и меня, отпустили домой. ПослЪ возвращенія домой я засталъ дверь своего дома взломанной и все имушество разграбленнымъ. На меня донесли австрійцамъ, что я братался съ козаками, м меня туть-же вторично арестовали и повели къ офицеру.

Офицеръ оказался евреемъ. ПослЪ допроса онъ распорядился "всыпать" мнЪ сто палокъ и пригрозилъ висЪлицею. Конвоировавшіе меня солдаты били меня по пути, сверхъ положеннаго, сколько попало, и только отданныя имъ последнія пять коронъ умЪрили немного ихъ „патріотическій" пылъ.

Меня отвели въ с. Плавье, гдЪ стояла австрійская бригада. Когда меня поставили передъ командиромъ, я, обезсилЪвъ отъ пройденнаго тяжелаго пути и волненія, лишился чувствъ. На другой день былъ назначенъ военный судъ. Потребовали свидЪтелей. Я со своей стороны назвалъ фамиліи нЪсколькихъ русскихъ крестьянъ, однако, командиръ потребовалъ еврейскихъ свидЪтельскихъ показаній. Тогда я назвалъ Давида Ротфельда, корчмаря изъ Козевой. Ротфельда скоро привели и онъ далъ въ судЪ благопріятныя для меня показанія. Меня оправдали, но не освободили, а препроводили обратно въ Козевую, гдЪ меня окончательно освободили вновь явившіяся русскія войска. Возвратясь домой, я заболЪлъ и пролежалъ цЪлый мЪсяцъ въ постели.

Изъ разсказовъ знакомыхъ я могу указать еще на слЪдующіе факты:

Въ с. Лавочномъ повЪсили австрійцы двухъ крестьянъ, Мих. Жолобовича изъ Козевой и нищаго изъ Оравы Фед. Коростевича.

Всего изъ Скольскаго уЪзда вывезли въ Венгрію около трехъ тысячъ человЪкъ. Большинство было отправлено въ Мукачево и въ находящуюся по сосЪдству тюрьму Варпалянку. НЪкоторыхъ изъ нихъ впослЪдствіи освободили; возвратясь домой, они разсказывали объ ужасахъ, чинимыхъ надъ арестованными. Въ МукачевЪ ежедневно судилось военнымъ судомъ по 25 человЪкъ. Достаточно было голословныхъ показаній какого - нибудь еврея, чтобы быть приговореннымъ къ смертной казни. Другие свидЪтели, кромЪ евреевъ, не допускались. Приговоренныхъ уводили для разстрЪла за городъ, гдЪ были уже заготовлены широкіе рвы, куда сваливались разстрЪлянные. Стонущихъ еще обливали известью и засыпали землею. НЪсколько человЪкъ повЪсили, причемъ роль палачей исполняли цыгане или солдаты-евреи.

Въ МукачевЪ въ числЪ арестованныхъ, находились также свящ. I. Дикiй изъ Козевой и его псаломщикъ МацЪевичъ.

Ю. Волкуновичъ.

Въ с. СлавскЪ австрійцы разстрЪляли за симпатіи къ русскимъ приведеннаго изъ с. Головецка Владиміра Ив. Яськова и крестьянина изъ с. Грабовца Демьянова.

Въ с. РыковЪ были арестованы псаломщикъ Антоній Набитовичъ и Андрей Кермошъ. Въ с. ТухлЪ — Федоръ Дудовъ и Семенъ Суроновичъ. Въ селЪ ГоловецкЪ — Александръ, Федоръ и Іосифъ Набитовичи, Николай Морочканичъ и Григорій Голицъ. Больше всего арестовано въ с. КозевЪ. ВсЪхъ арестованныхъ изъ выше указанныхъ селъ при ужасныхъ побояхъ препроводили въ Скольское староство, а оттуда въ Венгрію и Талергофъ, гдЪ половина изъ нихъ сейчасъ послЪ пріЪзда, отъ полученныхъ побоевъ почила „подъ соснами".

Въ с. Лавочномъ арестовали Ивана Крука съ дочерьй Антониной, Григорія РЪжнева и еще 10 человЪкъ. На сооруженной висЪлицЪ, снимокъ съ которой здЪсь помЪшаемъ, перевЪшано свыше десятка человЪкъ изъ разныхъ селъ, фамилій которыхъ не удалосъ узнать.

На ФонЪ Карпатъ.

А. Кисловскій, въ своихъ впечатлЪніяхъ изъ поЪздки въ Карпаты, напечатанныхъ въ „ Прикарпатской Руси" подъ заглавіемъ "На ФонЪ Карпатъ", между прочимъ, говоритъ:

Шагая по глубокому снЪгу еле намЪчавшейся дорожки, я внезапно остановился, пораженный необычайной, — нЪтъ, просто — жуткой, ужасной, адской картиной, которая, какъ болЪзненный кошмаръ, стоитъ передъ моими глазами.

На высокомъ холмЪ, возвышающемся надъ всей долиной, по которой вилась дорога, торчала... висЪлица. Черная на фонЪ чистаго снЪга, она до боли рЪзала глазъ своимъ уродливымъ контрастомъ.

И эта висЪлица, несмотря на все видЪнное мною раньше, никакъ не умЪщалась въ моемъ сознаніи: зачЪмъ она тутъ, кто ее поставилъ, для какой цЪли ? Да, можетъ быть, это вовсе и не висЪлица? Во всякомъ случаЪ — не для людей?..

Я шелъ къ ней и не могъ оторваться отъ нея, не могъ перевести глазъ на что-либо другое.

НавстрЪчу мнЪ шла крестьянка.

— Слава Іисусу Христу!

— Слава во вЪки! Слухайте, чи вы не знаете, для чого тутъ та шибениця?

Изъ ея отвЪта я узналъ, что здЪсь были повЪшены нЪсколько мЪстныхъ русскихъ крестьянъ изъ с. Козевой и Синеводска. Изъ ближайшаго мЪстечка и окрЪстныхъ селъ собрались жители, но только евреи, смотрЪть на экзекуцiю. Русскіе крестьяне боялись идти смотрЪть, какъ вЪшаютъ „москвофиловъ", потому что евреи грозили перевЪшать всЪхъ. Казнь была произведена въ присутствіи огромнаго количества мадьярскихъ солдатъ. Вотъ все, что знали въ деревнЪ объ этой висЪлицЪ.

ВисЪлица эта настолько поразила меня, что я нЪсколько разъ ходилъ на нее смотрЪть. Однажды я засталъ возлЪ нея крестьянина, который долго неподвижно стоялъ у холма съ опущенной головой. ЗамЪтивъ меня, онъ выпрямился, направился въ мою сторону и хотЪлъ пройти мимо, но я остановилъ его обычнымъ привЪтствіемъ „Слава Іисусу" и спросилъ про висЪлицу.

Лицо его передернулось, онъ испуганно вскинулъ на меня глаза и потупился. Я кратко передалъ ему все, что слышалъ раньше, и спросилъ - вЪрно ли это?

Крестьянинъ во время моего разсказа какъ-то неестЪственно мялся и, наконець, зарыдалъ. Признаться, я этого не ожидалъ. Но мое недоумЪнiе разрЪшилось очень скоро.

— Пане! — заговорилъ онъ смЪло и отрывисто, почти-что закричалъ. — ВЪдь это, пане, я самъ эту проклятую шибеницу дЪлалъ. Самъ крючки забивалъ. Бигме, пане!

И онъ началъ клясться и божиться въ порывЪ раскаянія, стараясь, повидимому, заставить меня почувствовать, какой онъ великiй грЪшникъ... И въ этихъ безсвязныхъ клятвахъ признанія слышались нотки безумія...

— Они пришли, мадьяры, когда россійскія войска посунулись къ Стрыю, и всюду хватали насъ, крестьянъ. Достаточно было, чтобы еврей показалъ на кого - нибудь пальцемъ и сказалъ: „это москалефилъ", и его сейчасъ хватали и уводили изъ села. А у насъ всЪ „москалефилы". Изъ каждаго села позабрали болЪе, чЪмъ по 10 человЪкъ.

— Говорили, что казнить ихъ будуть въ нашемъ уЪздномъ городЪ. Но потомъ, когда русскіе снова стали наступать, то бЪжавшіе мадьяры привели арестованныхъ въ нашу деревню. Ихъ тогда было 162 человЪка. НЪсколькихъ нашихъ крестіянъ, въ томъ числЪ и меня, схватили и велЪли построить висЪлицы, такъ какъ всЪхъ арестованныхъ предполагалось повЪсить въ одинъ день. Мы сдЪлали двЪ висЪлицы, но когда намъ приказали поставить ихъ посреди главной площади, то всЪ наши крестьяне отправились къ полковнику и доктору, прося ихъ избавить село отъ этого ужаса. Въ концЪ концовъ, послЪ долгихъ просьбъ и крупнаго денежнаго подарка, они согласились, и висЪлицы были поставлены вотъ на этомъ холмЪ.

— Пока дЪлали висЪлицы, перетаскивали и устанавливали ихъ, прошелъ весь день, и поэтому вечеромъ успЪли повЪсить только двухъ крестьянъ, а ночью подступили къ нашей деревнЪ русскіе, и мадьяры двинулись дальше, уведя съ собою остальныхъ полтораста человЪкъ.

— Ахъ, пане, пане, если бъ вы видЪли этихъ людей тамъ на шибеницЪ! Они висЪли рядомъ, — ахъ, если-бъ вы видЪли!

— Русскіе солдаты ихъ сняли и похоронили. Одну висЪлицу уже свалили въ снЪгь, а эта, проклятая, все еще стоитъ. И всЪ мЪня тянетъ къ ней, всЪ я на нее смотрю... ВЪдь я ее дЪлалъ своими руками... Ахъ, панЪ, если-бъ вы ихъ видЪли!

И онъ весь трясся отъ волнЪнія и напухшими, мокрыми глазами безсмысленно, безумно глядЪлъ на черный силуэтъ висЪлицы, рЪзко выдЪлявшейся на дивной, чистой панорамЪ Карпатъ... [Крюкъ съ этой висЪлицы былъ въ свое время доставленъ А. И. Кисловскимъ Ю. А. Яворскому, у котораго онъ и хранится въ его собранiи памятниковъ войны въ КіевЪ.]

А. Кисловскій.

("Прик. Русь", 1915 г. № 1527).

 

Въ Скольскихъ горахъ.

Въ путевыхъ заъ?ткахъ изъ поЪздки А. Брынскаго по Галиціи, напечатанныхъ въ „Кіевской Мысли", между прочимъ, сообщается слЪдущее:

Русскимъ крестьянамъ при оттупленіи австрійцевъ пришлось испить горькую чашу.

Бывало такъ, что села переходили по нЪсколько разъ то къ намъ, то къ венграмъ.

И при вторичномъ наступленіи венгры творили жестокую расправу. У кого находили русскія деньги, или припасы, или вещи, — казнили.

Если о комъ-нибудь говорили, что онъ принималъ на постой русскихъ, — казнили.

И, бросая убогое хозяйство, бЪжалъ крЪстьянинъ безъ оглядки въ горы, лишь-бы спасти жизнь.

Въ с. Лавочномъ, вблизи перевала, недалеко отъ венгЪрской границы, былъ такой случай:

Работавшіе въ питательно-перевязочномъ отрядЪ предложили крестьянамъ вагонъ сухарей. Изъ окрестныхъ селъ собралось много народа съ торбами и быстро разобрали хлЪбь. И затЪмъ въ теченіе нЪсколькихъ дней все еще подходили къ открытому, но уже пустому вагону и руками сгребали на полу смЪшанныя съ землей и соломой крошки. Черезъ недЪлю снова былъ доставленъ вагонъ съ мукою. Снова оповЪстили крестьянъ. Но, къ всеобщему удивленію, никто не явился. Буквально — никто. Хоть-бы одинъ человЪкъ. Потому, что прошелъ какой-то тревожный слухъ...

Стали потомъ разспрашивать крестьянъ, почему не брали муки. И изъ уклончивыхъ отвЪтовъ выяснилось, что боятся мести со стороны венгровъ.

— А вдругъ еще придутъ и узнаютъ, что бралъ русскую муку? ПовЪсятъ... Потому, что уже былъ такой случай: 14 человЪкъ въ Лавочномъ повЪсили...

И населеніе страшно запугано, до того, что предпочитаетъ голодную смерть...

Когда наши войска заняли Карпаты, кавалерійскіе разъЪзды, обслЪдуя лЪса и проходы въ ущельяхъ, находили тамъ семьи умиравшихъ отъ голода русскихъ. УбЪжавъ изъ разоренныхъ селъ и деревень, они прятались въ густыхъ хвойныхъ заросляхъ, въ норахъ на недостуныхъ горныхъ кряжахъ. Выберутъ лощинку или выроютъ ямку. Сверху нЪсколько жердей, на нихъ навалена куча вЪтвей, сбоку оставлена норка — пролЪзть человЪку. И тамъ ютилось по нЪсколько семействъ — въ рубищЪ, безъ пищи. Для многихъ наши разъЪзды явились иэбавителями отъ мукъ голодной смерти. Но во многихъ землянкахъ находили уже окоченЪвшіе трупы. Тутъ были и старики, и дЪти, и мужчины, и женщины. Масса простуженныхъ, больныхъ...

Умершихъ наши солдаты хоронили по склонамъ горъ, а оставшихся въ живыхъ откармливали, отогрЪвали и отправляли въ городъ...

А. Брынскій.

("Прик. Русь", 1915 г. № 1518).

Снятынскій уЪздъ.

Г. Снятынъ.

Сейчасъ послЪ объявленія войны были арестованы въ г. СнятынЪ мЪщанинъ Н. С. СтрЪльчукъ и чиновникъ магистрата Н. М. Виноградникъ, которые сначала въ СнятынЪ, а потомъ въ Черновцахъ подверглись жестокому избіенію со стороны озвЪрЪвшей толпы. Позже, по доносу еврея Цуккермана, были арестованы два русскихъ мЪщанина — И. М. Виноградникъ и Притула, а вмЪстЪ съ ними чиновникъ ЛЪсковацкій. ВсЪхъ троихъ солдаты повели въ с. Залучье и тамъ повЪсили. СлЪдуетъ замЪтить, что Виноградникъ и ЛЪсковацкій — вдовцы, причемъ первый изъ нихъ оставилъ 7, другой-же 2 маленькихъ дЪтей, которыя остались безъ всякаго присмотра и, скитаясь по городу, были предметомъ издЪвательствъ со стороны толпы, не знающей состраданія даже къ маленькимъ дЪтямъ.

Были арестованы также Д. К. Виноградникъ, Д. М. Танащукъ, Чайковскій, Гречко и др.

Въ СнятынЪ былъ повЪшенъ также крестьянинъ изъ с. Задубровецъ, фамилія котораго осталась неизвЪстной. КромЪ того, въ Задубровцахъ были арестованы и увезены свящ. И. В. СЪнгалевичъ и 4 крестьянина.

Настоящій погромъ устроили австрійцы въ с. ЗалучъЪ, которое нЪсколько лЪтъ тому назадъ приняло православіе и играло роковую роль въ процессЪ Бендасюка и товарищей. ЗдЪсь было арестовано почти все русское населеніе, безъ различія пола и возраста, и частью повЪшено тутъ же въ селЪ, частью - же увезено неизвЪстно куда. Изъ этого большого села не осталось на мЪстЪ буквально никого.

Въ селахъ КарловЪ, РуссовЪ и Красноставахъ было арестовано и вывезено также свыше 20 человЪкъ.

(„Прик. Русь", 1915, н-ръ 1545).

С. Залучье. Задолго еще до войны село ЗалучьЪ подверглось жестокимъ преслЪдованіямъ со стороны австро-венгерскаго правительства за то, что его жители перешли изъ греко-кат. вЪроисповЪданія въ православную вЪру. Хотя уЪздное старосство старалось всячески воспрепятствовать этому, но его старанія не имЪли успЪха. Жители стояли сознательно и крЪпко при своихъ убЪжденіяхъ и вЪрованіяхъ.

Въ село вошло войско и, послЪ тщательныхъ обысковъ, продолжавшихся цЪлую недЪлю, арестовало 86 человЪкъ виднЪйшихъ крестьянъ. Арестованные судились въ окружномъ судЪ въ КоломыЪ, причемъ 12 человЪкъ получили по 6-ти мЪсяцевъ заключенія, а остальные были освобождены.

Въ связи съ этимъ уЪздное староство устранило законное сельское правленіе, избранное народомъ, а назначило своего комиссара въ лицЪ Михаила Воеводки, а его помощниками еврея Янкеля Шофора, Іосифа Воеводку и Дмитрія Гояна. Назначенные комиссары получили чуть-ли не диктаторскія полномочія для искорененія въ селЪ православія и сознанія единства русскаго народа, По крайней мЪрЪ, уЪздное староство смотрЪло на всЪ ихъ продЪлки сквозь пальцы. КромЪ того, въ помощь этому новому правленію, назначенному уЪздными административными властями, былъ особо выписанъ изъ Львова спеціалистъ по искорененію „руссофильства", жандармъ Яковъ Пушкарь, совершенно не стЪснявшійся при этомъ въ средствахъ и мЪрахъ воздействiя. Народъ, не убоялся преслЪдованій и, что-бы довершить начатое дЪло и доказать властямъ его правоту, избралъ комитетъ для постройки въ селЪ православнаго храма, въ который вошли: изъ мЪстныхъ людей - Николай Матейчукъ, Михаилъ Нагорнякъ и д-ръ И. В. Оробецъ, а также свящ. д-ръ К. Д. Богатырецъ и д-ръ А. Ю. Геровскій изъ Черновецъ.

РазрЪшенія на постройку храма не было получено, несмотря на протесты въ ВЪну. Власти опечатали временную часовенку, помЪщавшуюся въ домЪ М. Нагорняка, а православнаго священника И. Ф. Гудиму арестовали, какъ подстрекателя и шпіона. ПреслЪдованія жителей не прекращались. Если кто пошелъ въ православную церковь въ с. Вашковцы, а шпіоны объ этомъ узнали, то староство наказывало его высокимъ штрафомъ, заключеніемъ въ тюрьму, а то въ придачу и пощечинами.

Такъ продолжалось дЪло до 1914 г. 16 августа ворвались въ домъ Оробцовъ жандармы съ членами сельскаго правленія и, послЪ тщательнаго обыска, забрали библіотеку и арестовали Прасковью Оробецъ, которую, однако, послЪ недЪльнаго ареста въ СнятынЪ, отпустили на свободу. Немного спустя явилось въ село опять 26 человЪкъ жандармовъ, которые, совмЪстно съ сельскимъ правленіемъ, снова арестовали 30 человЪкъ и заперли ихъ въ сельской канцеляріи, гдЪ трижды ежедневно каждый изъ арестованныхъ получалъ по 25-ти розогъ. По приказу вахтмейстера Пушкаря, арестованные были принуждены сами бить другъ друга, а отказавшiеся отъ роли палача получали по 50-ти розогъ изъ рукъ самого-же вахтмейстера, Терявшихъ отъ побоевъ сознаніе окачивали холодной водой, послЪ чего имъ давали соотвЪтствующее поученіе въ духЪ австрійскаго патріотизма, КромЪ хлЪба и воды, иной пищи къ арестованнымъ не допускали. По истеченіи четырехъ сутокъ арестованныхъ раздЪлили на двЪ группы. Первую выслали на Черновцы; въ нее вошли: Дмитрій Оробецъ, Михаилъ Нагорнякъ и Юрій Кутецкій. Въ Черновцахъ встрЪтили ихъ румыны бранью и камнями. М. Нагорнякъ получилъ пощечину, а при входЪ въ тюрьму Ю. Кутецкій получилъ отъ ключника ударъ по шеЪ. Тотъ-же ключникъ заявилъ имъ, что „висЪлица уже готова". Въ тюрьмЪ находилось уже около 500 человЪкъ.

Такимъ-же порядкомъ и среди подобныхъ обстоятельствъ отправили арестованныхъ залучанъ по истеченіи двухъ сутокъ въ Венгрію.

Во второй группЪ находились: Николай Кобевка, Кость Солованъ, Иванъ Солованъ, Юрій Вирстюкъ, Никита Нагорнякъ, Прокофій Ерійчукъ, Николай Матейчукъ, М. Гунька, Николай ДЪзничукъ, Николай Болотинюкъ и другіе. Арестованный Николай Ерійчукъ сумЪлъ откупиться, давъ члену правленія Дмитрію Гояну взятку.

Эту группу направили во Львовъ. Сопровождавшіе ее жандармы наслали на нее въ СтаниславовЪ хулигановъ, давшихъ волю своимъ рукамъ. Среди криковъ: „ведутъ шпіоновъ, продававшихъ карты россійскому царю, бейте злодЪевъ", вели ее по улицамъ Станиславова, и только два вооруженныхъ польскихъ скаута, ставшихъ въ защиту арестованныхъ, поумЪрили пылъ озвЪрЪвшей толпы и спасли ихъ отъ дикой расправы.

Въ львовскихъ „Бригидкахъ" арестованнымъ залучанамъ пришлось бытъ свидЪтелями смертной казни двухъ мужчинъ черезъ повЪшеніе и незнакомой барышни и подростка парня посредствомъ разстрЪла. Въ виду усилившейся канонады и отступленія австрійской арміи, арестованныхъ вскорЪ тоже отправили въ Венгрію.

ТЪмъ временемъ продолжалась въ ЗалучьЪ „патріотическая" работа Пушкаря и назначеннаго правительствомъ сельскаго правленія. ЗасЪданія этого правленія происходили въ мЪстной корчмЪ, а православныя семьи были принуждены доставлять туда дань въ видЪ масла, молока и т. п. Изъ дома Оробцовъ была взята вся постель, будто-бы для раненыхъ солдатъ, и вЪсь запасъ хлЪба.

Когда уже были вывезены изъ села всЪ неблагонадежные, вспомнило правленіе, что еще гдЪ-то остается И. В. Оробецъ, который во время мобилизаціи пропалъ безъ вЪсти За нимъ были разосланы гончія телеграммы, по которымъ австр. жандармерія нашла его въ СтрыЪ на службЪ въ желЪзнодорожномъ батальонЪ. Онъ былъ туть - же арестованъ и отправленъ въ Перемышль, а послЪ взятія Перемышля русскими войсками былъ ими освобожденъ и сейчасъ-же уЪхалъ въ Россію.

Между тЪмъ, оставшуюся въ ЗалучьЪ Прасковью Оробецъ, послЪ освобожденія изъ-подъ ареста, взяли на три недЪли рыть окопы. А когда русскія войска подходили къ селу, Пушкарь со своими компаньонами заставили мать Оробцовъ, 70-лЪтнюю старуху, идти съ лопатой впередъ и „отбивать москалей, которыхъ она сюда пригласила".

Конечно, русская армія не испугалась старухи съ лопатой и, занявъ Залучье, пошла въ Карпаты, сельскіе же урядники, натворившiе столько бЪды, бЪжали, повЪсивъ предварительно крест. Н. Кобацкаго и согнавъ для острастки все село смотрЪть на это убiйство невинной жертвы австро-мазепинскаго произвола.

(„Прик. Русь", 1914 г. № 1505.)

(Сообщеніе И. В. Оробца).

Я служилъ по мобилизаціи въ желЪзнодорожномъ полку въ СтрыЪ. 18 августа 1914 г. вошли въ мою комнату четверо солдатъ и приказали мнЪ переодЪться въ штатскую одежду. ПослЪ краткаго допроса въ полковой канцеляріи и по предъявленіи адресованнаго мнЪ письма, писаннаго по русски, а также донесенія волостной управы с. Залучья, подписаннаго Яковомъ Пушкаремъ, Дмитріемъ Гояномъ, Іосифомъ Воеводкой и уЪзднымъ старостой украинофиломъ Левицкимъ, меня отправили на гауптвахту. СидЪло насъ вмЪстЪ четверо политичесихъ. Кормили разъ въ сутки; режимъ былъ до того строгий, что не разрЪшалось даже выходить въ уборную. На пятый день отправили меня въ Перемышль. Въ ХировЪ, во время пересадки, набросились на меня рабочiе, возвращавшiеся изъ Германіи. Къ счастью, сопровождавшій меня конвой выручилъ меня изъ опасности, толкнувъ скорЪе на паровозъ въ отдЪленіе машиниста. ЗдЪсь было спокойнЪе, если не считать пощечины, полученной мною отъ кочегара.

Въ гарнизонной тюрьмЪ въ ПеремышлЪ встрЪтилъ меня ея комендантъ Бекеръ тремя ударами по лицу, отъ которыхъ у меня пошла кровь изъ носа и рта. ПослЪ карманнаго обыска въ тюремной канцеляріи, ключникъ Федина, капралъ 10-го полка, запирая меня въ камеру, ударилъ еще въ придачу нЪсколько разъ по головЪ и спинЪ.

Много галичанъ сидЪло въ этой тюрьмЪ среди страшныхъ лишеній и истязаній. Службу несла львовская полиція, бЪжавшая передъ наступающими русскими.

Когда гражданскихъ арестантовъ отправили въ Венгрію, уЪхалъ съ ними также и коменданть Бекеръ, а на его мЪсто остался начальникомъ тюрьмы еврей-фельдфебель Вирдъ, который тоже морилъ арестованныхъ голодомъ и билъ при каждой встрЪчЪ и провЪркЪ.

Во время заключенія былъ я свидЪтелемъ казни мододого 19 - лЪтняго парня изъ с. Красичина подъ Перемышлемъ, который былъ арестованъ по подозрЪнію въ шпiонствЪ. Въ теченіе двухъ- недЪль тюремныя власти убЪждали его и его родителей сознаться въ преступленіи, угрожая въ противномъ случаЪ смертью всЪмъ троимъ. Измученная допросами мать признала, наконецъ, что сынъ ея занимался черченiемъ картъ, думая такимъ образомъ спасти его, но послЪ этого ему тотчасъ-же объявили смертный приговоръ и тутъ же въ присутствіи матери, закинули несчастному петлю на шею. Осужденный хотЪлъ еще что-то сказать, но палачъ толкнулъ скамейку изъ подъ его ногъ, и несчастный парень, содрогаясь всЪмъ тЪломъ, повисъ на веревкЪ.

Меня миновала участь этого нечастнаго; я дождался освобожденія изъ тюрьмы взявшими Перемышль русскими войсками...

И. В. Оробецъ.

С. Волчковцы.

(Сообщеніе Ивана А. Васюты).

Я служилъ на желЪзной дорогЪ въ Волчковцахъ.

По доносу коменданта мЪстной стражи, рьянаго украинофила, меня перевели на службу въ Коршовъ, гдЪ въ свою очередь, по доносу волчковскаго вахмистра жандармеріи, также украинофила, меня арестовали, а черезъ 2 дня перевели въ военную тюрьму въ СтаниславовЪ.

По истеченіи недЪли раздЪлили всЪхъ заключенныкъ на два эшелона, изъ которыхъ одинъ былъ отправленъ въ Терезинъ, а другой; въ томъ числЪ и я, въ Венгрію, въ Шатмаръ-Немети, гдЪ мы встрЪтили уже въ тюрьмЪ б. депутата д-ра Н. П. ГлЪбовицкаго съ отцомъ и свящ. Гургулу и Петровскаго. Изъ Шатмаръ-Немети перевезли насъ въ Мискольчъ, гдЪ собралось всего 98 человЪкъ арестованныхъ русскихъ. Въ продолженiи шести недЪль производилось слЪдствіе, а затЪмъ объявилъ намъ подпоручикъ-чехъ, что мы свободны и можемъ безъ препятствiй отправиться домой.

Съ легкимъ сердцемъ мы отправились на вокзалъ и сЪли въ поЪздъ, который долженъ былъ везти насъ „домой". Наконецъ, поЪздъ остановился въ СянокЪ. Къ вагонамъ подошла толпа вооруженнаго сброда, состоявшая изъ жандармовъ, пограничной финансовой стражи и ландверы. Насъ построили въ четверки и окружили плотнымъ кольцомъ, а затЪмъ, съ криками: „вы измЪнники, шпіоны, и отвели насъ въ тюрьму. ЗдЪсь мы двое сутокъ оставались безъ пищи, а на всЪ наши просьбы начальство отвЪчало: „Получите Ъсть, когда прійдетъ посылка отъ вашего Миколайка!" А одинъ тюремный надзиратель даже до крови избилъ висячимъ замкомъ одного крестьянина изъ с. Угринова въ Станиславова за то, что онъ просилъ пищи для себя и товарищей недоли.

Вообще, въ сяноцкой тюрьмЪ ка каждомъ шагу старались побольнЪе уязвить насъ и поиздЪваться надъ нами. Даже по случаю прививки холеры умудрился производившій ее военный врачъ причинить намъ лишнія страданія такимъ образомъ, что, вспрыскивая вакцину, втыкалъ шпринцовку въ тЪло глубже, чЪмъ это было нужно, и, приговаривая: „тенъ коха Миколайка", чтобы было больнЪе, умышленно ворочалъ ею на всЪ стороны въ ранкЪ.

СлЪдуетъ еще упомянуть о другихъ арестахъ и казняхъ въ нашемъ уЪздЪ. И такъ, въ с. Водчковцахъ былъ арестованъ, кромЪ меня, также Ив. Кебичъ, а въ с. РожновЪ — Иванъ и Николай БЪдолахи и Ник. Гушовъ. Въ с. Ганковцахъ былъ повЪшенъ крестьянинъ Джураковскій. Въ СнятынЪ были повЪшены чиновникъ ЛЪсковацкiй, почтальонъ Притула и канцелярскій служащій Виноградникъ, а второй Виноградникъ, чиновникъ магистрата, умеръ въ ссылкЪ. Смертные приговоры приводилъ въ исполненіе жандармскій оберъ-лейтенантъ Тробей. Наконецъ, въ с. Задубровцахъ былъ арестованъ свящ. СЪнгалевичъ, умершій затЪмъ отъ тифа въ ТалергофЪ.

И. А. Васюта.

Сокальскій уЪздъ.

„Смертный приговоръ измЪнникамъ. Приведенъ въ исполненіе въ гарнизонной тюрьмЪ смертный приговоръ на трехъ крестьянахъ, приговоренныхъ къ смертной казни черезъ повЪшеніе за измЪну въ СокальщинЪ. КромЪ военнаго суда, присутствовали при исполненіи приговора священники, исповЪдывавшіе осужденныхъ передъ смертью. Казнилъ солдатъ".

("Діло," 1914, № 190).

 

Лаконическое заглавіе и обычное по тЪмъ страшнымъ временамъ содержаніе этой краткой замЪтки въ „украинской" газетЪ, но сколько въ нихъ завЪдомой лжи, неистовой злобы и братской, невинно пролитой крови!

И подобными заМътками и статьями были переполнены всЪ „украинскія" газеты въ первые дни войны, ими неусыпно науськивали они австрійскій „патріотическiй" произволъ, а иногда прямо-таки указывали по именамъ — гдЪ слЪдуетъ властямъ произвести чистку отъ „измЪнниковъ". Каждая, повисшая на веревкЪ, жертва этого кошмарнаго доносительства и террора засчитывалась имъ въ число величайшихъ побЪдъ, какъ плодъ совмЪстной и дружной работы мазепинскаго доносительскаго усердія и австрійской государственной руки.

А русскій народъ въ ГаличинЪ, обливаясь кровью, покорно сажалъ голову въ петлю, уготованную ему извергомъ - братомъ въ союзЪ съ австрійскимъ палачомъ, Многіе погибли отъ этого жуткаго союза, а тЪ, что пережили его, съ содроганіемъ и отвращеніемъ будутъ вспоминать эту гнусную Каинову работу и передадуть тяжелую память о ней отъ рода въ родъ.

С. Мыцовъ. 27 августа 1914 г. пришли въ с. Мыцовъ австрійскія войска. МЪстные "украинцы" и евреи почувствовали себя героями дня и полЪзли съ доносами на своихъ - же сосЪдей къ военному начальству. Въ первую очередь былъ арестованъ, по доносу Гр. Харка, крест. Степанъ Дуда, который и былъ затЪмъ повЪшенъ въ с. ПереводовЪ. Онъ оставилъ молодую жену и шестеро малолЪтнихъ дЪтей.

З0 августа, по доносу еврея Н. Загна, войта Андрея Кузьмы и Михаила ХромЪнскаго, арестовали австрійцы Петра Морозюка (умеръ 6 декабря 1914 г, въ тюрьмЪ въ ОстригомЪ) и извЪстнаго въ Сокальскомъ уЪздЪ дЪятеля - крестьянина Фому Вудкевича, которыхъ отвезли сначала въ уЪздную тюрьму, а оттуда, вмЪстЪ сь почтмейстеромъ Боюкомъ, благочиннымъ о. Рынявцемъ изъ Белза и 42 - мя другими арестованными, въ Русскую Раву. ЗдЪсь начали производить съ ними слЪдствiе аудиторы 99 п. полка, однако, въ виду нечаянного и энергичнаго наступленiя русскихъ на Раву, всЪхъ ихъ на слЪдующiй же день отвели въ Олешичи, а оттуда по желЪзной дорогЪ, черезъ Новый - Санчъ и Буда-Пештъ, отвезли въ Осгригомъ.

С. Стенятынъ. Среди русскаго населенія с. Стенятына завелось съ нЪкоторыхъ поръ нЪсколько сепаратистовъ-украинофиловъ. Не по вкусу пришлась этимъ послЪднимъ культурная работа и жизнь русскихъ людей, центромъ которой являлась мЪстная читальня, а потому послЪ объявленія войны они учли благопріятный моментъ для сведенія партійныхъ счетовъ съ очутившимися вдругъ внЪ закона и всЪми гонимыми „кацапами". Въ особенности мЪстный учитель-"украинецъ" до техъ поръ ходилъ съ доносами по уЪзднымъ властямъ, а въ частности - въ сокальское жандармское управленіе, пока его старанія не увЪнчались полнымъ успЪхомъ.

 

11 августа 1914 г. явился въ село усиленный жандармскій патруль и арестовалъ слЪдующихъ крестьянъ: Ивана Чачковскаго, Александра Маковскаго, Василія Рыжку, Ивана Назарія, Николая Коцюбяка, Игнатія Коцюбу, Афанасія Чабанюка и Игнатiя и Филиппа Бобровскихъ. Прибыла въ сЪло также часть 65 п. полка. Присоединивъ къ арестованнымъ также партію жителей с. Скоморохъ изъ 20 человЪкъ, однихъ заковали въ цЪпи, другимъ связали руки веревкой и, неистово ругаясь, направили всЪхъ въ Сокаль, подгоняя ихъ по пути прикладами и штыками и обЪщая подЪлать изъ ихъ кожи барабаны.

Гнали пЪшкомъ восемь миль, которыя были пройдены въ одну ночь. Подъ утро остановились въ ЖолквЪ, а оттуда по желЪзной дорогЪ были отправлены во Львовъ. Съ вокзала, несмотря на страшную жару, погнали арестованныхъ рысью, подгоняя ихъ опять-таки шашками и штыками и угрожая "выпустить кишки" отстающимъ. Такъ отвели арестованныхъ въ тюрьму „Бригидки". По пути уличные газетчики выкрикивали о "страшной измЪнЪ" жителей Скоморохъ, которыхъ уже будто - бы повЪсили въ назиданіе населенію Сокальскаго уЪзда. Можно себЪ представить состояніе находившихся въ нашей партіи жителей Скоморохъ, услышавшихъ вдругь газетныя извЪстія о собственной измЪнЪ и казни.

Въ "Бригидкахъ" поставили вновь приведенныхъ подъ стЪной на солнцепекЪ, такъ какъ, по выраженію одного изъ надзирателей, въ поджаренномъ видЪ легче имъ будетъ въ аду; при этомъ другой изъ тюремнаго начальства плевалъ имъ въ лицо, третій крЪпче привинчивалъ штыкомъ кандалы на рукахъ, такъ что кровь выступала изъ - подъ ногтей, а капралъ Наконечный билъ ключами по головЪ.

Между тЪмъ кто - то принесъ извЪстіе, что русская кавалерія приближается къ Львову. НаспЪхъ повЪсили крест. Антона Супликевича изъ Скоморохъ и еще двухъ неизвЪстныхъ крестьянъ; остальные въ смертельномъ ужасЪ ждали своей очереди, — всЪ слышали распоряженіе начальника конвоя, чтобы въ случаЪ чего „не стрЪлять, беречь пули для „москалей", а одна веревка выдержитъ сотни измЪнниковъ".

Но пока удовлетворились тремя, а остальныхъ заперли въ тюрьму, гдЪ они просидЪли еще цЪлыя сутки, причемъ начали производить слЪдствіе, обвиняя ихъ въ распространеніи православія и въ сношенияхъ съ настоятелемъ православнаго прихода въ с. ТеляжЪ, о. Илечкомъ, въ полученіи царскихъ рублей, въ указаніи русскимъ войскамъ дороги и т.п.

Подъ утро опять возникла въ тюрьмЪ тревога. Въ камеру вбЪжалъ надзиратель, возвратилъ А. Маковскому рубашку, снятую съ него наканунЪ въ ожиданіи предполагаемой казни, и приказалъ всЪмъ выходить во дворъ. Со двора повели арестованныхъ четверками на главный вокзалъ. ЗдЪсь вывели изъ вагоновъ прнвезенныхъ лошадей и сейчасъ-же на ихъ мЪсто посадили арестованныхъ, по 70 человЪкъ на вагонъ.

Среди невыносимой духоты и вони пріЪхали арестованные, наконецъ, въ Новый Санчъ. ЗдЪсь разрЪшилъ имъ конвой во время Ъзды выбросить гной изъ вагоновъ, послЪ чего стало легче дышать.

Такъ довезли арестованныхъ до Талергофа.

С. Скоморохи. Село Скоморохи, расположенное въ нЪсколькихъ километрахъ отъ старой русской границы, находилось въ сравнительно болЪе благопріятныхъ условіяхъ, чЪмъ другія села Сокальскаго уЪзда. Плодородность почвы позволяла мЪстному населенію пользоваться нЪкоторымъ достаткомъ, а благодаря неусыпной дЪятельности покойныхъ настоятеля прихода Мих. Миколаевича и учителя Даніила Шевчука, книга и газЪта сдЪлались неразлучнымъ другомъ мЪстнаго крестьянина.

Война 1914 г. нанесла Скоморохамъ сокрушающiй ударъ. Явились жандармы и арестовали слЪдующихъ жителей: 1) Степана Маковскаго, 2) Михаила Штокала, 3) Мирона Гозду, 4) Григорія Барана (19 лЪтъ), 5) Семена Бецелюка, 6) Ивана Герасимчука, 7) Павла Герасимчука, 8) Григорія Герасимчука, 9) Антона Супликевича, 10) Федора Барана, 11) Романа Дацыка, 12) Ксенью Дацыкъ, 130 Ореста Фиковскаго, 14) Ивана Гарвону, 15) Федора Гарвону, 16) Евгенія Гарвону (гимназиста) и 17) Семена Гарвону.

УмЪрли въ ссылкЪ: Иванъ Гарвона, Федоръ Баранъ, Романъ Дацыкъ. Антонъ Супликевичъ былъ повЪшенъ въ львовскихъ „Бригидкахъ". Григорій Герасимчукъ, бывшій въ то время войтомъ, избитый по пути во Львовъ жандармами, вернулся еле живой изъ Жолквы домой и умеръ отъ внутренняго кровоизліянія. Павелъ Герасимчукъ умеръ дома послЪ возвращенія изъ Талергофа, а Орестъ Фиковскій былъ изъ Талергофа зачисленъ въ армію и погибъ на фронтЪ.

Тогдашній настоятель прихода о. Мих. Миколаевичъ, видя несчастье, постигшее его прихожанъ, пробовалъ было ходатайствовать объ ихъ освобожденіи у уЪзднаго старосты, однако, его старанія не имЪли успЪха, такъ какъ, по словамъ старосты, онъ самъ боялся, чтобы военныя власти не арестовали и его за сочувствіе „руссофиламъ".

Возвратясь послЪ развала Австріи изъ Талергофа, арестованные увидЪли сплошную пустыню на мЪстЪ, гдЪ раньше стояло цвЪтущее и богатое село. Во время отступленія русскихъ оставшіеся жители, опасаясь новой расправы со стороны Австріи, ушли цЪлымъ обществомъ на далекій сЪверъ, въ Пензенскую губ., оставляя на мЪстЪ все свое имущество, а первые вошедшіе въ село мадьярскiе отряды сожгли село до основанія.

Въ приселкЪ Ильковичахъ былъ арестованъ старичокъ-нищій, извЪстный въ окрестности подъ кличкой „Петруненько", который и былъ затЪмъ разстрЪлянъ въ СокалЪ.

Былъ арестованъ также и сосланъ въ Талергофъ нынЪшній настоятель прихода въ Скоморохахъ, о. Іоаннъ Логинскій, бывшій въ началЪ войны администраторомъ одного изъ приходовъ въ окрестности Белзца и находившійся во время ареста въ гостяхъ у одного изъ сосЪднихъ священниковъ по случаю храмового праздника. Ворвавшіеся въ село мадьяры, увидЪвъ на приходствЪ собравшееся духовенство и заподозрЪвъ въ этомъ какое-то противо-государственное совЪщаніе, арестовали всЪхъ собравшихся и отправили ихъ въ Талергофъ.

М. Белзъ.

(Сообщ. студ. И. Ф. Кашубскаго).

Когда боевая линія продвинулась уже за Львовъ и дальше на западъ, я счелъ необходимымъ отправиться домой, въ мЪстечко Белзъ, гдЪ жили мои родные.

По пути я встрЪчалъ знакомыхъ, которые разсказывали мнЪ невЪроятныя вещи о томъ, какъ австрiскія войска и жандармы арестовывали, мучили и убивали русскихъ крестьянъ. МнЪ, съ одной стороны, не хотЪлось вЪрить этимъ разсказамъ, съ другой же, я предчувствовалъ, что, должно быть, и въ моемъ родномъ мЪстечкЪ произошло что-то неладное.

Дрожащими отъ волненія руками открывалъ я дверь родного дома, боясь, что никого уже не застану. Но нЪтъ, навстрЪчу мнЪ вышла мать.

— Жива, здорова! Слава Богу! А гдЪ же отецъ? —

Отца дома не оказалось. Мать, заливаясь слезами, разсказала мнЪ исторію трагической его кончины.

Было воскресенье. Отецъ мой — псаломщикъ, — какъ обыкновенно раннимъ утромъ пошелъ въ церковь. Между тЪмъ, въ городъ пришли венгерскія войска и начали искать "руссофиловъ". Мать боялась оставаться дома и пошла также въ церковь. Священникъ, о. Владиміръ Рынявецъ, читалъ заутреню, какъ вдругь въ церковь съ крикомъ врываются мадьяры. ДвоЪ изъ нихъ набросились на о. Владиміра и, схвативъ его за руки, вытащили на дворъ. Туть мой отецъ сталъ просить солдатъ оставить священника въ покоЪ, но солдаты скрутили ему руки назадъ, связали и увели съ собой. ЗатЪмъ солдаты выгнали изъ церкви весь народъ и, отдЪливъ мужчинъ, перевязали ихъ и погнали ихъ съ собой.

Мать въ отчаяніи возвратилась домой, но тутъ застала уже нЪсколькихъ солдатъ. Оказалось, что они были уже освЪдомлены относительно меня, знали, что я „руссофилъ", и начали настойчиво требовать, чтобы мать указала, гдЪ я скрылся.

Мать, не зная моего мЪстопребыванія, не могла этого сдЪлать. ЗвЪри-солдаты бросили ее, 70-лЪтнюю старуху, на землю и начали ее бить немилосердно.

Между тЪмъ, мой отецъ не возвращался, не возвращались также крестьяне, увезенные съ о. Владиміромъ. Только послЪ прихода русскихъ войскъ удалось узнать, что мой отецъ и крест. Григорій Сухій изъ Пушкова были вмЪстЪ закованы въ кандалы и разстрЪляны солдатами въ лЪсу возлЪ с. Переводова.

Подобная-же участь постигла многихъ русскихъ людей изъ Сокальщины. И такъ, изъ с. СЪльца Белзскаго былъ арестованъ и вывезенъ свящ. Счастный Раставецкiй съ семьей; изъ с. Глухова — свящ. Іоаннъ Ковальскiй,

также съ семьей; изъ с. Добрачина — свящ. Алексадръ Лаврецкій; изъ с. Боратина — свящ. Іоаннъ Плешкевичъ; изъ с. Завишни — свящ. Григорій Грицыкъ. Въ м. БелзЪ былъ также арестованъ завЪдующій почтовой конторой Яковъ Боюкъ. Въ цЪломъ-же Сокальскомъ уЪздЪ арестовано, вывезено или убито свыше 400 человЪкъ.

И. Кашубскій.

(„Прик. Русь". 1914 г., н-ръ 1469.)

Станиславовскій уЪздъ.

Г. Станиславовъ. Въ г. СтаниславовЪ въ началЪ войны были арестованы и сосланы въ Талергофъ слЪдующiе русскiе жители:

1) сов. суда К. Проскурницкiй съ сЪмьей, 2) преподав. гимн. Влад. Як. Трушъ, 3) сов. суда Влад. Костецкій, 4) жена священника Стефанія Кунинская, 5) жел. - дор. ревизоръ Андрей Шустъ, 6) жел. - дор. чиновникъ Илья С. Гошовскій, 7) служащая „Самопомощи" Параскевія Гошовская, 8) жел.-дор. слесарь Иванъ БЪцъ, 9) жел.-дор. служащій Петръ МатвЪйцовъ, 10) жел.-дор. слесарь Василій Степчукъ, 11) жел.-дор. швейцаръ Федоръ Тришъ, 12) чиновникъ „Самопомощи" М. М. Берескій, 13) свящ. Михаилъ Семеновъ, 14) свящ. Александръ Грегоровичъ, 16) жел.-дор. служащій Рыбакъ, 16) жел.-дор. служащій Паленица, 17) жел.-дор. инспекторъ Фома П.Витошинскiй, 18) служащій городской управы Іосифъ Хробатенко, 19) АлексЪй Шелестинскій, 20) Игнатій Шелестинскiй, 21) Григорій Шелестинскій, 22) жел.-дор. машинистъ Влад. Смольницкій, 23) купецъ Іосифъ Дутчакъ и 24) служащій Iосифъ Назаревичъ.

Въ с. Ляховцахъ былъ арестованъ Дмитрій Дм. Басарабъ.

Въ с. ГорохолинЪ былъ арЪстованъ Іванъ Капущакъ.

Въ с. ЯмницЪ былъ арестованъ завЪд. училищемъ Иванъ Ив. Ясьсовъ.

 

(Сообщенiе Ильи С. Гошовскаго).

Г. Станиславовъ. Я исполнялъ свои обязанности въ желЪзно-дорожномъ магазинЪ въ СтаниславовЪ. 6 августа 1914 года явились ко мнЪ во время службы жандармы вмЪстЪ съ прЪдставителемъ жел.-дорожнаго управленія и арЪстовали меня, какъ ,измЪнника" и „шпіона". Во время личнаго обыска отняли у мЪня деньги, часы и кольцо, а дома, какъ мнЪ послЪ разсказала моя дочь, сорвали во время обыска полы и распороли всю мягкую мебель въ поискахъ за доказательствами моего преступленія. На первыхъ порахъ помЪстили меня въ мЪстной тюрьмЪ „ДубровЪ", гдЪ я просидЪлъ круглый мЪсяцъ. СлЪдуетъ замЪтить, что черезъ день послЪ моего ареста арЪстовали также мою жЪну и двЪ дочери, однако, вскорЪ затЪмъ освободили младшую дочь съ матерью, а старшую, Прасковью, учившуюся до войны въ ХолмЪ, задержали. Съ ней встрЪтился я позже въ ТалергофЪ, совершенно не подозрЪвая, что ее постигла одинаковая со мною участь.

Черезъ мЪсяцъ отправили меня сь цЪлой партіей такихъ-же арестованныхъ русскихъ „измЪнниковъ" и „шпіоновъ" на западъ. Уже по пути на вокзалъ пришлось намъ испытать отъ встрЪчавшейся городской толпы и солдатъ много тяжелыхъ издЪвательствъ и побоевъ, а во время слЪдованія по желЪзной дорогЪ тоже выстрадали мы не мало чуть-ли не на каждой станціи отъ собиравшагося вездЪ "патріотическаго" станціоннаго сброда и встрЪчныхъ пассажировъ и солдатъ. КромЪ того сильно страдали мы все время отъ тЪсноты и духоты въ вагонахъ; довольно сказать, что нашъ эшелонъ состоялъ изъ 3-хъ тысячъ человЪкъ, причемъ, напр, въ моемъ вагонЪ находилось 103 человЪка.

ПріЪхали въ Прешбургь. ЗдЪсь въ желЪзнодорожныхъ магазинахъ дали намъ обЪдъ. Какой то жел. - дорожный чиновникъ, увидЪвъ меня въ жел. дорожной формЪ, принесъ мнЪ хлЪбъ и ложку и долго разспрашивалъ о причинахъ моего ареста. СлЪдуеть замЪтить, что въ ПрешбургЪ былъ разстрЪлянъ одинъ буковинецъ-липованъ изъ нашего транспорта, проговорившійся какъ-то, что, въ случаЪ отправки на позицію, не будетъ стрЪлять въ своихъ-же братьевъ-русскихъ съ другой стороны кордона.

По прибытіи въ ВЪну вышелъ къ намъ генералъ Курыловичъ повидаться со своимъ братомъ священникомъ, находившимся тоже въ нашей компаніи, и принесъ ему штатскую одежду, чтобы такимъ образомъ предотвратить отъ

него вниманіе и издЪвательства толпы. Тутъ-же смЪнился нашъ старый конвой солдатами-словаками, семьи которыхъ также были арестованы въ началЪ войны мадьярскимъ правительствомъ и которые, такимъ образомъ, понимая наше положеніе, обращались съ нами весьма хорошо и съ сочувствіемъ. Съ ними мы уже сравнительно спокойно и благополучно доЪхали до конечной цЪли нашей отправки — въ Талергофъ.

И.С. Гошовскiй.

С. Курыповъ. Въ приходЪ ОстровЪ в. Галича, Станиславовскаго уЪзда, съ принадлежащимъ къ нему селомъ Курыповомъ, были арестованы 21 августа 1914 года свящ. Лука Корвацкій съ 4-мя дЪтьми: Наталіею, Александромъ, Ярославомъ и Богданомъ. Арестовалъ ихъ комендантъ жандармеріи въ Пукасовцахъ, вахмистръ Спачинскій. Во время ареста жена арестованнаго священника выбЪжала за арестованными изъ комнаты и, не помня себя отъ горя и страха за судьбу своихъ дЪтей и мужа, ударила жандарма въ лицо, что онъ, однако, къ большому удивленію, принялъ безъ малЪйшаго протеста.

Арестованные были препровождены въ жандармское управленіе въ Пукасовцы, а затЪмъ въ гарнизонную тюрьму въ Станиславовъ. ЗдЪсь, послЪ произведеннаго слЪдствія, они были признаны невиновными и отданы въ распоряженіе уЪзднаго старосты Прокопчица, который пожелалъ предварительно снестись съ мЪстными военными властями относительно того, что съ ними дЪлать дальше. Такимъ образомъ дЪло объ ихъ освобожденіи затянулось, причемъ арестованныхъ временно помЪстили въ тюрьмЪ мЪстнаго суда, а черезъ 10 дней въ административномъ порядкЪ отправили съ большимъ транспортомъ другихъ арестованныхъ русскихъ, черезъ Калушъ, Стрый, Лавочное и Будапештъ, въ ВЪну.

Свящ. Лука Корвацкій.

Въ с. КурыповЪ были арестованы и сосланы въ Талергофъ, кромЪ о. Л. Корвацкаго и его четырехъ дЪтей, также четыре крестьянина, а именно: Юрій Мих. Засыдко, другой Юрій же Засыдко (сынъ Екатер.), Михаилъ ОлЪйникъ (умеръ въ ТалергофЪ) и псаломщикъ Петръ Шатынскій.

Въ м. Подгайцахъ разстрЪляли въ 1915 г. жителя с. Острова Онуфрія Горина по обвиненію въ оскорбленіи личности императора, а Ивана Гелемея приговорили за то-же преступленiе къ 25 годамъ тюрьмы. ПослЪдній умеръ въ заключеніи въ КоморнЪ въ Венгріи.

Арестованію всЪхъ поименованныхъ лицъ усердно содЪйствовалъ большой пріятель мЪстнаго жандарма Спачинскаго, „украинецъ" Степанъ Прокоповъ изъ Курыпова.

Львовскiй корреспондентъ Петроградскаго Телеграфнаго Агентства телеграфировалъ 10 февраля 1915 г. слЪдующее:

Прибывшіе изъ окрестностей Станиспавова сообщаютъ, что послЪдній горитъ. Наступленіе австрійцевъ и германцевъ на линію Станиславова ознаменовалось новыми массовыми казнями мЪстнаго русскаго населЪнія, вызвавшими настоящее переселенiе народовъ. Первая волна изъ окрестностей Надворной и ПеченЪжина докатилась до Львова, гдЪ Благотворительный Комитетъ пріютилъ нЪсколько сотъ бЪженцевъ-крестьянъ. Вторая волна, заполнившая станціи и селенія Рогатынскаго, Жидачевскаго и Бобрецкаго уЪздовъ, остановлена послЪдними благопріятными извЪстіями съ театра войны.

("Прик. Русь", 1915 г., № 1556).

Тотъ-же корреспондентъ П. Т. А. сообщаетъ 16 февраля 1915 г.:

Изъ раіоновъ Станиславова и Калуша ежедневно прибываютъ большія партіи плЪнныхъ австрійцевъ. При осмотрЪ ранцевъ у многихъ плЪнныхъ найдены веревкн съ петлями: спрошенные о назначеніи веревокъ, плЪнные заявили, что имъ при выступленіи въ походъ въ Галичину выданы веревки для вЪшанiя галичанъ.

Держатся упорные слухи, что въ СтаниславовЪ австрійцы, по доносу мЪстныхъ евреевъ, повЪсили и разстрЪляли нЪсколько десятковъ горожанъ, не исключая видныхъ поляковъ, общЪственныхъ дЪятелей и членовъ австрійскаго суда, шедшихъ навстрЪчу русскимъ властямъ. Казнено особенно много желЪзнодорожныхъ рабочихъ, работавшихъ у русскихъ на стаціи за поденную плату.

(„Прикарп. Русь", 1915 г. № 1561).

Изъ Станиславова сообщаютъ, что, во время пребыванія австрійцевъ въ СтаниславовЪ, каменный домъ желЪзнодорожнаго мастера, бывшаго австрійскимъ служащимъ и оказавшаго затЪмъ цЪнныя услуги русскимъ при сооруженiи блиндированнаго поЪзда, снесенъ толпой до основанія. На мЪстЪ дома теперь пустое мЪсто. Въ СтаниславовЪ австрiйцами казненъ Петръ Скирко, помощникъ войта села Головъ. Смертная казнь мотивировалась тЪмъ, что Скирко вышелъ навстрЪчу русскимъ и помогалъ казакамъ въ реквизиціяхъ.

(„Прик. Русь", 1915 г. № 1583).

Корреспондентъ „Русскаго Слова" А. С. Панкратовъ сообщилъ, по случаю временнаго оставленія русскими Станиславова и вторичнаго занятія его русскими войсками, слЪдующее:

Въ девять часовъ вечера германцы и австрійцы вошли въ Станиславовъ.

Открыли тайные погреба съ шампанскимъ и въ ресторанЪ гостинницы „Жоржа" состоялся пышный банкетъ...

Солдаты разсыпались по домамъ. Ихъ вездЪ поили и кормили даромъ...

Конечно, въ то время, какъ офицеры пьянствовали у „Жоржа", въ городЪ вЪшали...

За австрійскою арміею всегда идетъ висЪлица...

Мирные жители, оказывается, вели подробные списки тЪхъ людей (конечно, только русскихъ), которые оказывали услуги русскимъ: мыли ихъ бЪлье, продавали имъ табакъ и хлЪбъ...

Эти списки они передали германскимъ офицерамъ. ТЪ, безъ суда и слЪдствiя, по спискамъ, вЪшали...

Были повЪшены 260 человЪкъ.

Въ зту пьяную кошмарную ночь германскій и австрійскій гимны пЪли подъ аккомпаниментъ безумныхъ криковъ людей, которыхъ тащили на висЪлицу м около которыхъ бились въ истерикЪ ихъ жены и дЪти...

А. Панкратовъ.

("Прик. Русь", 1916 г, н-ръ 1565.)

По сообщенію кіевскихъ газетъ, галицкіЪ бЪженцы въ КіевЪ изъ селъ ПасЪчно, Пазовицы и Стремба, въ раіонЪ Станиславова, разсказывали, что при послЪднемъ наступленіи австрійскихъ войскъ въ Буковину, мадьяры захватили всЪ мужеское населеніе и гнали его въ с. Новая Надворна. Тамъ офицеры устроили своЪобразный судъ надъ захваченнымъ мирнымъ населеніемъ и, обвиняя жителей въ симпатіяхъ къ русскимъ и измЪнЪ своему правительству, приговорили ихъ къ смертной казни. Въ с.Новая Надворна былъ устроенъ рядъ висЪлицъ, на которыхъ и вЪшали осужденныхъ. Среди бЪженцевъ находился также крестьянинъ Василiй Юрко, который въ числЪ другихъ былъ также приговоренъ къ повЪшенію, но приговора не успЪли привести въ исполненіе лишь благодаря счастливой случайности. Когда австрійцы чинили надъ беззащитными жителями свою жестокую и безчеловЪчную расправу, у села появился казачій отрядъ, который тотчасъ-же и бросился на австрійцевъ... Юрко разсказывалъ, что вмЪстЪ съ крестьянами австрійцы схватывали и священниковъ и также вЪшали ихъ, не представляя никакихъ доказательствъ ихъ вины.

(„Прик. Русь", 1915 г. № 1563).

 

Стрыйскій уЪздъ.

Стрый. 16 августа 1914 г. явился ко мнЪ на квартиру комиссаръ полиціи съ сыщикомъ и, изъявъ во время обыска всЪ письма, нЪсколько русскихъ книгъ съ рукописнымъ русско-польско-нЪмецкимъ словаремъ и цЪнными записками-впечатлЪніями изъ жизни рабочихъ въ Пруссіи, приказалъ мнЪ слЪдовать въ полицію для составленія краткаго протокола. Противъ ожиданія, здЪсь посадили мЪня подъ арестъ. Я просилъ разрЪшенія затребовать запиской изъ дому бЪлье, въ чемъ мнЪ, однако, было отказано. О себЪ не стану распространяться, упомяну только о нЪсколькихъ эпізодахъ, запечатлЪвшихся въ моей памяти.

Такъ, напр., былъ я свидЪтелемъ, какъ старшій надзиратель избилъ студента Григоревича и раздЪтаго выволокъ въ корридоръ, а затЪмъ, толкая немилосердно и нанося ему побои по головЪ, перевелъ его въ другую камеру № 7, которая, по опредЪленiю врача, предназначалась исключительно для больныхъ. То же самое постигло также студента СЪрка, посмЪвшаго сказать въ окошко нЪсколько словъ по поводу нечеловЪческаго обращенія тюремныхъ сторожей съ заключенными, за что ключникъ Гуменный избилъ его до крови ключами по головЪ и надавалъ пощечинъ.

 

По пути на вокзалъ какой-то рыжій солдать-еврей, шедшій съ винтовкой по лЪвой сторонЪ, равнялъ арестованныхъ прикладомъ, причемъ въ особенности сосредоточилъ свое вниманiе на 70-лЪтнемъ старикЪ РудкЪ, который, задыхаясь отъ старости, принужденъ былъ держать военный шагъ, но ежеминутно падалъ при этомъ, получая отъ солдата каждый разъ винтовкой.

Воды въ вагонахъ намъ не давали. На всЪхъ остановкахъ желЪзнодорожные служащiе и толпа всячески издЪвались надъ нами. Только начиная съ г. Прерова отшенія измЪнились Нашъ конвой присмирЪлъ въ виду недружелюбнаго къ нему отношенія чеховъ. ПослЪдніе всячески старались оказать намъ свое сочувствіе не только добрыми приношеніями въ продуктахъ и напиткахъ, но также словами одобренія и надежды на лучшее будушее.

Осипъ Як. Трушъ.

Тарнопольскiй уЪздъ.

Въ с. ПетриковЪ былъ арестованъ и сосланъ въ Талергофъ крестьянинъ Иванъ БЪлый, долголЪтній членъ О-ва им. Мик. Качковскаго. СидЪлъ вмЪстЪ со священниками А. Мироновичемъ и В. Курдыдикомъ.

Въ селЪ Вел. БерезовицЪ были арестованы и высланы въ Талергофъ, Грацъ и Гминдъ крестьяне: 1)Николай Крупа, 2) Василiй Поворозникъ, 3) АлексЪй Геремей, 4) Іосифъ Грабовскій, 5) Петръ Украинецъ, 6) Дмитрій Мушастый и 7) Петръ Керничный.

Толмачскій уЪздъ.

Въ с. СкоповкЪ были арестованы свящ Э. И. Соневицкій, студ. унив. М. В. Перегинецъ, его отецъ Василій Перегинецъ, и всЪ крестьяне съ фамиліей Бендасюкъ. Арестованные были отправлены въ Станиславовъ, а оттуда вывезены въ Линцъ.

Въ м. Оттыніи были арестованы Атановскій, помощникъ нотаріуса Строцкаго, и пять крестьянъ, одинъ изъ которыхъ былъ тутъ-же на мЪстЪ повЪшенъ.

Въ с. ВоронЪ были арестованы свящ. Ипполитъ Бабякъ и многіе крестьяне.

Въ с. Старыхъ Кривотулахъ былъ арестованъ свяш. Влад. Микицей.

(„Прик. Русь", 1914 г.. № 1501).

С. Лядское-Шляхотское.

(Сообщеніе АлекЪя Як. БабЪя).

5 августа 1914 года рано утромъ, осадили жандармы съ солдатами мой домъ и, разбудивъ меня, приказали собираться въ дорогу. Временно заперли меня въ сельскомъ арестЪ, а черезъ нЪсколько минутъ привели еще трехъ арестованныхъ: мЪстнаго наст. прихода Іосифа Кустыновича, его сына Юліана Осиповича, преподавателя гимн. въ Бродахъ, и студ. учит. сем. П. Ив. Федорова. ЗатЪмъ препроводили всЪхъ насъ въ Тысьменицу, а отсюда, закованныхъ въ кандалы, направили въ Станиславовъ, въ тюрьму при окружномъ судЪ. Мнимымъ предлогомъ къ моему аресту послужило обвиненіе, что у меня по ночамъ происходятъ тайныя совЪщанія и что я держалъ у себя дома русскаго шпіона.

Три дня спустя перевели насъ въ тюрьму „Дуброва". Ночью приказали намъ собираться „домой". Получивъ днемъ раньше свЪдЪнія, что отпущенныхъ будто бы на свободу жителей Галича разстрЪляли, мы поняли этотъ приказъ, какъ смертный приговоръ. Крики и плачъ по корридорамъ тюрьмы утвердили наши предположенія, что наступаетъ послЪдній часъ.

Однако, наши мрачныя предположенія оказались напрасными. Насъ не повели на разстрЪлъ, но и не отпустили также и на свободу. 16 августа произвели съ нами въ тюрьмЪ допросъ, 30 августа перевели въ гарнизонную тюрьму, а 31 августа вечеромъ повели на желЪзную дорогу для слЪдованія въ Талергофъ. Уличная чернь, будучи того мнЪнія, что ведутъ виновниковъ нынЪшней войны и пособниковъ взятія Галича русскими войсками, злословила и проклинала насъ. На станціи набросились на насъ собравшіеся тамъ солдаты и штатскіе, нанося намъ побои палками и камнями. Прижатые къ вагонамъ, мы в паническомъ страхЪ взбирались въ вагоны, давя одинъ другого. Среди подобной обстановки проЪхали мы границу Галичины и на пятый день очутились въ ТалергофЪ.

Въ 1915 году узналъ я въ ТалергофЪ отъ односельчанина Рыбака, что творилось въ Лядскомъ во время моего отсутствія. Онъ разсказывалъ, между прочимъ, какъ мЪстный администраторъ прихода, „украинецъ" свящ. Д. СЪрецкiй, ликовалъ по поводу нашего ареста и заставлялъ оставшихся крестьянъ присягать на вЪрность „УкраинЪ", запугивая ихъ постигшимъ нась наказанiемъ.

А. БабЪй.

 

Сообщенiе о. Іосифа Кустыновича.

Село Лядское принадлежало къ тЪмъ немногимъ селеніямъ въ ГаличинЪ, гдЪ народъ, понявъ силу русской культуры, тянулся къ ней всею душой. Выписывались изъ Россiи русскія книги и журналы, многіе изъ крестьянъ свободно объяснялись на русскомъ литературномъ языкЪ. ВеликолЪпно дЪйствовалъ театральный любительскій кружокъ, былъ свой хоръ и кооперативъ "Самопомощь". ПросвЪтительная работа въ народЪ и его благосостояніе приводили въ ярость власть имущихъ и ихъ друзей „украинофиловъ", а наступившій 1914 годъ явился днемъ мести на виновникахъ тихой и полезной народной работы.

Ночью 5-го августа вытащили меня жандармы больного изъ дому, вмЪстЪ со старшимъ сыномъ Юліаномъ, и въ кандалахъ отправили насъ въ Тысьменицу, а затЪмъ въ Станиславовъ. МнЪ тогда шелъ 73-й годь. Тяжело приходилось идти пЪшкомъ, часто я падалъ по дорогЪ. Тогда добрые люди несли на рукахъ. Въ СтаниславовЪ опредЪлили меня въ больницу, но уже черезъ нЪсколько дней, вмЪстЪ съ другими, направили къ венгерской границЪ въ товарныхъ вагонахъ.

Въ ШатмарЪ примЪстили насъ въ мельницЪ безъ оконъ, гдЪ я чуть не утонулъ въ большой кади, скрытой въ полу мельницы и служившей интернированнымъ въ качествЪ нужника. Явившійся военный врачъ обращался съ нами очень грубо, потому я съ удовольствіемъ принялъ приказаніе Ъхать дальше съ транспортомъ. Изъ госпиталя повезли насъ въ военномъ фургонЪ, по изрытой шоссейной дорогЪ, въ Мискольчъ. Ъзда была ужасная. Довольно будетъ сказать, что одинъ изъ больныхъ, Ъхавшій вмЪстЪ со мною, умеръ вскорЪ отъ сотрясеній. Въ Мишкольцъ заперли меня въ одиночной камерЪ, полной насЪкомыхъ, служившей вмЪсто лазарета. ПослЪ придЪленія мнЪ въ помощь одного гуцула изъ села Микуличина, осужденнаго по доносу евреевъ на десять лЪтъ каторги за сочувственное мнЪніе о русскихъ войскахъ, мнЪ стало немного легче.

ЗатЪмъ я побывалъ еще въ ВЪнЪ, ШпильбергЪ, КуфштейнЪ, а въ ТерезинЪ оставался, благодаря ходатайству д-ра Влад. Антоневича, до весны 1915 г,, когда всЪхъ насъ въ составЪ около 600 человЪкъ, перевезли въ Талергофъ.

Въ с. НижневЪ былъ арестованъ и высланъ въ Талергофъ свящ. Андрей Лакуста.

Турчанскій уЪздъ.

Въ Турчанскомъ уЪздЪ были въ началЪ войны арестованы и вывезены слЪдующiе священники: Полянскій изъ Нижней Яблонки вмЪстЪ съ женой и 6-мЪсячнымъ ребенкомъ, Яневъ изъ Гнилой, БЪласъ изъ Лихоборы, Гичко изъ Рыпяны, Солтыкевичъ изъ Выжней Ботелки, Щихъ изъ Ботли, Стояловскій изъ Яворы, Петровскій изъ Ильника вмЪстЪ съ женой, Гичко изъ Шандровца съ женой, Фидикъ (75 лЪтъ) изъ Розлуча, Трешневскій изъ Краснаго, Гомза изъ Багноватаго и Прухницкiй (70 л.) изъ Турки. КромЪ того, были арестованы также сельскіе учителя Гичко съ женой и двухлЪтнимъ ребенкомъ и Чайковскій изъ Ботелки съ женой, а также мЪщане изъ Турки: Ф. Костевичъ, О. Костевичъ, В. Сакавчакъ, М. Писанчинъ, И. Копытчакъ, В.Ниничъ, П. Ильницкій, М. Яцкуликъ, М. Дорошкевичъ и множество крестьянъ изъ Высоцка, Ботелки, Гнилой, Яблонки, Багноватаго и другихъ селъ.

Въ с. ТурьЪ были арестованы и вывезены свящ. С. Ясеницкій, его жена и дочь, А. Сваричевскій и 40 крестьянъ. ПослЪднихъ освободили русскія войска изъ старосамборской тюрьмы.

Въ с.Замковой ЯсеницЪ были арестованы: свящ. М. Добрянскій, два его сына-студента и четверо крестьянъ. Надъ оставшейся дома женой и дЪтьми австрійцы издЪвались самымъ грубымъ образомъ.

(„Прик. Русь", 1914 г. № 1434.)

Сообщеніе студ. М. А. Туркевича.

Въ г. ТуркЪ мадьяры повЪсили на улицЪ мЪщанъ: И. Ильницкаго-Гуляновича, О. ЦЪнкевича и В. Гавринечка. На нихъ былъ сдЪланъ со стороны мЪстныхъ евреевъ доносъ, обвинявшій ихъ въ радушномъ пріемЪ русскихъ солдатъ. Въ томъ-же городЪ застрЪлилъ жандармъ Мартинекъ мЪщанина А. Матковскаго, посмЪвшаго назвать себя русскимъ.

Въ с. РозлучЪ повЪсили мадьяры слЪдующихъ крестьянъ: И. Хоминца, П. Гвоздецкаго, М. Куруса и М. Сковбу. Въ с. Малой ВолосянкЪ были повЪшены М. Швецовъ и М. Дякунчакъ. Въ с. Великой ВолосянкЪ былъ повЪшенъ крест. И. Старушкевичъ. ВсЪ они обвинялись въ указаніи козакамъ дороги.

Въ с. ПрислопЪ австрійцы, схвативъ сорокъ мЪстныхъ жителей, продержали ихъ въ церкви двое сутокъ безъ воды и пищи, а затЪмъ повЪсили пять человЪкъ; войта О. БЪлея, М. Семковича, И. БЪласа вмЪстЪ съ 18-лЪтнимъ сыномъ и 19-лЪтняго К. Кудрича. Остальные, избитые до крови, были освобождены.

Въ с. ЯворЪ были повЪшены: О. Яворскій-Романовичъ — за указаніе козакамъ дороги и И. Яворскiй-Игнатевичъ — за указаніе русскимъ солдатамъ, гдЪ можно купить коровъ. ПовЪшенные мучились всю ночь на висЪлицЪ. 3атЪмъ австрійцы подожгли село въ восьми мЪстахъ; такая - же участь постигла села Багноватое и Лосинецъ.

Въ с. Нижней ЯблонкЪ зашелъ австрійскій солдать въ хату крест. Маріи Лужецкой и потребовалъ хлЪба. ВстрЪтившись съ отказомъ, солдатъ убилъ ее на глазахъ дЪтей, выстрЪломъ изъ винтовки.

("Прик. Русь", 1914 г. № 1486).

Сообщеніе С. С. Сапруна.

Еще до начала войны были арестованы въ турчанскомъ уЪздЪ в вывезены вся русская мiрская и духовная интеллигенція и множество крестьянъ. Незавидную роль сыгралъ туть мазепинецъ свящ. Г. Морозъ изъ Борыни. Въ то время, когда турчанскій староста Давкша отказался арестовать ни въ чемъ неповинныхъ гражданъ, этотъ "украинскій" пастырь отправился во Львовъ къ б. намЪстнику Корытовскому и настаивалъ ва необходимости ареста русскаго населенія въ ТурчанщинЪ. ПослЪдствіемъ этой поЪздки и явилось смЪщеніе старосты Давкши, а затЪмъ массовые аресты русскихъ людей.

Аресты производились исключительно на основанiи доносовъ мазепинцевъ и евреевъ. По доносу еврея Іоселя Гипса была, напр., арестована жена свящ. Петровскаго изъ Ильника. Свящ. Гомза изъ с. Багноватаго былъ арестованъ вслЪдствіе доноса мЪстнаго еврея, будто-бы онъ послЪ мобилизаціи собиралъ пожертвованія на раненыхъ сербскихъ воиновъ.

Неудачи на полЪ сраженія австрійцы вымещали на мирномъ русскомъ населеніи. Въ одной только ТуркЪ повЪшено 70 крестьянъ изъ окрестныхъ сЪлъ и турчанскаго мЪщанина Ильницкаго-Гуляновича. ПослЪдняго повЪшено передъ собственнымъ домомъ на глазахъ его жены и дЪтей. Въ с. ЯворЪ повЪшенъ крестьянинъ И. Ильницкій. Въ с. ИльникЪ повЪшено четырехъ крестьянъ по доносу мЪстнаго еврея.

Ужасныя звЪрства творились въ с. Багноватомъ, гдЪ австрійцы отрЪзали пальцы у женщинъ и дЪтей, а затЪмъ избивали истекающихъ кровью прикладами до потери сознанiя.

(„Прик. Русь", 1914 г., № 1474).

15 марта 1915 г. прибыли въ Кіевъ раненые галичане Александръ Шуптель изъ села Молдавскаго, Турчанскаго уЪзда, и Якимъ Гурчъ изъ с. Завитки, того-же уЪзда. Оба они были ранены германцами, первый — въ плечо, а второй — въ ногу.

По словамъ Шуптеля, австро-германскія войска, въ свое время появившіяся на юго-западЪ отъ Самбора, творили нЪчто неописуемое. ЦЪлыя селенія сжигались ими до тла. Жителей избивали, подвергали всевозможнымъ издЪвательствамъ и пыткамъ и цЪлыми массами разстрЪливали, и въ домахъ, и на улицахъ. Бывали такіе случаи: германцы поджигали дома и затЪмъ почти въ упоръ разстрЪливали крестьянъ, выбЪгавшихъ изъ охваченныхъ пламенемъ жилищь. Никому не было пощады — ни старикамъ, ни женщинамъ, ни дЪтямъ.

Многіе пытались бЪжать. БЪжали, въ числЪ другихъ, Шуптель и Гурчъ, НЪмцы, однако, погнались за ними, поймали и тутъ-же въ лЪсу стали безпощадно избивать и колоть ихъ штыками. Большинство бЪжавшихъ крестьянъ было уведено нЪмцами обратно. Что-же касается Шуптеля и Гурча, то они, будучи ранеными, притворились мертвыми, благодаря чему и были германцами оставлены на мЪстЪ.

(„Прик. Русь", 1915 г, н-ръ 1590.)

С. Комарники.

(Сообщеніе Ив. Комарницкаго-Павликовича.)

5 сентября 1914 г. явился къ намъ недалекій сосЪдъ Иванъ Матковскій и передалъ моему отцу, Федору, что войть велЪлъ зайти вечеромъ къ нему на домъ вмЪстЪ съ Николаемъ Стасевымъ изъ приселка Кичеры. Вечеромъ, послЪ работы, отецъ одЪлся въ лЪтнюю блузу и пошелъ къ войту, не предчувствуя, что вернется обратно домой только черезъ полтора года. По пути онъ зашелъ за Стасевымъ, однако, его не оказалось дома; онъ работалъ въ часовнЪ въ Зворцахъ, куда отецъ и направился за нимъ. Недалеко оть часовни увидЪлъ онъ восемь жандармовъ. Не предчувствуя бЪды, онъ перешелъ черезъ рЪчку и скоро очутился въ домЪ войта. Тутъ уже сидЪли Стасевъ и много другихъ крестьянъ; однихъ вызвалъ къ себЪ войтъ, другіе пришли изъ любопытства. Жандармы разсЪлись кругомъ стола, положивъ передъ собой блестящія винтовки. Одинъ изъ нихъ сталъ вызывать по фамиліямъ собравшихся, отмЪчая что-то въ лежавшемъ передъ нимъ спискЪ, а затЪмъ велЪлъ вызываемымъ становиться по лЪвой сторонЪ. Отецъ также былъ вызванъ и сталъ по лЪвой сторонЪ, гдЪ оказался двЪнадцатымъ сряду.

По приказу жандармовъ войтъ послалъ нарочнаго въ село за подводами, которыя не замедлили явиться. Оказалось, что всЪ вызванные по списку были арестованы и подлежали отправкЪ въ тюрьму. Ихъ повезли. Ночь была темная, осенняя. ВыЪхавъ за село, арестованные увидЪли зарево пожара; гдЪ то далеко горЪло. Жандармъ категорически утверждалъ, что это—дЪло рукъ „москалей".

Такимъ образомъ австрійцы обыкновенно старались вызывать въ народЪ озлобленіе противъ русской арміи, а сами между тЪмъ отступали уже на Венгрію.

Въ полночь прiЪхали въ Борыню и здЪсь просидЪли въ арестахъ полторы сутокъ. Въ полдень сковали всЪхъ парами, размЪстили на подводахъ и отвезли въ Сянки, гдЪ они должны были сЪсть въ вагоны и Ъхать въ Унгваръ. Собравшаяся на вокзалЪ толпа злорадно издЪвалась надъ ними и пыталась тутъ-же раздЪлаться съ ними самосудомъ. Заработали палки и камни, но, благодаря сильному конвою, арестованные успЪли взобраться въ вагоны и закрыть за собою двери. Въ полночь пріЪхали въ Унгваръ и здЪсь заночевали въ большомъ пустомъ зданіи.

ПослЪ недЪльнаго заключенія въ УнгварЪ, арестованные опять были отправлены на желЪзную дорогу и отвезены въ Талергофъ.

И.Ф. Комарнiцкiй-Павликовичъ.

Отъ Карпатъ до крЪпости Терезинъ.

Турчанскій уЪздъ всегда считался чистЪйшимъ русскимъ уголкомъ Прикарпатской Руси. НЪтъ здЪсь такого значительнаго количества колонистовъ — поляковъ и нЪмцевъ, — ихъ можно посчитать на пальцахъ одной руки, Есть и сЪла, гдЪ не найдете ни одного изъ тЪхъ судьбой заброшенныхъ въ русскія горы колонистовъ. Ядъ народной измЪны не могъ приняться среди народа, всей душой преданнаго своей родной прадЪдовской вЪрЪ, обычаямъ и вообще всему, что русское. Жители уЪзда — бойки — дЪйствительно бойкій народъ, люди безгранично добрые, мирные, сердечные, гостепріимные, которые — хотя нЪтъ никого безъ грЪха,— всегда отталкивали отъ себя сепаратизмъ, „украинизмъ". Только два села, Борыня и Волчье, гдЪ осЪли чужіе, пришедшіе, Богъ вЪсть откуда, священники, были частично, въ описуемое мной время, одурманены дурійкой „самостійництва". Слово "украинецъ" считалось здЪсь кровной обидой; обиженный сейчасъ отвЪчалъ: „ты самъ укралъ, ты самъ злодЪй".

Турчанщина - это настоящая, подлинная Русь. ЗдЪсь сохранилось много старинныхъ обычаевъ и повЪрій съ временъ еще владЪнія великаго князя Владиміра. Русскій духъ сохранился здЪсь до послЪднихъ временъ — міровая война нашла здЪсь Русь!

Съ объявленіемъ войны меня призвали австрійскія власти въ ополченіе. Концентраціоннымъ пунктомъ ополченцепъ была деревня Ваневичи возлЪ Самбора. Уже нЪсколько дней подрядъ неисчислимая масса здоровыхъ людей безъ ряда и склада толпилась въ деревнЪ, ожидая, что будетъ. Приказы не приходили, а разнаго рода непровЪренныхъ вЪстей съ поля брани доходило множество. „Львовъ уже въ русскихъ рукахъ"... „Козаки были вчера подъ Самборомъ"... „Сегодня видЪли двухъ козаковъ на базарЪ въ СамборЪ"... и проч. Бойки чувствовали, что козаки непремЪнно скоро станутъ на Карпатахъ. Козакъ въ головЪ бойка рисовался великаномъ, богатыремъ, могущимъ въ сутки проскакать сотни верстъ, который въ состояніи быстрЪе буйнаго вЪтра очутиться на самой верхушкЪ ихъ родной земли, на Бескидахъ, Пикуяхъ, Магурахъ и другихъ вершинахъ Карпать. Подъ вліяніемъ этихъ фантастическихъ думъ-чаяній всЪ и вЪрили, что австрійцы не успЪютъ ихъ даже одЪть въ форму, какъ козаки уже отпустятъ ихъ домой, къ роднымъ, къ женамъ, къ дЪтямъ. О томъ, чтобы русскіе брали въ плЪнъ, никто и не подумалъ. Въ того рода ожиданіяхъ прошло нЪсколько дней.

Однажды — солнце спустилось уже на сонъ и была теплая, очароватальная, лунная ночь. По домамъ, по дворавъ, садамъ, лежали массы ополченцевъ, стараясь на силу уснуть, но не приходилъ въ ихъ головы желаемый сонъ. Маленькими кучками расположились всЪ и полушепотомъ разсуждали, что это такое война. Кое-кто, тяжело вздохнувъ, начиналъ читать молитвы... Откуда-то слышенъ плачъ, тихонькій, тихонькій... Кое-кто пробуетъ запЪть „коломыйку", но голосъ такъ въ горлЪ и замираетъ...

На все смотрЪла полнолицая луна и злобно улыбалась. Прошло за полночь, — многіе, утомленные шатаніемъ, а еще болЪе думами, уснули... Но не спится ополченцамъ, согнаннымъ съ Карпатскихъ горъ. Тяжелыя сонныя видЪнія мучатъ и во снЪ ихъ души. Ночная тишина залегла, наконецъ, и надъ стонами спящихъ.

Тихо. Вдругъ со стороны Самбора долетЪлъ топотъ всадника. А черезъ нЪкоторое время раздался звукъ трубы, обЪщающiй тревогу. Проснулись всЪ.

Начали формировать эшелонъ. Живая, длинная масса скоро собралась на пути. Громкое „габтъ-ахтъ" и рЪзкое „маршъ" — и двинулась масса по направленію къ городу.

Шли. Шли тяжело, молча. Слышенъ только топотъ шаговъ. Жуткое молчаніе...

Вдругъ сорвался громъ! Изъ тысячъ здоровыхъ грудей грянуло величественное, могучее: „Пресвятая ДЪво, мати Русскаго Краю!"

Эта пЪснь изъ груди тысячи бойцовъ произвела грандiозное впечатлЪніе... Ни одна пЪснь въ жизни не врЪзалась въ мою душу такъ глубоко, не сдЪлала такого потрясающего впечатлЪнія, какъ именно эта русская пЪснь „Мати Русскаго Краю!"... Такую пЪснь въ предсмертную минуту могь спЪть только русскій народъ... и эта народная исповЪдь жителей Карпатъ на вЪки останЪтся въ нЪдрахъ моей души! Эта пЪснь является протестомъ противъ лже-пророковъ "мазепо-украинцевъ".

Въ то время, когда нашихъ русскихъ ополченцевъ распредЪляли по полкамъ, отрядамъ, а нЪкоторыхъ неспособныхъ отпускали домой, лихорадка войны продолжалась. „Каноненъ-футтЪръ" разбрасывали, арестовывали "руссофиловъ", вЪшали и разстрЪливали „ферретеровъ". Ежедневно польскія и „украинскія" газеты — русскихъ уже не было, ибо были пріостановлены австро-венгерскими властями, рЪдактора же были арестованы, — приносили все новыя и новыя сообщенія о производимыхъ среди русскаго населенія обыскахъ, арестахъ, висЪлицахъ, разстрЪлахъ. Молча ожидалъ чего-то только Турчанскій уЪздъ. Австрійскій чиновникъ, полякъ по національности, уЪздный староста не рЪшался арестовать никого, утверждая, что невиновныхъ нельзя въ тюрьму сажать, а арестовать виновныхъ всегда есть время. Впрочемъ, въ уЪздЪ опасности нЪть, мобилизація проведена повсюду безъ какихъ-либо препятствій или затруднЪній.

Это человЪческое отношеніе къ населенію не понравилось львовскимъ властямъ, львовскому намЪстничеству, и оттуда выслали уполномоченныхъ для проведенія арестовъ въ Турчанскомъ уЪздЪ. ПрилетЪли исполнители воли австрійскаго кайзера съ комиссаромъ Губаттой во главЪ. И пошли аресты мирныхъ жителей города и селъ. Скоро наполнилась тюрьма цвЪтомъ народа. Собрали здЪсь священниковъ, учителей, студентовъ, мЪщанъ и доблестныхъ крестьянъ. Въ первый транспортъ арестованныхъ попали жители города Турки и слЪдующихъ селъ : Ясеница Замковая, Явора, Розлучъ, Яблонка Нижняя, Ботелка, Борыня, Высоцко, Гнилая, Ильникъ, Ботля, Рыпяна. На остальныхъ пришла очередь позже. Аресты производились съ большой хитростью, чтобы, не дай Богь, не взялъ кто съ собой рубашку для смЪны или деньги или что-нибудь другое. Все это, кажется, дЪлалось нарочно, чтобы арестованные тЪмъ болЪе почувствовали арестъ. Первые три дня были всЪ на правахъ узниковъ. Отняли часы, деньги, табакъ и проч. Но, когда начальникъ суда Пфицнеръ это узналъ, приказалъ всЪ отнятыя интернированнымъ вещи немедленно возвратить, эаявивъ, что интернированный - это еще не арестантъ, а только временно устраненный отъ общенія съ остальнымъ міромъ. Онъ разрЪшилъ открыть двери отдЪльныхъ камеръ, такъ что всЪ интернированные могли между собой сообщаться, не имЪя только возможности выйти на вольную волюшку, такъ какъ входныя двери были закрыты, Онъ разрЪшилъ даже — это былъ единственный, кажется, случай въ цЪлой Галицкой Руси — читать газеты. Потому и не очень-то ужасной на первыхъ порахъ показалась тюрьма. Интернированные сходились на совмЪстное чтеніе газетъ, на разговоры, на общую молитву „Параклисъ", и такъ шли дни за днями. Никто не могь опредЪлить, какъ долго продлится заключеніе; предполагали, что на время войны, конецъ которой угадывали не позже трехъ мЪсяцевъ; заключеніе въ ТуркЪ было, благодаря одному благородному человЪку, въ сравненіи съ другими городами, не такимъ страшнымъ. Правда, не было оно тЪмъ, что понимаемъ подъ словомъ "интернировать", потому что и здЪсь не одна слеза горя потекла по лицу узника, котораго отъ поры до времени посЪщали родные.

Скоро жизнь узниковъ приняла отчасти опредЪленныя формы. Утромъ и подъ вечеръ собирались всЪ въ болышой камерЪ, гдЪ служили „Молебенъ" или „Параклисъ". Совершающимъ эту функцію былъ свящ. Михаилъ Вас. Добрянскій, попавшій сюда въ первый день арестовъ съ двумя сыновьями Владиміромъ и Константиномъ, третьяго же сына Льва освободили въ староствЪ, какъ слишкомъ молоденькаго, 14-лЪтняго мальчика...Длинные вечера развеселялъ интересными разсказами богато начитанный свящ. Яковъ Ворковскій, а шутками, прибаутками, по большей части изъ священнической и крестьянской жизни, свящ. Петръ Яневъ. Свящ. Діонисій Гичко тоже не разъ порадовалъ скучающихъ разсказами, но разсказы Янева были куда удачнЪе, хотя онъ ихъ разсказывалъ, повидимому, съ напряженіемъ всЪхъ чувствъ. Онъ старался самъ быть веселымъ, старался развеселить соузниковъ, что ему до нЪкоторой степени удавалось, хотя это сильно отражалось на его организмЪ, что мы замЪтили только позже, въ Терезинской крЪпости. Больше всЪхъ тоска по волЪ-свободЪ была замЪтна на лицЪ свящ. Николая Полянскаго, кажется, потому, что изъ окна тюрьмы было видно его родное село — Яблонку, на которую онъ могъ долго-долго смотрЪть, воздыхая по ней и повторяя полушепотомъ слова: „Яблонка, Яблонка моя — увижу-ль я тебя?" Часто и слеза покатилась по его лицу и терялась въ грязной пыли. Священники Iоаннъ Стояловскій, Діон. Гичко и Ил. Солтыкевичъ предпочитали скуку убивать игрой въ карты. ПослЪдній пришелъ однимъ изъ послЪднихъ перваго транспорта, когда „старые" арестанты уже немного привыкли къ заключенію. Его приходъ возбудилъ въ арестЪ минутный хохотъ. Арестованный не пожелалъ въ тюрьмЪ раздЪваться, не откладывалъ даже шляпы, заявляя, что ему сказали въ староствЪ, что задерживаютъ его только временно, значитъ, что его не за что держать. Но, когда уже стало вечерЪть и зажгли въ тюрьмЪ свЪтъ, онъ повЪрилъ намъ,что и насъ точъ-въ-точъ, какъ его, тоже только на время задержали. Изъ перваго транспорта помню еще фамилій священниковъ Петровскаго, бывшаго вице-маршалка уЪзда, и ВЪласа, изъ мірской интеллигенціи учителя Діонисія Чайковскаго, чиновника суда Іосифа Гичка, канд. адвокат. Евгенія Секала, студента Галушку, а изъ мЪщанъ и крестьян: Ивана Туза, Ивана Фединича Ильницкаго, Костевича, Ивана Мартыча Яворскаго и еще нЪсколькихъ человЪкъ, фамиліи коихъ послЪ девять лЪтъ трудно вспомнить.

Въ ТуркЪ просидЪли мы почти три недЪли. На третьей недЪлЪ, въ субботу послЪ обЪда, явился къ намъ начальникъ суда Пфицнеръ и заявилъ, что пришелъ приказъ куда-то насъ вывезти, но куда, въ приказЪ не сказано. Черезъ часъ мы должны были уЪхать. Невольно по спинЪ прошелъ морозъ. Поблагодарили мы начальника суда за его человЪческое отношеніе къ намъ и начали собирать свое скудное арестантское имущество. Изъ нашихъ родныхъ никто и не предчувствовалъ, что творится съ нами, и не думалъ, что завтра уже насъ не увидятъ, — по воскресеніямъ были посЪщенія родныхъ, — что не найдутъ человЪка, который 6ы имъ сказалъ, куда дЪвались мужья, отцы, братья? Одно слово — "увезли" — вотъ неразрЪшимая загадка для оставшихся дома родныхъ, загадка, разрЪшенія которой многимъ пришлось долго, долго ждать.

Не успЪли мы сложить еще, какъ слЪдуетъ, свои вещи, доставленныя намъ въ тюрьму родными, какъ явились за нами солдаты. Насъ вывели въ корридоръ. Алчно заблестЪли солдатскіе штыки и страхъ объялъ душу. На нашихъ глазахъ капралъ скомандовалъ "ляденъ"—и нЪсколько солдатъ зарядили свои винтовки. Начали карманный обыскъ, отнимая что у кого было. Но здЪсь опять, послЪдній разъ, начальникъ Пфицнеръ сослужилъ намъ хорошую службу. Онъ объяснилъ солдатамъ, кто мы и что мы, и они оставили насъ въ покоЪ.

— Что будетъ? — пролетЪло въ головахъ всЪхъ. Изъ газетъ мы уже знали кое-что изъ исторіи транспортовъ интернированныхъ. Какъ отнесутся евреи, жители города?

— Маршъ! — скомандовалъ капралъ, и вывели насъ изъ тюрьмы на улицу. Смотримъ, а на городской площади, всЪ въ черное одЪтые, стоятъ толпами евреи. Стоятъ и молча смотрятъ на насъ.

— Ухъ! если такъ набросятся на насъ! Разорвутъ въ кусочки,—мелькнуло въ головахъ арестованныхъ. На лбу появился первый потъ.

Но евреи города Турки отнеслись к позорному дЪлу ареста молча, никто не отозвался ни словомъ... Молча глазами провожали проходящихъ. Не знаю, какъ понять евреевъ? Почему они не поступили такъ, какъ ихъ братья по другимъ городамъ? Потому-ли, что боялись русскихъ козаковъ, потому-ли, что не желали рисковать на будущее собственными головами, или потому, что всЪ арестованные были люди знакомые,— нельзя опредЪлить. Но къ чести евреевъ города Турки будь сказано,—они отнеслись къ несчастнымъ по человЪчески. Какъ было съ слЪдующими транспортами - не знаю, но плохого слова я не слыхалъ. Значить, за звЪрства и насилія не всЪхъ евреевъ можно обвинять, и между ними были люди съ душой и сердцемъ.

Траурнымъ ходомъ довели насъ къ віадукту, уже недалеко вокзала. Стоитъ кучка людей, не людей, а подростковъ и мальчиковъ. Среди нихъ какая-то женщина. Подходимъ ближе.

- "На гакъ съ ними! На гакъ съ кацапами!" — заревЪло противное женское существо, стоявшее въ этой кучкЪ. Это была жена школьнаго инспектора, "украинца" Середы. Ея дикій ревъ повторила безумная, безразсудная кучка мальчугановъ, подстрекаемыхъ "дамой" изъ воспитаннаго, интеллигентнаго общества.

Въ душЪ арестованныхъ такъ и зародилась, врЪзалась въ самую глубину, ненависть, вЪчная ненависть противъ техъ бездушныхъ, безхарактерныхъ народныхъ измЪнниковъ.

ЗдЪсь колоссальный контрастъ на-лицо. Евреи, иновЪрцы, которыхъ нельзя подозрЪвать въ доброжелательности къ намъ, молча встрЪтили нашъ транспортъ, а народный измЪнникъ, къ тому женщина, посмЪла изъ своихъ устъ выпустить слово "на гакъ!" Не женское нЪжное чувство въ ея сердцЪ, а мазепинская кровожадность, заслужившая всеобщее презрЪніе не только русскаго народа, но каждаго, кто сознаетъ себя человЪкомъ!

Получивъ первый привЪтъ, транспортъ пошелъ дальше, вошелъ на станцію, эапруженную длинными поЪздами, везущими солдатъ-вЪнгерцевъ на русскія позиціи. Какой-то офицеръ указалъ направленіе, куда насъ вести въ поЪздъ. Пришлось проходить мимо длиннаго поЪзда, наполненнаго дикими монголо-венгерцами. Началась музыка. РевЪли бестіи въ сЪрыхъ формахъ, плевали, а одинъ изъ солдатъ снялъ фуражку и, оскаливъ бЪлые зубы, заворчалъ по собачьи: "грр.. грр.." и рвалъ фуражку зубами, указывая, что такъ рвалъ-бы тЪла ведомыхъ.

Наконецъ, довели транспортъ къ презначенному вагону,

— "Ауфштайгенъ!"—приказалъ капралъ. И очутились мы въ вонючемъ, грязномъ вагонЪ, въ которомъ только-что везли лошадей. Не убранъ даже калъ,—нЪтъ соломы, не то скамейки, кромЪ двухъ маленькихъ для экскортирующихъ солдатъ. Отъ противнаго запаха скоро закружилась голова.

— Какъ разъ хорошiй салонъ для тЪхъ собакъ, — замЪтилъ капралъ. И начался "пріятный" разговоръ солдатъ, глупыя, подлыя выходки, которымъ не было конца. Пришлось молчать и ждать, пока двинулся поЪздъ, и надЪяться, что, быть можетъ, будетъ пересадка въ СамборЪ и мы выйдемъ изъ вонючаго вагона.

Стало уже клониться къ вечеру, когда, наконЪцъ, двинулся нашъ поЪздъ. Еще разъ увидЪли мы черезъ открытую дверь горы турчанскаго уЪзда... СЪрымъ полумракомъ было уже окутано послЪднее село уЪзда Ясеница Замковая. На холмикЪ заблестЪли стЪны большой, красивой церкви. Тяжелый прощальный вздохъ вырвался изъ груди и мы простились съ роднымъ уЪздомъ и съ роднымъ селомъ и въЪхали въ старо-самборскій уЪздъ. Ночь не разрЪшала уже смотрЪть на пролетающія горы. По вокзаламъ приходилось стоять по нЪсколько часовъ. Утомленіе сломало, наконЪцъ, физическія силы. Нечего дЪлать, пришлось ложиться въ каль и пробовать уснуть. Спалъ ли кто? — НавЪрное нЪть! Было физически невозможно.

Рано утромъ адскій ревъ заставилъ всЪхъ подняться. Смотримъ — станція Ваневичи; значитъ сейчасъ будемъ въ СамборЪ. Толпа солдатъ, собравшись возлЪ вагона, ревЪла:

— ПовЪсить! ЗачЪмъ возить! Подложить экразитъ и къ чорту съ ними! И проч. И не вспомнишь всЪхъ солдатскихъ угрозъ, которыя сыпались по адресу интернированныхъ.

Через нЪсколько часовъ нашъ поЪздъ остановился въ СамборЪ. Новая атака озвЪрЪлой толпы, еще хуже первой. Посыпались уже камни. Солдаты закрыли дверь, а мы прислушивались къ противному реву, дрожа цЪлымъ тЪломъ, что вотъ сейчасъ въ воздухъ или всЪхъ перестрЪляютъ.

Наши надежды на пЪрЪсадку разсЪялись. Впрочемъ, къ чему пересадка? Не лучше-ли сидЪть въ закрытом вонючемъ вагонЪ въ жаркій день?

Какъ долго мы ждали, нельзя 6ыло учесть. Наконецъ, поЪздъ двинулся опять и мы поЪхали дальше, чтобы на каждой станціи встрЪчать привЪтствовавших насъ жителей края, солдат и Богъ вЪсть кого.

Жара, голодъ невыносимо чувствуются. Не даютъ Ъсть, не разрЪшаютъ выпить капельки воды.

Около четырехъ часовъ пополудни, медленно, тяжело дыша, въЪхалъ нашъ поЪздъ на станцію Перемышль. Перемышль переживалъ лихорадку. Команда уже предчувствовала, что придется отступать, а Перемышль долженъ выдержать осаду. Лихорадочная жизнь кипЪла во всЪехъ уголкахъ. Движеніе на воквалЪ огромное. Глаза наши съ любопытствомъ и страхомъ смотрЪли на все творившееся.

Вдругъ - повЪшенные. Смотримъ, не вЪримъ глазамъ, протираЪмъ, — и видимъ трЪхъ или четырехъ человЪк, повЪшенныхъ на станціи, на фонаряхъ, среди толпы передвигающагося народа. Неописуемый ужасъ охватилъ всЪхъ. Какъ? РазвЪ вЪшаютъ такъ, даже среди толпы, и тЪлъ повЪшенныхъ не снимаютъ? НавЪрное для того, чтобы на жителей навести страхъ и ужасъ.

Не хотЪлось вЪрить, но повЪшенные колыхались передъ нашими глазами. Но, какъ только нашъ поЪздъ подкатился ближе къ повЪшеннымъ, мы убЪдились, что это были сдЪланныя куклы, величиною въ человЪка, а на куклахъ красовались надписи: "царь батюшка"— "москофилъ" и проч. Стало немного легче, но непріятное впечатлЪніе осталось надолго въ душЪ.

Когда, наконецъ, нашъ поЪздъ пріостановился, скоро собралась вокругъ масса любопытныхъ солдатъ, жуликовъ и проч. сброда неисчислимое количество. Ругани, плеванию и угрозамъ не было конца. Чернь мы понимали, но никакъ не могли понять, откуда у интеллигентныхъ женщинъ Перемышля нашелся такой удивительно богатый запасъ, крайне вульгарныхъ ругательныхъ словъ и эпитетовъ, которыми осыпали насъ "дамы" наравнЪ съ жуликами и проститутками. Одичаніе — больше ничего.

— "Вылазьцье, московскіе псы!"— приказалъ подошедшій къ вагону молодой "кадетъ", лично мнЪ знакомый товарищъ по гимназіи, самборскій жидокъ, фамиліи котораго какъ на зло не могу вспомнить. Но его противная рожа въ эту минуту сильнЪе врЪзалась въ мою память, чЪмъ за все время нашей ежедневной встрЪчи въ гимназіи въ продолженіи нЪсколькихъ лЪтъ.

Насъ вывели, установили по четыре и-"маршъ" — повели на вокзалъ. Недалеко было идти, но сколько побоевъ и ударовъ пришлось намъ перенести, одинъ Богъ посчитаетъ. Сколько только многочисленные желЪзнодорожные

служащіе подарили ударовъ красными флажками, которые имЪлись у нихъ въ рукахъ. Сколько наплевались — ужасъ! Больше всЪхъ пришлось вытерпЪть свящ. Іоанну Стояловскому, вЪроятно потому, что онъ чрезвычайно высокаго роста. Мимо него не проходилъ ни одинъ жуликъ спокойно. Или ударилъ, или плюнулъ въ лицо. Чтобы, по крайней мЪрЪ, отчасти спасаться отъ многочисленныхъ побоевъ, онъ пошелъ на хитрость н сталъ горбиться и дЪлаться малымъ, чтобы по росту сравняться съ остальными и не бросаться такъ въ глаза озвЪрЪлой толпЪ. Какой-то высшій чиновникъ желЪзно-дорожной службы, на видъ очень почтенный, сЪдой, какъ голубь, съ золотымъ шитьемъ на шеЪ, толкнулъ свящ. Михаила Добрянскаго такъ силько, что если-бъ не сыновья, задержавшіе отца, Богъ вЪсть, что случилоь-бы, — какъ-разъ передвигался поЪздъ.

Завели насъ въ залу III класса, гдЪ встрЪтились мы съ транспортомъ интернированныхъ изъ Самбора, жителей Самборскаго уЪзда. Насколъко помнится, были тамъ: свящ. Василій Скобельскій изъ Пруссъ, котораго арестовали за то, что у него нашли цЪлую массу "таинственныхъ писемъ"... Таинственныя письма оказались впослъдствіи ничЪмъ другимъ, какъ только нотами, которыхъ у свящ. Скобельскаго отняли большое количество. Дальше были тамъ священники: о. Киричинскій изъ Чапель, о. Перчинскій изъ Рейтаревичъ, о. Грушкевичъ изъ Раковой, кромЪ того: д-ръ Цюкъ съ сыномъ, Айфалъ Влашинъ, Владиміръ Киричинскій, судья ГлЪбовицкій, СтрЪльбицкій, Мудрый, г-жа Ольга Байкова и еще нЪсколько человЪкъ, которыхъ не могу уже вспомнить. Разставили насъ въ двухъ углахъ, приказали молчать—не розговаривать съ транспортомъ изъ Самбора.

Оба транспорта голодные - Ъсть не даютъ. На вокзалЪ буфетъ, —пробуемъ кое-что купить, яичекъ или чего-нибудь, сельтерской воды, — не разрЪшаютъ. Спрашиваемъ — почему?

И вотъ подходитъ къ намъ молодой офицеръ и, притворяясь очень вЪжливымъ и любезымъ, на великолЪпномъ польскомъ языкЪ заявляетъ:

— Мои пановье и панье! Съ удовольствіемъ разрЪшилъ-бы я вамъ купить, что вамъ нужно и угодно, но, повЪрьте мнЪ, опасаюсь за вашу жизнь. Вы видите, какъ толпа враждебно къ вамъ настроена... Вы купите яички, а вдругъ они окажутся отравленными... Я вамъ совЪтую ничего не покупать... Я не могу ручаться, что васъ не пожелаютъ отравить...

И запугалъ насъ. Многіе, несмотря на голодъ, — больше сутокъ не Ъли, не выпили ни капельки воды. — предпочли голодать, послушавъ "доброжелательнаго" человЪка, офицера. МнЪ лично какъ-то не хотелось повЪрить словамъ офицера: откуда у буфетчика вдругъ ядъ и какъ подсыпатъ-бы онъ его въ яички и въ сельтерскую воду? Но пришлось голодать и переносить ругань проходящей толпы.

Не прошло полъ часа, какъ въ залу вошелъ „нашъ" турчанскій жандармъ, почти всЪхъ насъ арестовавшій, а днемъ раньше отвозившій въ военный судъ одного священника, котораго, по доносу мЪстнаго еврея, обвиняли въ томъ, что онъ въ церкви будто-бы собиралъ отъ своихъ прихожанъ пожертвованія на русскій Красный Крестъ и посылалъ въ Россiю.

— А съ вами что? Вы куда? — спросилъ удивленно жандармъ. Въ ТуркЪ никто не вЪрилъ, чтобы насъ имъли куда-нибудь вывезти.

— Не знаемъ, — отвЪтило нЪсколько изъ насъ.

Завязался разговоръ. Жандармъ вынулъ табакъ и угостилъ насъ, у кого уже этого, на взволнованные нервы хорошо дЪйствующаго, средства совершенно не было. Это эамЪтилъ нашъ капралъ. Начался споръ между жандармомъ и эскортирующимъ капраломъ; а когда жандармъ заявилъ, что онъ насъ арестовалъ, что мы всЪ не арестанты, а невиновные люди, только временно интернированные, — это настолько взбЪсило власть имЪющаго капрала, — къ сожалЪнію, русскаго мужика изъ подъ Самбора, — что онъ весь красный отъ злости побЪжалъ въ команду отрапортовать, что какой-то жандармъ сговаривается съ "москалефилами". Результатомъ доноса было то, что жандарма на мЪстЪ арестовали и отвели въ тюрьму, въ которой, какъ мы позже узнали, пока дЪло разъяснилось, просидЪлъ онъ нЪсколько сутокъ.

Стало уже вечерЪть, когда вывели насъ на перонъ. Значить, Ъдемъ дальше, Богъ вЪсть куда.

— Куда? — спросилъ капралъ знакомаго намъ жиденка-Кадета.

— Куда ? Воть тамъ свиной возъ. Туда ихъ, свиней, загнать! — приказалъ "герой" іюдина племени и, довольный своей "остроумной" шуткой, разсыпался громкимъ смЪхомъ. Окружаюшая толпа, довольная этимъ предложеніемъ, заревЪла неистово : „Въ свиной, пусть тамъ лежатъ, какъ свиньи"!

Наконецъ, завели насъ все-таки въ обыкновеннный товарный вагонъ, съ тЪмъ только удобствомъ, что тамъ нашлись скамейки и солома. Подъ адскій крикъ толпы двинулся поЪздъ дальше. По станціямъ продолжалась извЪстная исторія. Мы поневолЪ привыкли къ этому и уже не обращали на это вниманія. Грозный моментъ послЪдовалъ только на слЪдующій день, на одной изъ станцій западной Галичины, гдЪ пришлось намъ встрЪтиться съ транспортомъ раненыхъ австро-венгерскихъ солдатъ и русскихъ, военно-плЪнныхъ. Если-бы не усиленная охрана, навЪрное не миновала-бы насъ исторія, случившаяся съ транспортомъ 46 человЪкъ въ Бакунчинахъ возлЪ Перемышля, посЪченныхъ венгерцами въ кусочки.

Въ тотъ-же день, послЪ обЪда, очутился нашъ транспортъ гдЪ-то на Мазурахъ, на станціи, кажется, Циха. Прошло полныхъ двое сутокъ, а у насъ во рту еще ничего не было. Голодъ, жажда невыносимые, жара,—отнимали послЪднія силы. Кто покрЪпче, просилъ воды для обомлЪвающихъ. Отказали.

— Арсенику (мышьяку) имъ, а не воды, — кричала толпа.

Вдругъ случилось то, чего мы не ожидали. Къ возу подошла какая-то дама, полька, съ краснымъ крестомъ на рукЪ. Это былъ единственный человЪкъ на цЪломъ пути черезъ Галичину, отнесшійся къ намъ по человЪчески. Узнавъ, въ чемъ дЪло, она приказала сейчасъ подать намъ воды.

— Арсенику, арсенику! — кричала толпа и хотЪла помЪшать благородной женщинЪ въ исполненіи ея сестринаго долга. Кто-то изъ услужливыхъ позвалъ коменданта станціи Тотъ прибЪжалъ и грубымъ образомъ вытолкнулъ кружку съ водой, которую какъ-разъ подавали кому-то изъ транспорта. Но здЪсь послЪдовала неожиданность. Энергичная женщина посмотрЪла грозно на офицера, подняла величественно руку и рЪшительнымъ, повелЪвающимъ, а одновременно нЪжнымъ голосомъ, указывая пальцемъ на вокзалъ, приказала:

— Извините, господинъ! Тамъ вашъ долгъ! ЗдЪсь я. ЗдЪсь мое мЪсто! ЗдЪсь служба Краснаго Креста, который не знаетъ ни друга, ни врага, ни измЪнника, а только человЪка. — И, обратившись къ служащимъ Краснаго Креста, прибавила нЪжно : Дайте-же несчастнымъ воды!

Слова благородной женщины подЪйствовали на офицера и толпу оглушающе, подавляюще. Первый замялся, покраснЪлъ, что-то пробормоталъ въ оправданіе своего нечеловЪческаго и неофицерскаго поступка, улетучился, толпа же скоро послЪдовала его примЪру. Мы напились воды, вздохнули, а черезъ нЪсколько минутъ поЪздъ увозилъ насъ дальше и дальше, а вмЪстЪ съ нами безграничную благодарность по отношенію къ женщинЪ-человЪку, о которой не суждено намъ было узнать, кто она такая?

Поздно ночью — Краковъ. Что будетъ? Слухи ходили уже раньше, что въ КраковЪ ведутъ транспорты съ вокзала въ арестъ "подъ телеграфъ" почти черезъ цЪлый городъ и что этотъ путь — это настоящая Голгофа, что со стороны краковскихъ бандитовъ приходится переносить ужасныя издЪвательства. При самой мысли объ этомъ мы дрожали.

Насъ вывели изъ вагоновъ и уставили на перонЪ. По телефону спрашиваютъ, что съ нами дЪлать? Вокругъ насъ сильный кордонъ полиціи. ЖелЪзно-дорожные служащіе, какъ хищные волки, начали тоже собираться.

— Выржнонць кабанувъ! — началъ одинъ.

— Пошелъ вонъ! Не твое дЪло! Смотри тамъ колесо! — загремЪлъ рЪшительно одинъ изъ полицейскихъ, навЪрное русскій галичанинъ, — вЪдь тамъ служили полицейскими и дЪти нашей Руси.

Его голосъ сразу обезкуражилъ мазурчиковъ, которые, что-то бормоча, разошлись. Мы молча ожидали рЪшенія и наблюдали за полицейскимъ, охранявшимъ насъ отъ побоевъ, плеванія, ругани и проч., и въ его добрыхь чертахъ находили, что онъ непремЪнно — наша кровь, кровь русская. Молча, мы мысленно были ему благодарны.

Черезъ полчаса пришелъ приказъ оть крЪпостной команды:

— "Айнвагониренъ — нахъ Терезіенштадъ". — Мы очутились опять въ поЪздЪ, но, чудо, на этотъ разъ — глазамъ не хотълось вЪрить —въ пассажирскомъ.

Раннее солнце привЪтствовало насъ уже на землЪ родного брата-страдальца чеха. ВъЪхали на чешскую землю.

Третьи сутки не Ъли, голодные, утомленные, но желаніе видЪть землю брата - чеха, въ то время несшаго одинаковый съ нами крестъ испытанія, и удобство пассажирскаго вагона прибавили намъ силы. Мы смотрЪли на великолЪпныя поля, сады, веси, села, горы, долины этой красивой братской земли.

Скоро мы очутились въ какомъ-то большомъ городЪ. ВеликолЪпный, чистенькій, несмотря на военное время, вокзалъ сдЪлалъ очень пріятное впечатлЪніе. Не помню названія. На станціи большое движеніе, масса народа, масса поЪздов. Какой-то чешскiй полкъ, въ австрійской, понятно, формЪ, Ъдетъ на позицію, противъ Россіи. Мы съ любопытствомъ наблюдаемъ все, а мысленно спрашиваемъ: Какъ будетъ здЪсь? Какъ отнесутся къ намъ братья чехи? Будутъ бить, плевать, ругать и камнями бросать, какъ, поляки и измЪнники "мазепо-украинцы"?

Скоро возлЪ нашего поЪзда собралась кучка чеховъ въ штатскомъ и военномъ платьЪ.

— Вы что за люди? Откуда Ъдете? Куда везутъ? Вы плЪнные изъ Россіи? — спрашиваютъ.

— НЪтъ, — отвЪчаемъ, — мы австрiйскiе граждане, но виноваты въ томъ, что русскіе, что русскій языкъ наша родная рЪчь, — и вотъ за это вЪзутъ насъ, какъ интернированныхъ, куда-то въ Терезіенштадъ.

— Въ Терезинъ, - исправилъ какой-то солдатъ, — не бойтесь, тамъ живутъ тоже чехи. Тамъ вамъ будетъ хорошо.

Собралось скоро еще больше людей, интересуясь нами, разспрашивая обо всемъ. А когда узнали, что Ъдемъ мы уже третьи сутки не Ъвши, не пивши, — послышался громкій голосъ протеста и проклятій по адресу техъ, кто виноватъ, и зашевелились всЪ. Скоро появились, въ красивыхъ національныхъ костюмахъ, дъвушки съ корзинами въ рукахъ и накормили насъ. Мало того, намъ дали столько, что мы и въ тюрьму привезли. Давали не только здЪсь, но почти на каждой станціи, пока не доЪхали до Терезина.

Въ толпу вбЪжал какой-то чехъ — солдатъ изъ транспорта, отправляемаго на позицію. Молодой человЪкъ былъ немного навеселЪ. Пробравшись къ самому вагону, онъ спросилъ: — Что это за люди, за что и куда ихъ везутъ ?

— А, руссове — наши братья! Здравствуйте ! — закричалъ - радостно, круто повернулъ и побЪжалъ на вокзал. Не прошло и пяти минутъ, смотримъ, а нашъ солдатъ, несетъ пива и издали кричитъ :

— Братья руссове! Пейте чешское пиво и не бойтесь ничего! Мы Ъдемъ на войну, на Россію! Не бойтесь! Войну выиграемъ — прійдемъ и освободимъ, васъ изъ тюрьмы! — Молодой человЪк такъ разошелся, что все время,- пока нашъ поЪздъ не тронулся дальше, носилъ намъ пиво. Наша стража молча смотрЪла на все, что происходило, не смЪла мЪшать. Что творялось въ ихъ душахъ и сердцахъ, когда сравнивали "встрЪчи" въ ГаличинЪ съ встрЪчами въ Чехіи, не трудно угадать. Заговорили дружно съ арестантами, даже прослезились... Самъ капралъ сквозь слезы заявилъ: "Да, простите мнЪ, я согрЪшилъ, я тоже русскій, я членъ о-ва Качковскаго, "Русской Дружины", но меня раньше взяли на службу. Простите мой гръхъ!" — просилъ кающійся капралъ.

— Богь тебя проститъ, — отвЪтилъ кто-то изъ священниковъ. — Въ будущемъ не грЪши. Помни, что русскій ты воздухъ вдыхалъ , что русскій отецъ, тебя качалъ, что русская мать вскормила... Сейчасъ время грознаго испытанія русскаго народа... ты на службЪ, но помни, что ты сынъ Руси!..

Тернистый путь Голгофы въ ГаличинЪ превратился въ Чехіи въ тріумфальный походъ для тЪхъ, кто шелъ за Русь въ тюрьму.

Насъ понять, намъ сочувствовать могли только братья-чехи. И имъ во время войны пришлось выпить не малую чашу горя, не мало сыновъ чешскаго народа отдало жизнь свою на позорных висЪлицахъ, не мало томилось по тюрьмамъ австро-венгерской имперіи.

На дальнЪйшемъ пути черезъ Чехію не было почти станціи, гдЪ-бы намъ не дали кое-чего, по крайней мЪрЪ, братскаго привЪта и добраго слова. Давали намъ и цвЪты, а въ КолинЪ, гдЪ имЪется извЪстная фабрика шоколада, красавицы колинскія шоколадомъ прямо насъ забросали; правда, львиная часть шоколада попалась на долю тЪхъ интернированныхъ, кто помоложе, кто покрасивЪе, и это понятно — молодыя — молодымъ.

Черезъ Прагу, золотую чешскую Прагу, проЪхали мы мимолетомъ, почти не остановившись. Только верхамъ величавыхъ храмовъ поклонились мы привЪтственно, передавъ имъ братскій привътъ и поклонъ.

Солнце уже собиралось на сонъ, когда нашъ турчанскій и самборскій транспорты вошли въ кръпость Терезинъ. Насъ помЪстили въ кавалерійской казармЪ. Началась жизнь заточенцевъ.

ГлЪбъ Соколовичъ. ("Русскiй Голосъ", 1924г., н-ръ 1-5.)

Яворовскій уЪздъ.

Въ Яворовскомъ уъздЪ были арестованы и вывезены въ глубь страны слЪдующія лица: священники Григорій Журавецкій изъ с. Дорогомышля съ двумя сыновьями, В.Ольшанскій изъ Завадова и Іоаннъ Подляшецкій изъ Кобыльницы Волошской, учитепь Н. Плешкевичъ изъ Наконечнаго и крестьяне И. РЪковный, А. Музыка и М. БарандЪй изъ Старискъ, Н. Химка и В. Флянъ изъ Стар. Яжева.

Священника Подляшецкаго арестовали мадьяры при слЪдующихъ обстоятельствахъ: во время богослуженія вошелъ въ церковь мадьярскiй солдатъ и съ револьверомъ въ рукъ подошелъ черезъ царскія врата къ священнодЪйствующему со словами: "Аtreten, vоrwarts mаrsсh!" Когда свящ. Подляшецкiй пытался уговорить солдата подождать до окончанія обЪдни, тотъ закричалъ: "Маrsch! Вefehl ist Вefehl!" — и приказалъ слЪдовать немедленно за нимъ. Свящ. Подляшецкій повиновался и безъ шапки и верхней одежды былъ отправленъ въ яворовскую тюрьму.

Г. Яворовъ.

На основаніи доноса мазепинцевъ въ ЯворовЪ были арестованы мЪщане П. Вербенецъ и И. Максимовичъ. Характерно, что при арестахъ русскихъ людей присутствовали почти всегда, кромЪ жандармов, также мазепинскiе "сiчовики". При арестЪ указанныхъ мЪщанъ присутствовалъ "січовикъ" Шавала. Другой мазепинецъ, А. Волощакъ, донесъ мадьярамъ на оставшагося на свободЪ студента А. П. Вербенца, что онъ "руссофилъ", но тотъ, къ счастью, вовремя скрылся.

По почину мазепинцевъ была также розгромлена въ ЯворовЪ русская бурса и арестованы священники: Подляшецкій изъ Кобыльницы, Крушинскій изъ Бунева и Головка изъ Нов. Яжева. ПослЪдняго посадили въ тюрьму, несмотря на тяжелую болЪзнь. КромЪ того, было арестовано множество крестьянъ и мiрской интеллигенціи, въ томъ числЪ студ. Подляшецкій и учитель Кульматицкiй изъ Наконечнаго.

Ярославскій уЪздъ.

Судья П. Д—ій, успЪвшій побывать почти во всЪхъ селахъ на правомъ берегу Сяна и собравшій также нЪкоторыя свЪдЪнія о селахъ на лЪвомъ берегу рЪки,

нарисовал печальную картину разоренiя, какую представлялъ изъ себя въ началЪ войны Ярославскій уЪздъ. Продолжительныя сраженія на рЪкЪ Сянъ и звЪрское отношеніе австрійцевъ къ русскому населенію края оставили на немъ свой отпечатокъ. Чтобы представить себЪ положеніе этого уЪзда, достаточно будетъ указатъ на фактъ, что, по собраннымъ на мЪстахъ г. Д - имъ свЪдЪніямъ, въ 10 селахъ австрійцы сожгли умышленно 858 хозяйствъ въ селахъ Ветлинъ, Высоцко, Ниновичи, Святое, Задуброва, Сосница, Маковиско, Монастырь, Черв. Воля и Вязовница. Какъ и въ другихъ уЪздахъ, такъ и въ Ярославскомъ производились массовые аресты, причемъ дЪтельное участіе въ нихъ принимали нЪкоторые изъ мЪстныхъ польскихъ ксендзовъ.

И такъ, въ с. СуроховЪ были арестованы 5 крестьянъ, въ с. Ветлины свящ. О. Дорикъ и 13 крестьянъ.

Въ послъднемъ селЪ австрійцы сожгли умышленно значительное число крестьянскихъ усадебъ, по очереди поджигая ихъ соломенныя крыши одну за другой. На всЪ просьбы крестьянъ они отвЪчали только: "ты москаль". Такимъ-же образомъ были сожжены всЪ выше упомянутыя села, а кромЪ того с. Лазы и Грабовцы. Въ с. ВысоцкЪ былъ арестованъ свящ. И. Станчакъ и 11 крестьянъ, изъ которыхъ четверо были освобождены впослЪдствіи русскими войсками. Въ с. Лазахъ было арестовано 70 крестьянъ и свящ. И. Маковей, котораго потомъ освободили русскіе солдаты изъ тюрьмы въ ХировЪ.

Въ арестахъ крестьянъ въ с.Ляшкахъ принимали дЪятельное участіе мЪстные ксендзы Завиша и Новотарскiй, а также жители П. Стадникъ, В. и К. Ребусы и ВойтЪховскій. Аресты русскихъ крестьянъ являлись всегда результатомъ совЪщаній этихъ "дЪятелей на рубежахъ" съ жандармами. Толпы русскихъ людей, опасаясь арестованія, являлись каждый день на латинскомъ приходствЪ, причемъ дажЪ крестьянки рим.-кат. обряда приходили просить о пощадЪ для своихъ мужей, русскихъ. Однако, они получали одинъ отвЪтъ: "Да, ты полька, но твой мужъ русскій". И аресты продолжались дальше безъ всякой пощады.

Дальше были арестованы: въ с. Ниновичахъ свящ. О. ПЪхъ и 10 крестьянъ, въ с. Грабовцахъ свящ. И. Рудавскій и 20 крестьянъ. Въ последнемъ селЪ были, кромЪ того, казнены шесть крестьянъ: И. Якимецъ, И. Яворскій, И. Шостачко, И. Кошка, Н. СмигоровскІй и А. Гардый. Казнили ихъ на основаніи доноса мЪстнаго еврея, будто-бы они имЪли у себя оружіе. Безъ допроса и суда, а даже безъ обыска, ихъ арестовали, затЪмъ привязали въ оградЪ церкви къ деревьямъ и казнили на глазахъ согнанныхъ изъ села крестьянъ, въ присутствіи ихъ женъ и дЪтей. Отступая подъ нажимомъ русскихъ войскъ, австрійцы подожгли также церковь, не позволяя даже прихожанамъ спасать церковную утварь.

Въ с. БобровкЪ были арестованы двое крестянъ, въ с. СурмачевкЪ одна крестьянка, въ с. РудавЪ — свящ. И.Наклоновичъ и одинъ крестьянинъ, въ с. МолодичЪ - 11 крестьян, въ с. МаковискЪ - 18 крестьян, причемъ аресты производились по доносу мЪстнаго священника мазепинца Н. Крайчика, угрожавшаго крестьянамъ въ церкви смертною казнью за "руссофильство". Въ с. МонастырЪ были арестованы свящ. А. Рудавскій и четверо крестьянъ, въ с. Червонной ВолЪ были казненъ крест. П. Куца за разговоръ съ русскимъ солдатомъ.

Въ с. Святомъ былъ арестованъ свящ. А. Гайлукевичъ и 8 крестьянъ. Значительная часть этого села была сожжена и разграблена австрійцами, а четверо крестьянъ были убиты во время боя. Въ церкви стояла кавалерія въ продолженіи двухъ нЪдЪль, причемъ солдаты накрывали лошадей церковными ризами, рЪзали въ церкви коровъ, а изъ церковныхъ оконъ дЪлали въ окопахъ двери. Отступая изъ села, австрійцы, наконецъ, взорвали церковь.

("Прикарп. Русь", 1914 г., N 1505).

С.Ветлинъ.

Въ 1914 г. въ с. ВетлинЪ были арестованы и сосланы въ Талергофъ слЪдующія лица:

1) Никита Блищакъ, б. псаломщикъ въ Нижанковичахъ, 2) Иванъ ПапЪрникъ, столяръ, 3) свящ. Федоръ Дорикъ, 4) д-ръ Романъ Дорикъ, врачъ (умЪръ 2 февр. 1915 г. въ ТалергофЪ), 5) Константинъ Осьмакъ, 6) Максимъ Головка, 7) Михаилъ Савула, 8) Иванъ Поповичъ, 9) Федоръ Зубикъ (умеръ 4 ноября 1914 г. въ ТалергофЪ), 10) Илья Блищакъ, 11) Федоръ Бартышко, 12) Федоръ Макаръ, 13) Григорій Шафрановичъ, 14) Иванъ Школьникъ (умеръ въ Талерг. 29 марта 1915г.), 15) АлексЪй Блищакъ, 16) Кириллъ Столяръ, 17) Иванъ Чирка, 18) его жена Анна Чирка и 19) Иванъ Гусакъ.

Сообщеніе Никиты Блищака.

Во время мобилизаціи въ 1914 г. я прiЪхал изъ Нижанковичъ въ родную деревню. Въ виду возникшей въ то время въ ВетлинЪ эпидеміи дезинтеріи, мнЪ запретили выЪзжать изъ села, однако, когда мЪстные жандармы стали обращать на меня слишкомъ большое вниманіе, я все-таки, несмотря на запрещеніе, уЪхалъ обратно въ Нижанковичи.

Но тутъ-то я попалъ изъ огня да въ полымя. ЗдЪсь у меня произвели обыскъ, причЪмъ нашли въ сундукЪ письма отъ моего бывшаго школьнаго товарища И.Славяка, служившаго хористомъ въ русскихъ императорскихъ театрахъ въ ПетербургЪ, а въ одномъ изъ нихъ, писанномъ изъ Крыма, выловили даже подозрительную фразу: „я пребываю теперь съ Его Величествомъ въ Крыму". Въ результатЪ обыска меня арестовали и перевели въ Перемышль, гдЪ помЪстили меня въ городской тюрьмЪ вмЪстЪ съ уголовными преступниками. Въ камерЪ помЪстили со мной также агента сыскного отдЪленiя Оснака, однако, послЪдній, не узнавъ отъ меня ничего интереснаго, оставилъ тюрьму черезъ два дня.

Военный судъ обвинялъ меня въ перепискЪ съ врагами Австріи, въ шпіонствЪ, дезертирствЪ и получкЪ рублей, соотвЪтственный же доносъ былъ подписанъ украинофиломъ Иваномъ Жуковскимъ изъ Нижанковичъ. Судъ приговорилъ меня къ разстрЪлу, однако, благодаря наступленію русскихъ на Перемышль, меня вывезли въ спЪшномъ порядкЪ въ Талергофъ, гдЪ, взамЪнъ смертной казни, опредЪлили меня на военную службу и отправили на позицію.

Н. Блищакъ.

Сообщеніе Ивана ПапЪрника.

Въ первую очередь жандармы арестовали въ с. ВетлинЪ меня, Константина Осьмака и Максима Головку и, продержавъ насъ трое сутокъ въ ЯрославлЪ, отправили, вмЪстЪ съ 150-ю другими политическими арестованными изъ Ярославскаго уЪзда, въ Нижнюю Австрію, — сначала въ Герцогентъбургъ, а затЪмъ въ Талергофъ.

По дорогЪ били насъ на станціяхъ палками и камнями, въ особенности въ ТарновЪ, гдЪ чрезвычайно усердничали мЪстные мазуры, — и только благодаря гуманности сопровождавшаго насъ жандарма-чеха, мы вышли изъ этихъ передрягъ сравнительно цЪло. На жел.-дорожномъ вокзалЪ въ ВЪнЪ снова повторилось нападеніе на наши вагоны. Между прочимъ, одинъ изъ крестьянъ высунулъ голову черезъ окно и просилъ воды; тутъ подошедшій офицеръ съ ловкостью клоуна приложилъ къ головЪ наивнаго крестьянина тросточку и, обернувъ ее нЪсколько разъ, вырваль у него такимъ образомъ цЪлый клокъ волосъ.

Въ Талергофъ пріЪхали мы 3 октября и уже на слЪдующій день я видЪлъ, какъ священникъ въ парЪ съ евреемъ тащили телЪжку съ водою...

С. Теплицы.

Въ с. Теплицахъ были арестованы и вывезены в Талергофъ крестьяне:

Иванъ П. Кроль, Михаиль Федирко, Онуфрій Сквечесъ, Иванъ Сопилко, И. Кархутъ, Яковъ Пихъ и Иванъ Калинъ. Трое изъ нихъ умерли въ ТалергофЪ.

Изъ кровавыхъ дней.

Сообщеніе о. Иннокентія Рудавскаго.

[ Позволяемъ себЪ заимствовать изъ перемышльской газеты "Украiнський Голос" (за 1923 г. н-ра 50-51) эту потрясающую, основанную на достовЪрнЪйшихъ свидЪтельскихъ показанiяхъ картину австрiйскихъ звЪрствъ, содЪянныхъ осенью 1914 г. по отношенiю къ русскимъ жителямъ с. Сосницы, Ярославскаго уЪзда. ]

Это происходило въ с. СосницЪ, Ярославскаго уЪзда, осенью 1914 г.

Еще не затерлись на грязныхъ дорогахъ слЪды отъ телЪгъ русскихъ орудій, еще въ ушахъ людей не заглохъ гулъ крЪпостной пальбы, а уже сама природа предвЪщала какое-то бЪдствіе. Съ дремучихъ полей надвигался на село холодный туманъ. Непонятный ужасъ охватывалъ людей.

Только-что, послЪ трЪхнедЪльной осады, отступили русскіе отъ перемышльской крЪпости за р. Сянъ, а уже вслЪдъ за ними шли австрійскiя патрули. Изъ густого тумана подвигались за ними боевыя цЪпи, стрЪляя по мальчикамъ, которые вышли на поле и собирали въ размокшихъ окопахъ разстрЪлянныя патронныя гильзы.

Патрули искали русскихъ вездЪ. ПерЪтрясали у людей всЪ кровати, шарили по сундукамъ и печамъ и спрашивали грозно: "где руссъ?". Поразставляли караулы, никому не позволяли выйти ни въ поле, ни на дорогу, угрожая въ противномъ случаЪ смертью.

На другой день своего пребыванія въ СосницЪ, т. е. 13 октября 1914 г., занялись мадьяры выискиваніемъ подозритЪльныхъ лицъ, то-есть, „москвофиловъ", или, какъ они говорили, "руссовъ". Этотъ день 13 октября 1914 г. останется на вЪки памятнымъ для тЪхъ, родные которыхъ пали жертвой мадьярскаго звЪрства и злобы мЪстныхъ евреевъ.

По ложному доносу еврея Саула Рубинфельда и его семьи, мадьяры схватили тогда 6 крестьянъ : Ивана Шостачка, Илью Яворскаго, Илью Якимца, Ивана Кошку, Николая Смигоровскаго и Андрея Гардаго. Первыхъ четырехъ связали веревками по рукамъ и попривязывали къ вербамъ, гдЪ на дождЪ и холодЪ промучились они до 8 ч. вечера. На ихъ сдавленныя веревками руки жутко было глядЪть. Веревки въЪлись въ тЪло такъ, что ихъ совсЪмъ не было видно, а только одно напухшее, черное тЪло. Съ нЪкоторыхъ рукъ стекала кровь.

Двоихъ изъ арестованныхъ крестьянъ — Андрея Гардаго и Николая Смигоровскаго привязали мадьяры за руки къ сЪдламъ своихъ лошадей, причемъ они должны были бЪжать-волочиться такъ съ ними въ сосЪднее село Задуброву и обратно, всего 4 километра. Очевидцы плакали и убЪгали, когда слышали ихъ крики и стоны. Феодоръ Савка, услышавъ этотъ плачъ, вышелъ на порогъ своего дома, и за это схватили его мадьяры тоже, говоря, что онъ шпiонъ. Связали его съ Гардымъ у Станислава Шиманскаго, подъ крыльцомъ котораго, подъ водосточной трубой, онъ и пролежалъ, избитый и распухшій, всю ночь на дождЪ. На него, кромЪ того, по его разсказамъ, лили холодную воду, плевали и бросали кости, говоря: "Ты шпіонъ, москвофилъ". А онъ — бЪдный помЪщичій батракъ, неграмотный, на одинъ глазъ слЪпой.

Илью Якимца, передъ домомъ котораго привязали упомянутыхъ четырехъ крестьянъ, какой-то фельдфебель-еврей до крови билъ по лицу и копалъ ногами, когда-же онъ, потерявъ сознанiе, упалъ, привязали его тоже къ дереву, а затЪмъ уничтожилн на глазахъ все его имущество: вывели весь его скотъ и забрали изъ клуньи весь хлЪбъ. Его жену, дЪтей и старуху - мать заперли въ кладовой и продержали подъ стражей два дня, не давая имъ все время ничего Ъсть, такъ что 11-лЪтняя дочь его Анна отъ голода упала въ обморокъ. И при этомъ они не знали — гдЪ отецъ и что съ нимъ происходитъ? Очевидецъ Дмитрій Качоръ свидЪтельствуетъ, что Якимца избили до такой степени, что онъ весь распухъ и почернелъ, какъ уголь, - нельзя его было узнать. А били его будто-бы за то, что нашли у него какую-то еврейскую книгу, которую, может быть, оставили у него во время бЪгства русскіе или занесли даже сами австрійскіе солдаты. Каждому изъ арестованныхъ предъявляли какую-нибудь ничЪмъ неоправданную вину. Такъ, напр., Ивана Шостачка, 70-лЪтняго старика, обвиняли въ томъ, будто-бы онъ имЪлъ зарытое въ своемъ полЪ, гдЪ за день до того стояла русская батерея, орудіе, изъ котораго стрЪлялъ по австрійскимъ войскамъ.

Илья Яворскiй, бЪдный громадскій пастухъ, отецъ 5-ти малЪнькихъ дЪтей, имЪлъ одну корову. Еще въ августЪ 1914 г., во врЪмя похода австрійскихъ войскь въ Россію, попросилъ онъ австрійскаго поручика замЪнить ему эту корову на лучшую. Поручикъ, при свидЪтелЪ МихаилЪ Кульчицкомъ, согласился на это, но потребовалъ доплаты 20 коронъ, которыя Яворскій и уплатилъ, занявъ ихъ у сосЪда Дмитрія Качора. А еврей Саулъ Рубинфельдъ въ октябрЪ воспользовался этимъ и заявилъ мадьярскимъ солдатамъ, что Яворскій укралъ австрійскую корову. „Это воръ, ихъ здЪсь естъ еще больше", — говорилъ Рубинфельдъ въ домЪ Ильи Якимца коменданту; слышали это жена, Ева Якимецъ, дЪти и Дмитрій Качоръ.

Когда схватили Ивана Кошку, бЪднаго работника, который въ то время молотилъ въ сараЪ хлЪбъ, жена его Елена побЪжала посмотрЪть — гдЪ онъ и что съ нимъ происходитъ? УвидЪвъ, что мужъ, привязанный къ дереву, еле дышетъ, она стала просить солдатъ, чтобы сняли съ него веревки. Но тутъ прибЪжалъ Рубинфельдъ. При видЪ Елены Кошко онъ указалъ на нее пальцемъ и сказалъ: "Это воровка, жена того "москвофила", берите ее!" И ее сейчасъ-же привязали вмЪстЪ съ мужчинами къ дереву, босую, въ лЪгкой одежЪ. Она разсказываетъ, что евреи Саулъ и Мехель Рубинфельды все время бЪгали передъ ея глазами между войскомъ туда и обратно, а еврейка, жена Саула Рубинфельда, сидЪла въ Якимцевомъ огородЪ и смотрЪла на все это съ улыбкой. Она-же разсказываетъ дальше, что вечеромъ австрійскіе солдаты и евреи, держа въ рукахъ зажженныя свЪчи, свЪтили ими каждому изъ привязанныхъ къ деревьямъ крестьянъ въ глаза, какъ-бы намЪреваясь ихъ выжечь. У 70 - лЪтняго старца Ивана Шостачка смЪшались слезы съ кровью, которая текла у него изъ глазъ. Этотъ послЪдній плакалъ больше всЪхъ и очень просилъ солдатъ, а евреи ходили вокругъ мучениковъ и издЪвались надъ ними.

Больше всЪхъ страдалъ Шостачко. Когда его дочь, Юлія Кульчицкая, пришла къ евреямъ съ просьбой освободить старика, подарить ему жизнь, послЪдніе начали ссориться между собою, а еврейка, жена Мехеля Рубинфельда, заплакавъ, сказала ей: „Кульчицкая, не плачьте, вашего отца отпустятъ, мы знаемъ, что онъ ни въ чемъ не виноватъ".

Дмитрій Качоръ былъ тоже привязанъ кь дереву. Онъ зналъ нЪмецкій языкъ и понялъ изъ разговора евреевъ съ солдатами, что его ждетъ. Онъ умолялъ ихъ отпустить его, и за то, что онъ понималъ по-нЪмецки, его дЪйствительно отвязали и, давъ 25 розогъ, отпустили домой.

Къ задержанной солдатами ЕленЪ Кошко прибЪжали съ плачемъ ея дЪти. Благодаря имъ, ей была подарена жиань и ее освободили, но предварительно избили такъ, что она заболЪла и съ тЪхъ поръ совсЪмъ потеряла здоровье. Она разсказываетъ, что поздно вечероиъ, кромЪ упомянутыхъ двухъ евреевъ, къ арестованнымъ пришелъ также войтъ Михаилъ Слюсаръ, а также Панько Василина, который въ полдень вмЪстЪ съ солдатами ходилъ за ея мужемъ Иваномъ Шостачкомъ. ПослЪ прихода Слюсара и Василины ее избили и отпустили, а остальныхъ мучениковъ отвязали отъ деревьевъ и куда-то увели.

Очевидцы говорятъ, что до ухода Юліи Кульчицкой евреи, послЪ краткаго совЪщанія, просили коменданта, чтобы отпустилъ Шостачка, на что онъ, разсердившись, отвЪтилъ: „Раньше вы его обвиняли, а теперь просите за него? Хорошо, я его отпушу, но вмЪсто него повЪшу васъ!"

Юлія Кульчицкая, въ надеждЪ, что ея отца отпустятъ, поспЪшно ушла домой и сообщила дЪтямъ, что скоро возвратится дЪдъ. Она велЪла имъ молиться за него я за отца, котораго раньше еще вывезли куда-то далеко въ Талергофъ...

Вечеромъ въ 8 ч. привели всЪхъ 6 арестованныхъ въ штабъ, гдЪ надъ ними опять издЪвались и , между прочимъ, лили имъ за вороть горячую воду. А затЪмъ, связавъ ихъ снова по рукамъ, погнали ихъ для выслушанiя неправеднаго, отъ имени имени австрійскаго цЪсаря, смертнаго приговора. Пригнали ихъ на площаль возлЪ церкви, гдЪ уже собрался народъ, сгоняемый солдатскими шашками изъ ближайшихъ домовъ. Сгоняли всЪхъ, старыхъ и молодыхъ, идти къ церкви смотрЪть на людскія мученiя. НЪкоторыкъ людей повыгоняли таки босыхъ, со сна, другіе-же прибЪжали въ однЪхъ рубахахъ и въ страхЪ ожидали чего-то ужаснаго. Вдругъ блеснулъ свЪтъ, изъ приходского дома появилась одна лампа, другая, а съ ними множество вооруженныхъ солдать, которые тотчасъ-же окружили народъ со всЪхъ сторонъ. Среди солдатъ увидЪлъ собравшійся народъ бЪдныхъ страдальцевъ, которые еще въ послЪднюю минуту искали спасенія. Просили, умоляли, — но все напрасно. Согласно разсказу внучки Шостачка, Евы Кульчицкой, этотъ послЪдній, старшій церковный братчикъ, вновь обратился къ стоявшему тутъ-же Саулу Рубинфельду съ просьбой: "Шольку, почему не даешь мнЪ умереть своею смертью? что я тебЪ сдЪлалъ? иди къ дЪтямъ, возьми все мое имущество, только подари мнЪ жизнь!" Но Рубинфельдъ только улыбнулся и отвернулся. Старикъ опустилъ голову, слезы потекли у него изъ глазъ. Въ свою очередь, Яворскій и Якимецъ, увидЪвъ въ толпЪ Григорія Качора. хотЪли что-то сказать ему, но этого имъ не разрЪшили. Пришелъ какой-то фельдфебель и прочелъ приговоръ. ВозлЪ него стоялъ генералъ 1-го мадьярскаго пЪх. полка. Приговоръ гласилъ: „Присуждены къ смертной казни за то, что стрЪляли по австрійскимъ войскамъ". Тутъ-же явились палачи и началась экзекуція...

Шостачко пошелъ на казнь первый. Шелъ съ молитвою къ Пречистой ДЪвЪ на устахъ. Къ нему подбЪжали палачи, забросили ему на шею веревку, подтянули, но... веревка порвалась и старикъ упалъ на землю, продолжая дальше шептать молитву. Схватили его второй разъ, но опять веревка порвалась.

Присутствовавшія женщины теряли чувства, а испуганные мужчины бросились бЪжать. Солдаты стрЪляли по нимъ. Степанъ Качоръ, присутствовавшій при событіи, убЪжалъ дальше всЪхъ, а солдатъ гнался за нимъ и стрЪлялъ; затЪмъ онъ спрятался въ погребъ, такъ что солдатъ не зналъ — куда онъ дЪвался? Въ погребЪ онъ и просидЪлъ до утра. А между тЪмъ Шостачко сорвался еще третій разъ, послЪ чего разсвирипЪвшіе палачи задушили его, наконецъ, колючей проволокой...

Второй подвергся казни Иванъ Кошка, подъ которымъ веревка тоже порвалась дважды, За нимъ шелъ Илья Яворскій, а остальные шептали молитву и въ послЪдній разъ смотрЪли на своихъ знакомыхь. ПослЪ Яворскаго повЪсили Якимца, затЪмъ Смигоровскаго и, наконецъ, Гардаго, а оставшіеся зрители, опасаясь подобной-же участи, начали разбЪгаться.

Еще вздрагивали тЪла повЪшенныхъ въ смертныхъ судорогахъ, а палачи не дали имъ даже застыть, только тутъ-же, въ одеждахъ, въ кожухахъ, побросали ихъ по-двое въ вырытыя ямы. Антонъ Ференцъ, Андрей Яворскій, Григорій Качоръ, Илья Кафтанъ и другіе рыли, по приказу мадьяръ, ямы и сносили въ нихъ тЪла казненныхъ.

Никто изъ ихъ семействъ не зналъ, куда дЪвались отцы и мужья? Старенькая жена Шостачка, ея дочь и внуки тщетно ждали любимаго дЪдушку, да такъ и не дождались его...

Рано утромъ его внуки, Григорій Кульчицкий и Анеля Крайцарская пошли въ деревню спросить у людей, гдЪ находится ихъ дЪдъ? На дорогЪ возлЪ корчмы встрЪтили они Саула Рубинфельда, который сказалъ имъ: „Вы должны поблагодарить меня, что вашего дЪда повЪсили, такъ какъ похороны не будутъ вамъ ничего стоить". И сейчасъ-же побЪжалъ въ корчму, гдЪ стояли драгуны. Черезъ минуту изъ корчмы вышелъ вооруженный драгунъ и сталъ цЪлиться въ дЪтей, которые все еще стояли на мЪсте, поряженные словами еврея. Но тутъ они поняли, что имъ тоже угрожаетъ смерть и пустились бЪжать. БЪжали къ ближайшему дому Андрея Яворскаго. Только-что Анеля успЪла вбЪжать въ сЪни и захлопнуть за собой двери, какъ надъ головой мальчика, который, къ счастью, отъ испуга упалъ на землю, просвистЪла пуля.

Молніей пронеслось по деревнЪ страшное извЪстіе. Перепуганные люди прятались по ямамъ, по погребамъ. Никто не смЪлъ показаться на свЪтъ, такъ какъ сейчасъ хватали. Можно было ходитъ только „мужамъ довЪрія", каковыхъ было четыре: войтъ Михаилъ Слюсаръ, Михаилъ КушнЪръ, Панько Василина и завЪдующій училищемъ Горошко. [ Не надо быть, конечно, слишкомъ догадливымъ и зоркимъ, чтобы раскрыть этотъ скромный, осторожно приведенный украинофиломъ-авторомъ, политическiй псевдонимъ: по сплошной аналогiи, повторявшейся неизмЪнно въ цЪлой нашей несчастной странЪ, можно смЪло сказать, что упомянутые здЪсь „мужи доверія" — это просто — доморощенные „украинцы", являвшіеся вездЪ въ то жуткое время ярыми австрiйскими „патріотами" и прихвостнями полицейскихъ и военныхъ властей. ПримЪч. ред.] Эти „мужи довЪрія" ходили вмЪстЪ съ солдатами, поперемЪнно по 2 часа въ дЪнь и ночью, подъ домами казненныхъ и постоянно преслЪдовали ихъ семьи. Каждую минуту къ послЪднимъ приходили патрули съ „мужами довЪрія" и запрещали имъ даже плакать, угрожая при этомъ тоже висЪлицей.

Эти „мужи довЪрія" — по словамь Елены Кошко — послЪ этихъ звЪрскихъ казней и похоронъ справляли еще у еврея Герся Танцмана и поминки.

Пили до бЪла дня. А позже — согласно показаніямъ Маріи Рутельдъ и другихъ — допивали еше у Саула Рубинфельда...

Паранька Борущакъ, жена Лазаря, свидЪтельствуетъ, что сынъ Саула Рубинфельда, Берко, пришелъ къ ней утромъ послЪ казни и сказалъ: „Дайте 10 коронъ, то не будете повЪшены". И она дала ему 10 коронъ.Вдова Анна Щеснюкъ разсказываетъ, въ свою очередь, что Мехель Рубинфельдъ говорилъ такъ: „Если-бы мы хотЪли, то повЪсили-бы цЪлую деревню". Это все еще больше запугало людей, Никто изъ мужчинъ не выходилъ изъ дому. По дворамъ ходили только малыя дЪти и женщины.

Черезъ нЪсколько дней послЪ казни означенныхъ выше 6 крестьянъ увелъ изъ Сосницы австрійскій жандармъ еще Михаила Зелеза и студента-богослова Николая Гардаго, сына бЪдной вдовы. Обойхъ ихъ отправили въ сосЪднее село Задуброву, гдЪ, по разсказу солдата-чеха, бросили ихъ на господскомъ хуторЪ въ погребъ и держали тамъ безъ пищи и воды 3 дня. ЗатЪмъ привязали студента Гардаго за скрещенныя руки къ подводЪ и такъ повели ихъ обоихъ за Перемышль, въ приселокъ с. Дроздовичъ—Велюничи, гдЪ безъ всякаго слЪдствія и доказательствъ какой-нибудь вины, приговорили ихъ къ смертной казни.

По словамъ очевидцевъ, жителей Велюничъ, поляка Фомы Буравяка и Анны Заброварной, возлЪ огорода которой находится ихъ могила, болЪе всего издЪвались надъ студентомъ Гардымъ: его били розгами, а когда онъ на колЪняхъ умолялъ ихъ, били еще хуже, такъ что кровь брызгала во все стороны. Несчастный обратился къ какому-то генералу, на колЪняхъ умолялъ его подарить ему жизнь, цЪловалъ сапоги его, но культурный австрійскій генералъ въ ответъ копнулъ его такъ сильно въ лицо, что у него вылетЪли всЪ зубы. Тогда онъ въ послЪднемъ отчаяніи вырвался отъ палачей и хотЪлъ броситься въ рЪку, но его схватили снова.

Просилъ позволить ему исповЪдываться но не разрЪшили, Наконецъ, послЪ прочтенія смертнаго приговора, онъ, по-видимому, сошелъ съ ума.

ПовЪсили несчастнаго на мосту надъ р. Вигорь, гдЪ онъ висЪлъ 3 дня. Рядомъ съ нимъ былъ повЪшенъ также его товарищъ, крЪстьянинъ Михаилъ Зелезъ, Оба были погребены въ общей могилЪ, въ Велюничахъ, внизу выгона, гдЪ сходитъ скотъ въ рЪку на водопой.

БЪдная мать-вдова долго не знала, куда дЪвался ея сынъ, единственная ея отрада и надежда. Узнавъ впослЪдствіи отъ мЪстныхъ жителей, какъ страдалъ и умеръ ея сынъ, она плакала, тосковала и вскорЪ умерла отъ горя и тоски.

Г. Радымно.

Въ 1914 г. жила въ г. РадымнЪ семья чиновника казенной палаты Лазора.

18 августа явились въ его домъ жандармы, по доносу учительницы мазепинки Бурды. При обыскЪ нашли нЪсколько номеровъ львовскаго еженедЪльника „Русское Слово" и, усматривая въ этомъ опасныя для Австріи злонамЪренія, арестовали почему-то не хозяина, а больную жену его, Ярославу Лазоръ. Не помогли просьбы мужа оставить его больную жену въ покоЪ; ее стащили съ постели и перевезли въ г. Ярославъ. Растерявшійся мужъ, оставивъ дЪтей на попеченіе сосЪдей, послЪдовалъ за больной женой, надЪясь выхлопотать ея освобожденіе. Однако, власти опредЪленно заявили г. Лазору, что онъ свободенъ, но жена его, какъ ярая „руссофилка", должна посидЪть въ тюрьмЪ, будетъ ли она жить или умретъ...

Изъ Ярослава вывезли больную на западъ, въ Доберсбергъ, и помЪстили ее временно въ мЪстной больницЪ, а послЪ выздоровленія, вмЪстЪ съ мужемъ, препроводили въ Талергофъ, гдЪ уже находился въ числЪ интернированныхъ и отецъ арестованной, М. С. Квасникъ.

Корреспондентъ "Русскаго Слова" В. Филатовъ сообщаетъ изъ Ярославскаго уЪзда слЪдующее:

На противоположной сторонЪ Сяна — деревня Сосница. Въ ней мнЪ пришлось видЪть очень поучительную картину, объясняющую, почему галичане убЪгаютъ вмЪстЪ съ нашими войсками. На мЪстЪ сосницкой церкви — пожарище; на немъ валяются обгорЪлые куски утвари и колоколовъ, а рядомъ — братская могила шести мЪстныхъ крестьянъ, повЪшенныхъ въ октябрЪ 1914 года, когда австрійцы вернулись сюда ва нЪсколько дней, за сочувствіе русскимъ, которое выражалось въ продажЪ имъ скота и т. п. вещей.

Въ ЯрославлЪ разстрЪляли и повЪсили 26 человЪкъ у стЪнъ ратуши, которыя стоятъ рябыми отъ пуль, пробивавшихъ тЪла казненныхъ.

(„Прик. Русь", 1915 г., н-ръ 1655).

 

Лемковщина.

[Въ виду значительныхъ этнографическихъ, бытовыхъ и даже административно-политическихъ особенностей жизни русскаго населенія Западной Галичины или т. наз. Лемковщины, также и свЪдЪнія о тяжелыхь переживаніяхъ послЪдняго подь австрійскимъ терроромъ въ начале всемiрной войны выдЪлены здЪсь нами въ особую группу. ПримЪчанiе редакціи.]

Горлицкій уЪздъ.

(Изъ записокъ о. Василія Ф. Курилла).

Обыски и аресты въ Горлицкомъ уЪздЪ, благодаря особому усердію мЪстнаго старосты Митшки, были проведены весьма энергично и широко.

ПреждЪ всего, еще 31 іюля 1914 г., былъ произведенъ обыскъ въ помЪщеніи горлицкой "Русской бурсы" и въ частной квартирЪ ея завЪдующаго, Дамяна Бубняка, причемъ были забраны нЪкоторыя русскія книги (сочиненія русскихъ классиковъ), а также нЪсколько флобертовскихъ пулекъ, которыя были найдены среди оставленныхъ нЪкоей г-жей Баницкой на храненіе въ бурсЪ вещей ея покойнаго мужа. ПослЪднее обстоятельство дало сейчасъ-же толчокъ къ распространенію нелЪпыхъ слуховъ о томъ, что въ бурсЪ были найдены бомбы и т. п. КромЪ того, въ бурсЪ былъ произведенъ обыскъ еще два раэа, а равно въ кредитномъ обществЪ „Лемковская касса", гдЪ, однако. уже ничего „опаснаго" найдено не было. Вь то - же время возлЪ дома бурсы былъ поставленъ постоянный полицейскій надзоръ.

ЗавЪдующій бурсой Д. Бубнякъ былъ затЪмъ дважды вызываемъ въ староство для составленія протокола и объясненiй по поводу бывшихъ обысковъ, послЪ чего ему было объявлено, что онъ не смЪетъ никуда отлучаться изъ своей квартиры. Когда - же онъ, возвращаясь изъ староства домой и встрЪтившись по пути со своими, отправлявшимися въ армію, односельчанами, вступилъ съ ними въ бесЪду и проводилъ ихъ при этомъ на вокзалъ, то былъ тутъ-же уже настоящимъ образомъ арестованъ жандармомъ и отведенъ въ тюрьму при окружномъ судЪ. Это произошло 1 августа и явилось первымъ случаемъ военно-тюремной „мобилизаціи" въ Горлицкомъ уЪздЪ.

МЪжду темъ, по городу стали распространяться все болЪе вздорные и сенсаціонные слухи, имЪвшіе, очевидно, цЪлью подготовить и настроить соотвЪтственнымъ образомъ мирное до тЪхъ поръ общественное мнЪнiе къ предстоящимъ арестамъ „руссофиловъ". И такъ, кромЪ нелЪпой исторіи съ бомбами въ бурсЪ, былъ одновременно распущенъ ложный слухъ, что въ сосЪднемъ Грибовскомъ уЪздЪ были пойманы "руссофилы" о. В. Курилло изъ Флоринки (б. предсЪдатель той - же горлицкой „Р. бурсы") и о. Г.Гнатышакъ изъ Крыницы въ минуту, когда пытались взорвать жел.-дорожный мостъ въ МушинЪ, за что и были тутъ-же разстрЪляны на мЪстЪ. А въ то-же время въ Горлицкое староство поступило столь-же невЪрное донесеніе, будто о. Курилло пріЪхалъ въ Горлицы и остановился въ постояломъ дворЪ Байлы, въ виду чего сейчасъ-же ночью были наряжены туда за нимъ два жандарма, которые, однако, не нашли его тамъ, по той простой причинЪ, что онъ въ это время какъ-разъ находился по семейнымъ дЪламъ во ЛьвовЪ.

ЗатЪмъ начались уже полнымъ ходомъ поголовные, массовые аресты, какъ въ самомъ городЪ, такъ и въ уЪздЪ. И такъ 3 августа были арЪстованы въ городЪ помощникъ присяжнаго повЪреннаго д-ръ Дим. Собинъ, бухгалтеръ „Лемковской кассы" и секретарь „Р. бурсы" О. Слюзаръ и студентъ Ф. В. Курилло.

На слЪдующій день, 4 августа, привели въ тюрьму двухъ бурсаковъ-гимназистовъ Ал. Телеха и Ник. Галя изъ с.Лосья, причемъ у нихъ при арестЪ забрали нЪсколько учебниковъ и табакъ. ЗатЪмъ изъ уЪзда того - же числа были приведены дальше: о. Феодосій Дуркотъ изъ Ждыни, православный свящЪнникъ о. Максимъ Сандовичъ и его отецъ Тимофей, крестьянинъ изъ Ждыни же, и студенты Иванъ Ядловскій изъ Смерековца и Иванъ Вислоцкій изъ Гладышева. Тогда - же были арестованы въ городЪ старикъ-почтмейстеръ Байсса и студентъ Д. И. Качоръ, остановившійся здЪсь проЪздомъ изъ Львова въ свою родную деревню Бодаки.

6 августа были арестованы и доставлены въ Горлицы: служащій ,Лемковской кассы" и волостной писарь Іосафатъ Крылевскiй и войть Петръ Корба изъ ЛЪщинъ, бурсакъ-гимназистъ Ал. Дудка и Иванъ Лабовскій изъ БЪлянки, окончившій гимназію Феодосій Ядловскiй (братъ студента) изъ Смерековца (у котораго забрали сочиненія Гоголя и нЪсколько номеровъ „Нов. Времени") и крестьяне К. Дутканичъ изъ Бортнаго и Ф. Журавъ изъ Баницы в.Воловца. Тогда-же былъ арестованъ по недоразумЪнію, вслЪдствіе отсутствія удостовЪренiя, одинъ полякъ, преподаватель коммерч. училища въ ТарновЪ Іосифъ Копыстинскiй, который, однако, черезъ нЪсколько часовъ, по поручительству, былъ отпущенъ.

8 августа были арестованы Фома Нецьо, крестьянинъ изъ Бортнаго, и народный учитель Титъ Богачикъ, котораго арестовали въ м. БЪчЪ и держали въ тюрьмЪ въ ЯслЪ.

10 августа утромъ привели въ тюрьму окончившаго юридическiй факультетъ Андрея Карела изъ Лосья.

13 августа была арестована въ ЖдынЪ жена о. Максима Сандовича — Пелагея Ивановна, которую, однако, почему-то не перевели въ Горлицы, а интернировали пока въ домЪ войта въ с. РжепенникЪ в. БЪча, гдЪ ее продержали 9 дней. Тогда-же были арестованы Михаилъ Собинъ, содержатель трактира въ Бортномъ, и крест. Вас. Куликъ изъ Русской Ропицы.

13 августа былъ арестованъ гимназистъ Федоръ Войтовичъ изъ Русскаго Устья, веселый и бойкій юноша, который своими остроумными шутками и пЪніемъ развлекалъ и ободрялъ всЪхъ узниковъ и котораго черезъ нЪкоторое время, безчеловЪчно закованнаго въ кандалы, забрали въ Новый Санчъ къ воинскому набору, а затЪмъ зачислили въ армію. Того - же числа были арестованы Федоръ и Косма Горбали изъ Бортнаго (оба впослЪдствіи умерли въ ТалергофЪ).

20 августа былъ арестованъ Петръ Козакъ изъ Русской Ропицы.

21 августа П. И. Сандовичъ была переведена изъ Ржепенника въ Горлицкую тюрьму, гдЪ ее сначала помЪстили въ нижнемъ этажЪ вмЪстЪ съ цыганками, а затЪмъ перевели въ маленькую, грязную камеру въ I этажЪ.

22 августа былъ приведенъ въ тюрьму Федоръ Баюсъ изъ Маластова и рядъ другихъ крестьянъ.

27 августа привели Юрія Дзямбу изъ Луга в. Ждыни и Андрея Васичка и Андрея Лукачика изъ Смерековца.

29 августа привели Якова Вислоцкаго (отца студента) и Михаила Сиротяка изъ Гладышева.

30 августа, находившійся въ тюрьмЪ ужЪ около 4-хъ недЪлъ, студентъ Ф. В. Курилло, въ наказаніе за то, что въ письмЪ къ брату выразился неодобрительно о тюремной пищЪ, былъ пЪревЪденъ въ сырую, темную и грязную камеру въ нижнемъ этажЪ, гдЪ сидЪло уже около 30 человЪкъ, главнымъ образомъ, уголовныхъ преступниковъ, а также нЪсколько русскихъ крестьянъ, такъ что негдЪ было даже повернуться. КромЪ того, ужасная духота и вонь отъ человЪческихъ испарЪній, табачнаго дыма и неизмЪннаго и всегда открытаго отхожаго судна дЪлали прЪбываніе въ этой камерЪ просто невыносимымъ. Спали вповалку, въ гнилой соломЪ, кишЪвшей блохами и вшами. Тутъ Ф. В. Курилло просидЪлъ три дня, послЪ чего былъ опять переведенъ въ прежнюю камеру въ I этажЪ.

3 сентября были приведены въ тюрьму окончившій гимназію бурсакъ Симеонъ Пыжъ и войтъ изъ Вапеннаго в. Мацивы Вел. Василiй Бубнякъ. Тогда - же были захвачены бЪжавшіе изъ Вост. Галичины два „украинскихъ" священника съ семьями, которые, конечно, сильно негодовали на случившееся съ ними недоразумЪніе, говоря, что они вЪдь не какіе-нибудь "москвофилы", а „щирые украинцы". Того-же дня привЪзли жандармы закованнаго въ кандалы волостного писаря изъ Липной Ивана Пелеша, который при допросЪ смЪло заявилъ, что онъ русскій и православный.

5 сентября былъ приведенъ 77-лЪтній старикъ МатвЪй Цупура изъ Вел. Мацины. Того-же числа пополудни прибылъ въ Горлицы изъ Зальцбурга особый отрядъ нЪмецкихъ жандармовъ изъ 60 человЪкъ, предназначенный для карательныхъ экпедицій въ уЪздЪ.

6 сентября, въ 6 часовъ утра, былъ произвольно, бЪзъ всякаго суда и слЪдствія, по единоличному распоряженію какого-то ротмистра Дитриха изъ Линца, разстрЪлянъ на площади передъ зданiемъ суда, на глазахъ смотрЪвшихъ изъ оконъ тюрьмы его отца и жены, а также другихъ русскихъ узниковъ, православный священникъ изъ Ждыни о. Максимъ Сандовичъ. [О разстрЪлЪ О. Максима Сандовича см. ниже особое сообщенiе. ПримЪч. редакцiи]

Того - же числа былъ арестованъ въ ЗмигородЪ отставной нар. учитель изъ Ждыни Симеонъ Усцкій, который быяъ препровожденъ сначала въ Ясло, затЪмъ въ Вадовицы, а оттуда уже прямо высланъ въ Талергофъ.

7 сентября привели въ горлицкую тюрьму Емиліана Гривну, народнаго учителя изъ Чорнаго.

12 сентября были приведены крест. Федоръ Гривна изъ Маластова (отецъ учителя), у котораго осталось дома безъ всякаго призора трое маленькихъ дЪтей (самъ онъ впослЪдствіи умЪръ отъ тифа въ ТалергофЪ), затЪмъ гимназистъ Діонисій Потоцкiй, нар. учитель Алекс. Вислоцкій и крестьяне Николай Сандовичъ (братъ о. Максима). Дмитрій и Кондратъ Спяки и Федоръ Шевчикъ - всЪ изъ Ждыни, Василiй Бубнякъ, Конст. Бодакъ, Иванъ Ванца, Петръ Тылявскій, Юрій Драганъ, Конст. Коцуръ и Андрей Пыжъ - всЪ изъ РаздЪлья в. Вел. Мацины, Данько Прокопчакъ, Михаиль Пыжъ, АлексЪй Тимоць, Федоръ Присташъ, Иванъ Бодакъ и Дмитрій Бубнякъ - всЪ изъ Вапеннаго в. Вел Мацины, нар. учитель Иванъ Богачикъ иэъ Бортнаго (три сына котораго служили въ австр. арміи), а вечеромъ, наконецъ, гимназистъ Николай Юрковскiй изъ Радоцины. [Этотъ послЪднiй пріЪхалъ изъ Горлицы къ воинскому набору, но былъ признанъ непригоднымъ къ строевой службе, причемъ ему, однако, было сделано предложенiе поступить добровольцемъ въ польскiе легiоны, когда-же онъ, естественно, отъ этой чести отказался, то тутъ-же былъ арестованъ и отправленъ въ тюрьму.]

13 сентября вечеромъ привели предсЪдателя горлицкой „Р. бурсы" о. Владиміра Калужняцкаго и трехъ крестьянъ изъ Бортнаго, а также о. Степана Волянскаго, Семена Станчака и нЪсколько другихъ крестьянъ изъ Смерековца.

Наконецъ, 14 сентября были приведены о. Григорій Калиновичъ, крестьяне Афанасій Андрейчикъ и Андрей ЦЪслякъ и двЪ женщины изъ Русскаго Устья (послЪднiя, впрочемъ, была тотчасъ-же отпущена судебнымъ слЪдователемъ Кальчинскимъ домой), Максимъ Карпякъ, Василій Базилевичъ, Дмитрій и Іосифъ Демчаки, Григорій Децьо, Кондратъ Хомякъ и Павелъ Барна изъ Клнмковки, А. Крайнякъ изъ Шквиртнаго, студентъ краковской академіи художествъ Михаилъ Федорко изъ Гладышева и, наконецъ, 30 крестьянъ изъ Лосья, а именно: Iосафатъ и Василій Кроли, Степанъ Павлякъ, Григорiй Параничъ, Григорій Шлянта, Якимъ и Григорій Дудры, Александръ и Михаилъ Телехи, Павелъ Карелъ, Ивавъ Фекула, Григорiй, Николай и Иванъ Спольники, Иванъ Новакъ, Федоръ Малецкій, Иванъ, ГригорІй и Михаилъ Гали, Михаилъ Дудикъ, Павелъ и Николай Горники, Григорій Трембачъ, Симеонъ Дудка, Иванъ Олешневичъ, Иванъ Палюхъ, Иванъ Кондратикъ, Даніилъ Хома, Николай Евусякъ и цыганъ Яковъ Сивакъ.

СлЪдуетъ замЪтить, что перечисленныхъ выше крестьянъ изъ Лосья жандармы не арестовали по домамъ и не производили у нихъ никакого обыска, а просто, для большаго удобства, призвали ихъ всЪхъ будто - бы на какое-то совЪщаніе въ волостную канцвлярію, откуда ихъ прямо посадили на подводы и отвезли въ тюрьму.

Вотъ и всЪ важнейшiя данныя, какія удалось установить и провЪрить относительно произведенныхъ австрійскими властями въ началЪ войны арестовъ русскихъ людей въ горлицкомъ уЪздЪ.

Какъ видимъ, хватали всЪхъ безъ разбора: въ первую очередь, конечно, поголовно всЪхъ интеллигентовъ-свящЪнниковъ, чиновниковъ, учителей, адвокатовъ, студентовъ, даже молоденькихъ гимназистовъ, затЪмъ болЪе сознательныхъ и дЪятельныхъ крестьянъ, не исключая волостныхъ старшинъ (войтовъ), писарей и дьяковъ, а даже женщинъ и дЪтей.

ГлавнЪйшими нагонщиками на этихъ злополучныхъ „руссофиловъ", кромЪ старосты Митшки, являлись жандармы (большей частью — русскаго же происхожденія) Когутъ, Грицакъ, Незгода, Гергелевичъ, Свободзянъ и другiе, а усердно помогалъ имъ въ этой Каиновой работЪ, посредствомъ самыхъ нелЪпыхъ и лживыхъ доносовъ и бЪшеной травли, нЪкоторые русскіе же отщепенцы "украинскаго" толка, какъ-то: народные учителя Кобаній изъ Гладышева и Перейма изъ Русской Ропицы, священники МенцЪнскій изъ Маластова, Подляшевскій изъ Гладышева, Заяцъ изъ Вел. Мацины, Говда изъ Боднарки и другіе. КромЪ того, весьма усердствовали въ этомъ огношеніи так-же и нЪкоторые евреи.

Въ тюрьмЪ обращались съ арестованными весьма плохо, иногда даже хуже, чЪмъ съ подслЪдственными цыганами или другими уголовными преступниками, хотя, впрочемъ, самъ тюремный надзиратель, старикъ Ножинскій, и велъ себя лично въ общемъ довольно вЪжливо и гуманно.

Крайне враждебно и грубо относились къ арЪстованнымъ русскимъ, имЪвшіе ихъ въ своЪмъ вЪдЪніи, совЪтникъ суда Кальчинскій и тюремный врачъ д - ръ Пржесмыцкій, которые, кстати скаэать, являлись вообще главными руководителями шовинистической польской политики въ уЪздЪ.

Кормили въ тюрьмЪ скверно. Водяной супъ былъ обыкновенно заправленъ разными насЪкомыми или волосами.

Мясо давали всего одинъ разъ в недЪлю. Всякія же жалобы на харчъ вызывали только дисциплинарныя наказанiя, какъ отмЪчено выше уже относительно Ф. В. Курилла или какъ случилось съ однимъ подслЪдственнымъ цыганомъ изъ Моравiи, который за подобную жалобу былъ на недЪлю закованъ въ кандалы.

Спали на твердыхъ сЪнникахъ изъ древесныхъ стружекъ или гнилой соломы, въ которыхъ кишЪли всевозможные паразиты. СвЪта по вечерамъ не полагалось вовсе. Вода подавалась три раза въ день - вонючая, съ грязнымъ осадкомъ. Курить было совершенно запрещено.

Въ такихъ тяжелыхъ условіяхъ прожили арестованные русскіе страдальцы въ горлицкой тюрьмЪ до 14 сентября, когда ихъ оттуда, въ виду достаточно обнаружевшегося ужЪ наступленiя, отправили дальшЪ на западъ. УжЪ наканунЪ, Калъчинскiй велелъ собираться въ дорогу. Но тронулись въ путь только 14 сентября вечеромъ, причемъ до вокзала провожала ихъ съ дикими ругательствами и угрозами огромная толпа мЪстныхъ поляковъ и евреевъ. На вокзалЪ погрузили всЪхъ въ товарные, грязные вагоны изъ - подъ лошадей, только одну П. И. Сандовичъ, которая отказалась воспользоваться предложенной ей сов. Кальчинскимъ послЪ убійства ея мужа свободой и предпочла послЪдовать за его земляками и родными въ ссылку, помЪстили особо, вмЪстЪ съ отцомъ и братомъ мужа, въ классномъ вагонЪ III класса.

Весь транспортъ былъ направленъ въ Талергофъ, только нЪсколько человЪкъ почему-то были отдЪльно отвезены жандармами передъ воевный судъ въ КраковЪ.

Черезъ 2 дня, 16 сентября, былъ составленъ изъ оставшихся еще въ горлицкой тюрьмЪ и вновь арестованныхъ лицъ второй транспортъ въ 120 человЪкъ, который того - же дня тоже былъ отправленъ въ Талергофъ.

Въ горлицкомъ уЪздЪ былъ арестованъ также заслуженный русскій дЪятель и организаторъ о. Михаилъ Юрчкевичъ изъ Чорнаго, который эатЪмъ былъ даже поставленъ передъ военный судъ по обвиненію въ государственной измЪнЪ, однако, къ сожалЪнію, болЪе подробныхъ свЪдЪній объ этомъ редакціей до сихъ поръ получено не было.

РазстрЪлъ о. М. Т. Сандовича.

[Составлено на основанiи записокъ о. В. Ф. Курилла изъ Флоринки и другихъ источниковъ.]

ВсЪмъ намъ хорошо памятенъ энаменательный, бывшій наканунЪ войны, политическій процессъ С. Ю. Бендасюка и товарищей, однимъ изъ подсудимыхъ котораго являлся православный священникъ изъ с. Ждыни, горлицкаго уЪзда, о. Максимъ Тимофеевичъ Сандовичъ. Какъ извЪстно, послЪ окончанія процесса и единодушнаго оправдательнаго приговора со стороны присяжныхъ судей, создалось все-таки въ правительственныхъ кругахъ такое обостренное отношеніе къ участникамъ процесса, что стало ясно, что послЪднимъ, не только самимъ подсудимымъ, но также и защитникамъ и свидЪтелямъ дЪла, не остается ничего другого, какъ только спасаться отъ новыхъ административныхъ преслЪдованій немедленнымъ

бЪгствомъ внЪ досягаемости австрійскихъ жандармовъ. Большинство изъ нихъ такъ и сдЪлало и, воспользовавшись первой растерянностью австр. властей послЪ процесса, уЪхало кто въ Швейцарію, а кто въ Россію.

Не догадался сдЪлать этого, однако, повидимому - слишкомъ довЪрившись оправдательной силЪ судебнаго приговора, о. М. Т. Сандовичъ, просидЪвшій въ подслЪдственной тюрьмЪ 2 1/2 года и поспЪшившій затЪмъ поскорЪе вернуться въ родную деревню, къ своей любимой семье и паствЪ, гдЪ и захватила его вскорЪ объявленная въ іюлЪ 1914 г. военная мобилизація и послЪдовавшая вслЪдъ за нею страшная волна австрійскаго насилія и террора, причемъ ему самому пришлось пасть одной изъ первыхъ жертвъ этой чудовищной, кровавой волны...

1 августа 1914 г. арестовали не только его, но и его отца, крестьянина изъ Ждыни, и помЪстили ихъ въ тюрьмЪ уЪзднаго суда въ Горлицахъ. Не прошло недЪли, какъ арестовали еще брата и супругу о. Максима, Пелагею Ивановну, но послЪднюю отправили не въ Горлицы, а въ с. Ржепенникъ возлЪ Бъча, гдЪ ее помЪстили въ домЪ мЪстнаго войта и только по истеченіи 9 дней, 21 августа, перевели тоже въ горлицкую тюрьму.

Самъ о. Максимъ просидЪлъ въ тюрьмЪ безъ слЪдствія и допроса до 6 сентября, когда вдругъ, въ 5 часовъ утра, вошелъ въ его камеру тюремный надзиратель Ножинскiй и велЪлъ ему тотчасъ-же собираться въ дорогу, а самъ между тЪмъ вывелъ изъ ихъ камеръ жену и отца о. Максима якобы „на прогулку", на самомъ же дЪлЪ отвелъ ихъ в камеру, выходящую окнами на площадь, и, заперевъ ихъ тамъ обоихъ, оставилъ однихъ.

ТЪмъ временемъ передъ камерой о. Максима стали собираться представители мЪстной власти, а именно ротмистръ Дитрихъ изъ Линца, совЪтникъ суда Кальчинскій, 4 жандарма и 2 солдата съ вахмистромъ, послЪ чего въ 6 ч. утра, въ камеру опять вошелъ надзиратель Ножинскій и велЪлъ о Максиму слЪдовать за собою, но, когда тотъ хотЪлъ взять съ собой и свои вещи, приказалъ оставить послЪднiя на мЪстЪ. ЗатЪмъ, согласно сообщенію сидевшаго въ то время тоже въ тюрьмЪ гимназиста Ал. Телеха, о. Максиму связали сзади руки и завязали глаза полотенцемъ, послЪ чего двое солдатъ взяли его подъ руки, вывели на площадь передъ тюрьмой и поставили подъ каменной стЪной. Напротивъ его стали на разстоянiи 4 шаговъ два жандарма съ заряженными ружьями, а въ сторонЪ ротмистръ Дитрихъ и начальникъ патруля Wachkommendant, вокругъ же на площади собралась большая толпа зрителей. Такъ какъ команданту показалось, что о. Максимъ, наклонившійся немного влЪво, падаетъ, онъ крикнулъ на него: „Стой!" О. Максимъ, зная уже, что будетъ разстрЪлянъ, выпрямился и сказалъ отчетливо: "Господи, благослови!" Раздалась команда - и двЪ пули пронзили грудь о. Максима. Однако, онъ не упалъ, а только покачнулся на стЪну. ОслабЪвшимъ уже голосомъ онъ произнесъ: „Да живетъ русскiй народъ и святое православіе!" Тогда подошелъ къ нему начальникъ патруля, вынулъ револьверъ и выстрЪлилъ въ него въ упоръ - въ голову. 0. Максимъ упалъ. ТЪло взяли солдаты на простыню и унесли. А въ зданіи суда уже былъ приготовленъ обыкновенный гробъ изъ досокъ. Въ стЪнахъ зданiя остались отъ выстрЪловъ двЪ глубокія дыры, а въ нихъ виднЪлись пятна крови.

Въ нЪкоторыхъ подробностяхъ иначе представляетъ моментъ смерти о. Максима другой очевидецъ, гимназистъ К.Л.Ванько, находившiйся среди зрителей: "Я прiЪхалъ - говорилъ онъ - въ Горлицы, чтобы передать деньги въ управленіе тюрьмы для моего арестованнаго отца. Въ воскресенье 6 сентября, въ 7 ч. утра, мнЪ бросилось въ глаза необыкновенное движеніе на улицахъ. Около суда и находящейся вблизи него тюрьмы собралась громадная толла народа, которая чего-то ожидала. КромЪ мужчинъ, ьыли тоже женщины и подростки, всЪ очень взволнованные. Я прислушался къ разговорамъ и, къ моему величайшему удивленію и ужасу, узналъ, что сейчасъ будутъ казнить „московского попа зе Ждыни". У меня сжалось сердце отъ боли, но я рЪшилъ остаться, чтобы быть свидЪтелемъ мученической смертн о. Максима. Передъ зданіемъ суда стояла группа чиновниковъ и жандармовъ. ПослЪ нЪсколькихъ минутъ томительнаго ожиданія, которое покаэалось мнЪ вЪчностью, вывели о. Максима изъ тюрьмы. Онъ шелъ съ достоинствомъ на мученическую смерть. ОдЪтъ былъ въ рясу, только наперстный крестъ съ него сняли. Поставили его возлЪ стЪны и уЪздный начальникъ Митшка прочелъ приговоръ, изъ котораго я запомнилъ только одно, что казнь происходитъ не по приговору суда, а по приказу воЪнныхъ властей. ПослЪ прочтенія этого своеобразнаго приговора одинъ изъ жандармовъ подошелъ къ о. Максиму, чтобы связать ему руки, но о. Максимъ просилъ не дЪлатъ этого. Тогда жандармъ закрылъ ему глаза и сдЪлалъ мЪломъ бЪлый знакъ на груди. На разстоянiи нЪсколькихъ метровъ отъ о. Максима сталъ жандармъ изъ тирольскихъ стрЪлковъ. Команда: разъ, два, три! Раздался выстрЪлъ. О. Максимъ задрожалъ и, собравъ послЪднія силы, слабымъ голосомъ произнесъ: "Да живетъ русскій народъ и святое православіе!" Голова склонилась на грудь, всЪмъ тЪломъ оперся онъ о стЪну и черезъ мгновенiе упалъ на землю. Изъ тюрьмы послышался неистовый, страшный крикъ и раздирающія сердце рыданія. Это жена о. Максима, Пелагея Ивановна, видЪвшая изъ окон тюрьмы казнь мужа, упала безъ чувствъ и стЪны тюрьмы огласились воплями несчастной женщины. Слышно было еще чье-то рыданіе. ВсЪ обратили вниманіе также на рослую фигуру сЪдобородаго старца въ другомъ тюремномъ окнЪ за рЪшеткой. Это былъ отецъ казненнаго, Тимофей Лукичь Сандовичь, находившійся тоже въ тюрьмЪ и бывшій свидЪтелемъ мученической смерти своего сына. Между тЪмъ, всЪ чиновники, жандармы и нЪкоторыя лица изъ толпы подошли къ упавшему. У меня не хватило силъ подойти и посмотрЪть, я хотЪлъ лишь поскорЪе бЪжать отъ этой страшной сцены. Вдругь снова раздался выстрелъ. Это жандармъ еще разъ выстрЪлилъ изъ револьвера въ лежащаго уже на землЪ о. Максима, приложивъ дуло къ его головЪ.

ПослЪ казни я узналъ достовЪрно отъ одного чиновника, что о. Максима казнили безъ суда. Ночью съ 5-го на 6 сентября, въ 11 часовъ ночи, пришелъ приказъ изъ краковской корпусной команды (?) разстрЪлять его, о чемъ ему сейчасъ-же и объявили. Онъ просиль разрЪшить ему написать письмо къ женЪ, которая находилась въ той-же тюрьмЪ, въ сосЪдней камерЪ. РазрЪшили. Но, когда онъ попросилъ разрЪшить ему лично проститься съ женой и отцомЪ, то въ эгомъ ему отказали".

("Прик. Русь" 1914 г., № 1499).

 

Объ увЪдомленіи о. Максима объ ожидающей его казни ничего не упоминаетъ ни о. Курилло, ни тюремный надзиратель Ножинскій, разсказывавшiй потомъ узникамъ о подробностяхъ разстрЪла.

Раздавшіеся выстрЪлы заставили некоторыхъ узниковъ подойти къ окнамъ.

„Od okien, bo bedzie zastrelony!"- крикнулъ жандармъ. Только, когда убрали тЪло покойника, раздался новый зычный окрикъ: "Prosze sie nie bac(!) nie bebziemy strzelac, chcemy tylko wyrok oglosic". Сразу нЪкоторые, а послЪ всЪ узники явились у оконъ, а начальникъ патруля, въ качествЪ переводчика, объявилъ имъ "приговоръ", вынесенный ротмистромъ Дитрихомъ: „Раn rotmistrz zazadal wydania Maksymowicza (вмЪсто Сандовича) і ten zostal zastrzelony na jego odpowiedzialnosc (!) Jezliby kto cos podobnego zrobil, co on, tо bedzie zastrzelony." Что о. Макслмъ быль дЪйствительно разстрЪлянъ по произвольному и единоличному распоряженію ротмистра Дитриха, подтвердилъ также и надзиратель Ножинскій отцу убитаго, сказавъ ему послЪ казни:

„Это все сдЪлалъ этотъ офицеръ; онъ такой, что на жизнь и на смерть"...

Понятно, что такая произвольная расправа произвела на болЪе впечатлительныхъ узниковь ужасное впечатлЪнiе. НЪкоторые просто изнемогали отъ нервнаго разстройства, такъ что всякій шумъ или шорохъ вызывалъ у нихъ страхъ и дрожь; нЪкоторые не могли нЪсколько ночей подрядъ спать или срывались ночью съ постели, чтобы бЪжать.

МЪсто экзекуціи долго еще привлекало праздное любопытство городской толпы, которая съ злорадными замЪчаніями и улыбками разсматривала слЪды оть пуль и пятна крови на стЪнЪ или слушала разсказовъ и шутокъ очевидцевъ событія.

НЪсколько дней спустя совЪтникъ Кальчинскій призваяъ къ себЪ въ канцелярію П. И. Сандовичъ и предложиль отпустить ее на свободу, однако, изстрадавшаяся и измученная женщина предпочла остаться въ тюрьмЪ сь родными мужа, чЪмъ подвергаться новымъ опасностямъ и гоненіямъ на австрійской "свободЪ", въ виду чего впослЪдствіи, 14 сентября, и была отправлена вмЪвтЪ съ отцомъ и братомъ мужа, въ составЪ перваго горлицкаго трааопорта, въ Талергофъ.

Грибовскій уЪздъ.

(Из записокъ о. Василія Ф. Курилла).

Кажется, ни въ одномъ уЪздЪ Галичины не имЪла погибающая Австрія столько званныхъ и незванныхъ доносчиковъ и провокаторовъ, какъ въ этомъ уЪздЪ. Отъ нихъ такъ и кишЪло здЪсь повсюду - и въ средЪ разныхъ деревенскихъ чиновъ и приспЪшниковъ и среди народнаго, большей частью пришлаго изъ Вост. Галичины, учительства, и даже къ сожалЪнiю, среди самого духовенства. И хотя уЪздныя власти, относившiяся до тЪхъ поръ къ мЪстнымъ русскимъ дЪятелямъ въ общемъ довольно корректно, причемъ съ нЪкоторыми изъ нихъ отдЪльные чиновники даже лично были хорошо знакомы, и не удЪляли сначала всЪмъ этимъ, посыпавшимся послЪ объявленія войны, многочисленнымъ доносамъ надлежащаго вниманія, а даже въ нЪкоторыхъ случаяхъ реагировали на нихъ взысканіями съ самихъ-же ихъ вдохновителей и авторовъ, — то со временемъ, когда вся власть естественно перешла въ руки военнаго командованія, послЪднія и возымЪли тЪмъ успЪшнЪе свое нечестивое дЪйствіе и явились причиной многихъ и тяжелыхъ страданій и кровавыхъ жертвъ среди мЪстнаго русскаго населенія.

Какъ уже было разсказано выше, въ описаніи событій, происшедшихъ въ горлицкимъ уЪздЪ, еще 31 іюля были въ Горлицахъ, гдЪ я былъ извЪстенъ, какъ бывшій предсЪдатель „Р. бурсы" и одинъ изъ мЪствыхъ народныхъ дЪятелей вообще, распущены кЪмъ-то ложные слухи обо мнЪ,—то о послЪдовавшемъ будто-бы моемъ и о. Г. Гнатышака изъ Крьницы арестЪ и разстрЪлЪ, за то, что мы, будто-бы переодЪтые евреями, пытались взорвать желЪзно-дорожный мостъ въ МушинЪ, то опять, что я тайкомъ пріЪхалъ на агитацію въ Горлицы, въ виду чего меня въ ту - же ночь даже разыскивали жандармы въ постояломъ дворЪ Байлы и другихъ мЪстахъ, но все это, конечно, являлось просто нелЪпымъ и злобнымъ вздоромъ, такъ какъ я какъ-разъ въ это время отвозилъ дочь Александру для поступленiя, въ качествЪ сестры милосердія, въ Красный Крестъ во ЛьвовЪ, такъ что ни въ какіе подобные конфликты съ властями входить, очевидно, пока не могъ. Былъ арестованъ только въ Горлицахъ 3 августа мой сынъ-студентъ Феофилъ, о чемъ мы узнали, впрочемъ, только изъ его открытки 2 недЪли спустя.

У меня дома, съ с. ФлоринкЪ, явились жандармы только въ концЪ августа, причемъ на этотъ разъ ограничились только обыскомъ и составленіемъ протокола. Спрашивали тоже о моей дочери ВладимірЪ, учительницЪ изъ с. Лосья, но ея не оказалось дома, такъ что жандармы ушли ни съ чЪмъ.

ЗатЪмъ, 31 августа, пріЪхалъ въ нашу деревню, съ 6 жандармами, новоназначенный военный комиссаръ при грибовскомъ староствЪ г. Инесъ, съ цЪльго разслЪдованія вопроса объ авторЪ и достовЪрности поданнаго въ военную команду въ Новомъ СанчЪ анонимнаго доноса о томъ, что я, о. Ф, Качмарчикъ изъ БЪлцаревой, о. П. Сандовичъ изъ Брунаръ и о. Вл. Мохнацкій изъ Чирной — опасные для государства „москвофилы". Какъ впослЪдствіи выяснилось, этотъ доносъ, составленный на 3-хъ страницахъ большого листа и испещренный всевозможными нелЪпыми выдумками и обвиненіями, былъ поданъ мЪстнымъ жителемъ, полякомъ М. Пильхомъ, по порученію проживавшаго тоже во ФлоринкЪ б. жандарма, „украинца" Петра Ключника, въ виду чего комиссаръ Инесъ направился прежде всего къ П. Ключнику за разъясненіями, а затЪмъ, установивъ на мЪстЪ, что онъ дЪйствительно является авторомъ этого лживаго и злобнаго доноса, арестовалъ его и отправилъ въ грибовскую тюрьму. Однако, П. Ключникъ оставался подъ арестомъ недолго. По распоряженію военныхъ властей его отпустили уже 10 сентября на свободу, а вмЪсто того принялись тотчасъ-же за аресты русскихъ людей въ уЪздЪ, въ первую же голову — тЪхъ именно лицъ, на которыхъ указывалъ онъ въ своемъ доносЪ.

И такъ, того же 10 сентября былъ арестованъ о. Феофилъ Качмарчикъ изъ БЪлцаревой, 11-го — я, а 14-го — о. Петръ Сандовичъ изъ Брунаръ и о. Владиміръ Мохнацкій изъ Чирной, а также цЪлый рядъ крестьянъ. Раньше еще, 5 сентября, прибыли во Флоринку, для производства слЪдствія и наблюденія, 23 жандарма, а въ СнЪтницу даже 60, причемъ они оставались здЪсь до 9 сентября.

Мой арестъ произошелъ слЪдующимъ образомъ: 11 сентября, въ 3 часа дня, явился ко мнЪ полицейскій комиссаръ изъ Львова Кручекъ съ агентомъ и жандармомъ и, послЪ производства безрезультатнаго обыска въ домЪ и въ церкви, заявилъ мнЪ, что для объясненій по поводу какого-то письма староста проситъ меня явиться къ нему сейчасъ-же лично. ПовЪривъ этому сообщенію, я выбрался въ путь налегкЪ, не взявъ ничего изъ давно уже приготовленныхъ на случай ареста вещей, разсчитывая, что дЪйствительно, послЪ объясненія со старостой, возвращусь домой. Между тЪмъ, въ ГрибовЪ комиссаръ отвезъ меня не въ староство, а прямо въ тюрьму, гдЪ и сдалъ меня надзирателю, извиняясь, что дома нельзя мнЪ было этого сказать.

Въ тюрьмЪ засталъ я уже о. Ф. Качмарчика и его сына, помощника нотаріуса, Любоміра Феофиловича, который находился подъ арестомъ уже 2 недЪли. Отъ послЪдняго я узналъ, что вмЪстЪ съ нимъ находились тутъ въ тюрьмЪ также о. Дмитрій Хилякъ изъ Избъ и гимназистъ Михаилъ Максимчакъ изъ Флоринки, но затЪмъ ихъ, закованныхъ въ кандалы, вывезли въ Краковъ.

Каждый день въ тюрьму приводили новыхъ арестованныхъ, но ихъ сейчасъ-же на слЪдующій день увозили жандармы дальше, только насъ троихъ (о. Качмарчика съ сыномъ и меня) оставляли почему-то на мЪстЪ. Между прочимъ, 14 сентября, какъ уже было упомянуто выше, привели о. Вл. Мохнацкаго, о. И. Сандовича и многихъ крестьянъ, причемъ у входа въ тюрьму отняли у нихъ вещи и хлЪбъ, а на другой день повели ихъ парами на вокзалъ и отправили въ Новый Санчъ.

Но насталъ и нашъ чередъ. Въ виду приближенія русскихъ войскъ, которыя, по слухамъ, подходили уже къ Тарнову, въ городЪ возникла паника и началась спЪшная эвакуація. Рано утромъ 23 сентября прибЪжалъ къ намъ въ тюрьму жандармъ и повелъ всЪхъ оставшихся еще въ ней арестованныхъ, всего 20 человЪкъ, на вокзалъ. Тутъ погрузили насъ впопыхахъ въ вагонъ III класса и повезли въ Новый Санчъ.

Не доЪзжая ст. Каміонка поЪздъ остановился въ полЪ, такъ какъ сама станція была забита другими поЪздами. Пассажиры, большей частью — бЪженцы, повысыпали изъ вагоновъ и, съ разрЪшенія жандарма, съ крикомъ и смЪхомъ обступили нашъ вагонъ, словно клЪтку въ звЪринцЪ. Впрочемъ, сначала они вели себя смирно. Только, когда подошли караулившіе возлЪ тунеля солдаты и два изъ нихъ, учителя-„украинцы" Шведикъ и Мерена, криккнули: "А, москвофилы, на крюкъ съ ними!",—толпа заволновалась и бросилась къ намъ съ такимъ грознымъ видомъ, что нашъ жандармъ долженъ былъ пригрозить ей ружьемъ. ТЪмъ не менЪе, грубая брань, насмЪшки и даже грудки земли и камни посыпались на насъ со всЪхъ сторонъ и безпокоили насъ цЪлыхъ 3 часа, пока поЪздъ не тронулся дальше.

Въ Новомъ СанчЪ поЪздъ тоже остановился далеко отъ станціи. Насъ повели пЪшкомъ подъ сильнымъ конвоемъ жандармовъ и въ сопровожденіи безчинствующей городской толпы въ окружной судъ, гдЪ заперли насъ во дворЪ, такъ какъ въ тюрьмЪ не было уже мЪста. Вечеромъ хотЪли перевести насъ въ жандармское управленіе на ночь, но мы трое (о. Качмарчикъ съ сыномъ и я) были такъ утомлены и обезсилены отъ волненія и голода, что не могли двигаться дальше, а потому упросили жандармовъ оставить насъ на мЪстЪ. Кое-какъ нашли для насъ мЪсто въ камерЪ во II этажЪ, куда и помЪстили насъ на ночь, отнявъ предварительно всЪ деньги и вещи, до часовъ и шляпъ включительно. Въ камерЪ застали мы, между прочимъ, о. д-ра Мастюха изъ Перемышля, который пріЪхалъ въ Н. Санчъ замЪщатъ отсутствующаго настоятеля прихода, но былъ тотчасъ-же, какъ подозрительный, арестованъ, а также катехита изъ Тарнополя о. Коренца, бЪжавшаго съ цЪлой семьей передъ русскими войсками и задержаннаго на вокзалЪ въ Н. СанчЪ, причемъ семья его осталась безъ всякихъ средствъ на произволъ судьбы.

Утромъ повели насъ во дворъ „на прогулку". ЗдЪсь мы встрЪтились съ о. Вл. Мохнацкимъ, о. П. Сандовичемъ и другими знакомыми, но говорить съ ними стража не разрЪшила. ЗатЪмъ позвали насъ въ канцелярію, гдЪ возвратили намъ отнятыя вещи и деньги и велЪли собираться въ дальнЪйшій путь, причемъ было разрЪшено намъ взять на свой счетъ извозчиковъ. Въ сопровожденіи жандармовъ мы поЪхали на вокзалъ, но по пути жандармы велЪли намъ вдругъ сойти съ извозчиковъ и повели насъ пЪшкомъ въ жандармское управленіе, причемъ наши вещи извозчики увезли съ собою на вокзалъ. Въ управленіи мы застали нашихъ грибовскихъ соузниковъ, которые просидЪли здЪсь всю ночь въ холодномъ погребЪ, попарно повязанные веревками.

Когда жандармскій комендантъ насъ увидЪлъ, приказалъ принести кандалы и сковать меня съ о. Качмарчикомъ за руки вмЪстЪ, остальныхъ же арестованныхъ привязать къ намъ попарно веревками, а въ самомъ концЪ Л. Ф. Качмарчика особо. Дочь коменданта всунула намъ подъ мышку по четвертушкЪ хлЪба, послЪ чего насъ повели подъ ругательства и угрозы толпы на вокзалъ.

При входЪ на вокзалъ встрЪтила насъ новая толпа криками и камнями, причемъ я тоже получилъ отъ какого-то еврея сильный ударъ камнемъ въ плечо. ВозлЪ дверей мы увидЪли наши вещи, доставленныя сюда извозчиками, но сами мы, о. Качмарчикъ и я, будучи скованы кандалами, не могли ихъ взять, такъ что понесли ихъ намъ въ вагонъ наши товарищи по несчастью — владЪлецъ лЪсопильни Ставискій и цыганъ Бехтеровскій.

Но поЪзда для насъ сейчасъ не оказалось, такъ что насъ отвели въ какую-то конюшню, гдЪ мы въ цЪпяхъ простояли на навозЪ, измученные и голодные, до вечера. И опять начались издЪвательства и угрозы, какъ со стороны желЪзнодорожниковъ, такъ и солдатъ и офицеровъ, но мы уже къ этому привыкли и относились ко всему равнодушно. Даже нашъ комендантъ эскорта, возвратившись изъ города въ пьяномъ состояніи, позволилъ себЪ угрожать намъ и издЪваться надъ нами.

Поздно вечеромъ повели насъ обратно на вокзалъ и погрузили въ грязные товарные вагоны. На каждой станціи пьяный комендантъ рекомендовалъ насъ проЪзжей публикЪ, какъ „измЪнниковъ-москалей",такъ что издЪвательствамъ и угрозамъ со стороны послЪдней не было конца. Но, къ счастью, черезъ нЪкоторое время его все-таки сморилъ сонъ и онъ тутъ же на полу завалился спать на подстеленныя солдатскія шинели.

Въ пути крестьяне сами исподволь поснимали связывавшія ихъ веревки, послЪ чего уже и съ насъ обоихъ были сняты кандалы.

Такъ доЪхали мы до Бялой. ЗдЪсь велЪли намъ выходить и повели пЪшкомъ черезъ БЪльскъ въ окружной судъ, гдЪ оставили въ тюрьмЪ 10 изъ насъ, въ томъ числЪ и меня и о. Качмарчика съ сыномъ, остальныхъ же 10 крестьянъ перевели на ночь на полицію. Этихъ послЪднихъ, какъ потомъ разсказывалъ мой прихожанинъ Юстинъ Воргачъ, поодиночкЪ призывали ночью въ канцелярію и, подъ угрозой немедленнаго разстрЪла, допрашивали относительно меня и о. Качмарчика, не получали ли мы и не раздавали ли крестьянамъ рублей, что мы говорили на проповЪдяхъ и т. п. Насъ же, оставшихся въ тюрьмЪ, помЪстили въ какую-то ужасно грязную камеру, но только-что мы уснули, какъ опять велЪли намъ собираться и отвели въ тюремную канцелярію, гдЪ жандармъ Бацъ (русскій по происхожденію) снова наложилъ намъ ручные кандалы и повелъ къ стоявшему на улицЪ автомобилю, причемъ вещи наши велЪлъ оставить. Когда стоявшіе возлЪ авгомобиля люди спросили его — куда онъ везетъ насъ, онъ только показалъ на шею и поднялъ руку вверхъ, будто-бы везетъ насъ вЪшать.

ПоЪхали мы очень быстро, по 80 килом. въ часъ, и только частые патрули задерживали насъ по пути. Было очень холодно, такъ что я въ легкой одеждЪ чуть не замерзъ, тЪмъ болЪе, что даже рукъ, благодаря кандаламъ, нельзя было спрятать. Подъ утро мы упросили жандарма снять съ насъ кандалы, такъ какъ мы вЪдь все-равно никакъ убЪжать не можемъ, но едва онъ это успЪлъ сдЪлать, какъ вдругъ раздался страшный трескъ и грохотъ, словно отъ орудійнаго выстрЪла; я почувствовалъ сильную боль въ вискЪ и потерялъ сознаніе. Когда я очнулся, надо мной стоялъ, наклонившись, жандармъ и изо всей силы трясъ мною, приводя меня такимъ образомъ въ чувство. Оказалось, что нашъ автомобиль на полномъ ходу разбился вдребезги и мы всЪ только чудомъ спаслись отъ смерти. Это случилось въ с. ГрушовцЪ возлЪ Лимановы, 26 сентября. Оставивъ разбитый автомобиль на попеченіе мЪстнаго войта, жандармъ сЪлъ съ нами на проЪзжавшую подводу и повезъ дальше. По пути встрЪтили мы отрядъ польскихъ легіонеровъ, что очень насъ встревожило, такъ какъ они пользовались нехорошей славой, но, къ счастью, все обошлось благополучно.

Въ ЛимановЪ насъ опять посадили на автомобиль и тотъ-же жандармъ Бацъ повезъ насъ въ Новый Санчъ. Но здЪсь снова произошла задержка, а именно, лопнула шина, такъ что жандармъ отвелъ насъ въ тюрьму уже пЪшкомъ. Но тутъ насъ пока не хотЪли принять, въ виду чего жандармъ, оставивъ наши вещи въ корридорЪ, повелъ насъ въ зданіе суда — прямо въ залу, гдЪ какъ-разъ начался передъ военнымъ трибуналомъ разборъ дЪла о. П. Сандовича и его сына и о. Вл. Мохнацкаго, къ которому теперь присоединили и насъ троихъ, т. е., о. Ф. Качмарчика, его сына Любоміра Феофиловича и меня. [ 0 самомъ этомъ процессЪ и страшномъ его результатЪ — разстрЪлЪ о. Петра Сандовича и его сьна-студента см. дальше особую главу.]

 ПослЪ окончанія судебнаго разбирательства, 27 сентября вечеромъ, насъ всЪхъ отвели обратно въ тюрьму, причемъ о. Качмарчика, его сына и меня помЪстили опять вмЪстЪ, присоединивъ къ намъ еще 8 человЪкъ арестованныхъ изъ Ценжковицъ и Бобовой. ЗдЪсь провели мы нЪсколько томительныхъ дней, такъ какъ мы ничего не знали о приговорЪ и терзались только случайными догадками и слухами.

Только 3 октября, когда насъ перевели въ другую камеру, гдЪ находились уже о. Вл. Мохнацкій, о. Ем. Венгриновичъ, о. Соболевскій, о. Діонисій Мохнацкій и другіе, узнали мы страшную вЪсть о разстрЪлЪ о. Петра Сандовича и его молоденькаго сына...

Наконецъ, 6 октября велЪли намъ собираться въ путь и вывели всЪхъ, кромЪ 4 лицъ, на рынокъ, гдЪ соединилась съ нами другая партія арестованныхъ изъ полицейскихъ арестовъ. ЗатЪмъ погнали насъ четверками на вокзалъ, куда мы дотащились только на разсвЪтЪ. Среди насъ было тоже нЪсколько женщинъ, въ томъ числЪ двЪ дочери о. Ем. Венгриновича и жена о. Соболевскаго. На вокзалЪ сестры изъ Краснаго Креста дали имъ по стакану чаю, мужчины же не получили ничего.

Утромъ подали поЪздъ, въ которомъ, однако, былъ только одинъ классный вагонъ ІП класса, остальные же— грязныя теплушки, безъ скамеекъ и всякой подстилки, такъ что громадное большинство изъ нашего транспорта, насчитывавшаго въ общемъ свыше 250 человЪкъ, должно было размЪщаться гдЪ и какъ попало. Къ тому же хватилъ изрядный холодъ, началъ падать снЪгъ, а большинство изъ насъ не имЪ ло никакой теплой одежды, такъ что приходилосъ страдать теперь сугубо, и отъ усталости, и отъ голода, и отъ стужи. Въ добавокъ ко всему этому, съ первой-же станціи начались тяжЪлыя встрЪчи со стороны враждебной толпы и солдатъ, ругавшихъ насъ и издЪвав-шихся надъ нами на всякіе лады.

Только со ст. Мшаны, гдЪ смЪнилась наша эскорта, стало немного легче. Тутъ позволили намъ внести нЪсколько скамеекъ, а впослЪдствіи даже жандармы купили для женщинъ, на ихъ деньги, немного соломы на подстилку. Начали тоже понемногу и кормить насъ, хотя большей частью только супами и чаемъ, и даже покупать намъ за наши деньги особою пищу.

Ъхали мы черезъ Венгрію, на Коморно, Тренчинъ, Прешбургъ. На этой послЪдней станціи чуть не наЪхалъ на насъ курьерскій поЪздъ, но машинистъ во время двивулъ нашъ поЪздъ назадъ и такимъ образомъ спасъ его отъ неминуемаго крушенія.

Изъ другихъ дорожныхъ приключеній слЪдуетъ отмЪтить еще слЪдующихъ два характерныхъ эпизода:

Съ нами препровождался въ ссылку также варшавскій раввинъ д-ръ Симеонъ Брысь. Такъ вотъ къ нему по пути стали приставатъ конвоировавшіе насъ жандармы съ предложеніемъ указать на кого-нибудь изъ нашихъ священниковъ, какъ на извЪстнаго ему измЪнника и шпіона, за что обЪщали немедленно отпустить его на свободу. Но честный и въ то-же время хитрый еврей вывернулся изъ этого затрудненія такимъ образомъ, что сказалъ; „Изъ этихъ никого не знаю; зналъ одного, но его нЪтъ уже въ живыхъ".

Другой случай произшелъ на ст. въ ГрацЪ. Тутъ продержали насъ особенно долго, такъ какъ, потомъ оказалось, какая-то мЪстная графиня пожелала посмотрЪть на „измЪнниковъ", а потому до ея пріЪзда изъ города и не отпускали нашего поЪзда дальше.

Много волненій и заботъ испытали мы въ дорогЪ по поводу тяжелаго нервнаго разстройства одного изъ нашихъ собратій о Д. М-го,. который уже въ тюрьмЪ всЪ время страшно волновался и плакалъ, а въ дорогЪ и со всЪмъ уже потерялъ всякое самообладаніе, такъ что мы довезли его въ крайне тяжеломъ состояніи на мЪсто.

Наконецъ, 11 октября утромъ привезли насъ въ Абтиссендорфъ, а оттуда уже, подгоняя отборной руганью и прикладами, погнали пЪшкомъ въ приснопамятное мЪсто нашего заточенія — страшный Талергофъ.

Свящ. Василій Курилло.

Кровавое судилище.

(По запискамъ о. В. Ф. Курилла).

Въ субботу 26 сентября 1914 г. состоялся въ Новомъ СанчЪ, въ зданіи окружного суда, передъ военно-полевымъ судомъ мЪстной экспозитуры краковской военной команды (Expositur des Gerichtes des K. u K. Militarkommandos in Krakau), разборъ кошмарнаго дЪла по обвиненію семи мЪстныхъ русскихъ дЪятелей въ государственной измЪнЪ.

Означенный военно-полевой судъ состоялъ изъ слЪдующихъ лицъ: 1) предсЪдателя майора Виктора Полли, 2) докладчика майора аудитора д-ра Мечислава БЪльскаго, 3) обвинителя оберлейтенанта-аудитора Іосифа Вондрача, 4) письмоводителя лейтенанта Іоанна Души и 5) защитника оберлейтенанта-аудитора Юліана Фуляйты.

Судилище происходило надъ слЪдующими народными дЪятелями Лемковской Руси:

1)о. ФеофиломъФомичемъ Качмарчикомъ, настоятелемъ прихода въ БЪлцаревой, грибовскаго у., 71 года;

2) его сыномъ Владиміромъ Феофиловичемъ, студентомъ университета, 22 лЪтъ;

3) его-же сыномъ Любоміромъ Феофиловичемъ, помощником нотаріуса изъ Снятына, 36 лЪтъ.

4) о. Василіемъ Федоровичемъ Курилломъ, настоятелемъ прихода въ ФлоринкЪ, грибов. у., 53 лЪтъ.

5)о. Владиміромъ Осиповичемъ Мохнацкимъ, настоятелемъ прихода въ Чирной, грибов. у. 44 лЪтъ.

6) о. Петромъ Васильевичемъ Сандовичемъ, настоятелемъ прихода въ Брунарахъ, грибов. у. 56 лЪтъ;

и 7) его сыномъ АнтономъПетровичемъ, окончившимъ философскій факультетъ во ЛьвовЪ, 27 лЪтъ.

Утренняя часть разбирательства, до 12 ч. дня, состоялась въ отсутствіи трехъ подсудимыхъ - о. Ф. Ф, Качмарчика, Л. Ф. Качмарчика и о. В. Ф. Курилла, такъ какъ отправившійся за ними въ Грибовъ жандармъ не успЪлъ доставить ихъ во время на мЪсто суда.

Они были доставлены въ судъ только въ 3 ч. пополудни, послЪ чего и начался только, въ свою очередь, ихъ допросъ.

Въ 9 ч. утра предсЪдатель открылъ засЪданіе суда, послЪ чего былъ прочитанъ обвинителный актъ, въ которомъ, между прочимъ, было сказано: „Es stehen hier die Angeklagten, lauter Russophilen, die Mitglieder dieser verraterischen Partei, durch welche Hunderte und Tausende von unserer Mannschaft in Ost-Galizien zu Grunde gegangen sind. Wie die Gesinnungsgenossen dieser Angeklagten durch die Agitation zwischen der ruthenischen Bevцlkerung in Ost-Galizien Grund und Boden fur den Ьberfall der Russen vorbereitet haben, so haben die Angeklagten, dasselbe in west-galizischen Bezirken getan. Auf Grund dessen stelle ich den Antrag, diese Kreaturen standrechtlich zu behandeln. [Въ переводЪ : „Тутъ стоятъ подсудимые, одни руссофилы, члены той измЪннической партіи, благодаря которой погибли сотни и тысячи нашихъ солдатъ въ Восточной ГаличинЪ. Подобно тому, какъ единомышленники этихъ подсудимыхь своей агитаціей среди русскаго населенія Вост. Галичины подготовили почву для вторженія со стороны Россiи, такъ и подсудимые сдЪлали то-же самое въ западно-галицкихъ уЪздахъ. Въ сиду этого предлагаю поступить съ этими тварями(!) согласно положенію о полевомъ судЪ".]

КромЪ этого общаго и болЪе или менЪе отвлеченнаго обвиненія, вмЪнялись подсудимымъ, въ частности, еще слЪдующія конкретныя преступленія.

ВсЪмъ имъ вмЪстЪ вмЪнялось въ вину, что они, принадлежа къ „руссофилъской" партіи и составивъ „одинъ общій руссофильскій заговоръ", возбуждали народъ противъ австрійскихъ властей и „украинской" партіи, веля усиленную „руссофильскую" агигацію, распространяли „цареславіе и православіе" и вообще стремились къ отторженію Галичины отъ Австріи и къ соединенію ея съ Россіей, причемъ держали уже даже наготовЪ для встрЪчи „москалей" русскій флагъ и т. п.

Въ частности, о. Качмарчикъ обвинялся въ томъ, что во время мобилизаціи подавалъ телефономъ (?) какіе-то знаки пролетавшимъ надъ БЪлцаревой русскимъ аэропланамъ (!), принималъ публично въ церкви отъ крестьянъ присягу, чго не будутъ стрЪлять въ русскихъ солдатъ, переписывался съ гр. В. А. Бобринскимъ въ ПетербургЪ и участвовалъ въ какихъ то тайныхъ „руссофильскихъ" совЪщанiяхъ въ МушинЪ.

О. Мохнацкому предъявлялось обвиненіе въ томъ, что говорилъ на проповЪди въ церкви, будто нашъ царь не Францъ Іосифъ, а Николай II, собиралъ и посылалъ въ Россію деньги на военныя цЪли и переписывался съ д-ромъ Ю. А. Яворскимъ въ КіевЪ.

О. Курилло обвинялся тоже въ томъ, что на исповЪди уговаривалъ мобилизованныхъ солдатъ — не стрЪлять въ „москалей", публично въ церкви заприсягалъ людей на измЪну австрійскому императору, учредилъ „Русскую бурсу" въ Горлицахъ и разсылалъ во время переписи циркуляры, чтобы всЪ записывались русскими "съ двумя с".

О. Сандовичъ — въ томъ, что въ своемъ окружномъ письмЪ къ духовенству, по случаю назначенія его благочиннымъ (деканомъ), заявлялъ, что будетъ неуклонно трудиться въ пользу русскаго народа (опять-же „съ двумя с"), въ письмЪ къ о. Д. Хиляку изъ Избъ отказался вновь прясягать на вЪрность австр. императору и, наконецъ, распространялъ лично и посредствомъ своего сына какіе-то листки за подписью епископа Никона (?) съ освобожденіемъ отъ вЪрности австрійскому императору и уговаривалъ крестьянъ, чгобы не возвращали имЪющагося у нихъ оружія австр. властямъ, а только хранили его для русской арміи, въ чемъ обвинялся тоже и сынъ его, Антонъ Петровичъ.

Наконецъ, оба братья Качмарчика, В. Ф. и Л. Ф. кромЪ общихъ обвиненій въ „руссофильской" агитаціи и возбужденіи народа противъ „украинцевъ", обвинялись тоже въ томъ, что во время мобилизаціи уговариваяи какого-то крестьянина въ Устьянской ГутЪ къ шпіонству въ пользу Россіи.

На чемъ-же основывались всЪ эти завЪдомо нелЪпыя и злостныя обвиненія? Конечно, не нужно и говорить, что всЪ они являлись просто только злобнымъ, чудовищнымъ вымысломъ или искаженіемъ со стороны безсовЪстныхъ личныхъ и политическихъ враговъ. Не говоря уже о неопредЪленныхъ и неуловимыхъ общихъ обвиненіяхъ въ „руссофильскихъ" убЪжденіяхъ и устремленіяхъ, необходимо отмЪтить относительно остальныхъ, болЪе конкретныхъ пунктовъ обвиненія, что ни одинъ изъ нихъ не былъ хотя бы въ приближеніи установленъ и подтвержденъ въ слЪдствіи и на самомъ судЪ какими-нибудь фактическими данными или достовЪрными свидЪтельскими показаніями, а выдвигали и поддерживали ихъ только со слЪпой и жестокой злобой ихъ безсовЪстные и безстыжіе доносчики-авторы, главнымъ образомъ, нахлынувшіе сюда въ послЪдніе годы изъ Восточной Галичины, „украинскіе" священники, учителя и жандармы, безславныя имена которыхъ и слЪдуетъ привести здЪсь на вЪчную, позорную память.

И такъ, главнымъ основаніемъ для цЪлаго этого гнуснаго дЪла вообще послужили прежде всего письменные доносы учителей Михаила Гуцуляка изъ Избъ и Стефана Сороки изъ Флоринки, съ одной стороны, а б. жандарма Пет-ра Ключника изъ Флоринки же, съ другой, причемъ первый изъ нихъ, Михаилъ Гуцулякъ, выступая въ качествЪ свидЪтеля и на самомъ судЪ, своими упорно лживыми и наглыми показанія ми всячески старался погубить подсудимыхъ, что ему въ отношеніи къ обоимъ Сандовичамъ въ концЪ концовъ и удалось. Изъ другихъ „украинскихъ" доносчиковъ и обвинителей-свидЪтелей по этому дЪлу слЪдуетъ назвать: священниковъ Михаила Дороцкаго изъ Злоцкаго, Іоанна Гриньчука изъ Матіевой и въ особенности Василія Смолинскаго изъ Ростоки Великой, учителей Антона Гуссака изъ Мохначки, Нящоты изъ СнЪтянцы, дальше трехъ достойныхъ родственницъ М. Гуцуляка — Димитчукъ, Вознякевичъ и Бастлей изъ Избъ, крестьянъ М. Мяхальскаго и А. Нестерака изъ Тыляча, Н. Дзядика и И. Прицика изъ Чирной, А. Юрчака изъ Мушины, жандарма Григорія Баца и, наконецъ, двухъ евреевъ — Гольдштейна изъ Перунки и Штейна изъ СнЪтницы.

СлЪдуетъ замЪтить, наконецъ, что никакихъ свидЪтелей защиты на это злостное и неправедное судилище допущено не было, даже въ такихъ, казалось-бы, важныхъ и естественныхъ случаяхъ, какъ, напр., грибовскаго уЪзднаго старосту, на котораго ссылались подсудимые въ доказательство своей невиновности и политической лояльности вообще, или священниковъ, которые должны были удостовЪрить, что о. Сандовичъ, какъ благочинный, разослалъ имъ только пастырское посланіе митр. Шептицкаго съ предостереженіемъ передъ провокаціонными листками и слухами, а не какіе-то мифическіе листки не существующаго еп. Никона, которыхъ никто, кромЪ доносчика Гуцуляка, въ дЪйствительности не видалъ и видать не могъ, или, наконецъ, уЪзднаго врача, который непосредственно передъ арестомъ лечилъ А. П. Сандовича и поэтому могъ бы засвидЪтельствовать, что тотъ все время мобилизаціи, вплоть до самого ареста, лежалъ больной въ постели отъ перелома руки, такъ что просто физически никоимъ образомъ не могь, какъ это утверждалъ тотъ-же Гуцулякъ, ходить по селамъ и распросгранять какіе-нибудь листки, — хотя именно эти обстоятельства, какъ явствуетъ изъ мотивировки обвиненія, и легли вь основаніе смертнаго приговора по отношенію къ обоимъ послЪднімъ подсудимымъ.

Въ такихъ тяжелыхъ и гнусныхъ условіяхъ производился этотъ тенденціозный и злоумышленный разборъ дЪла до самого вечера, когда, послЪ краткихъ рЪчей обвинителя и якобы защитника, судъ объявилъ, что приговорь будетъ объявленъ на слЪдующій день, по утвержденіи его высшей властью.

Въ концЪ концовъ, однако, этотъ чудовищный приговоръ былъ объявленъ только на третій день, а именно, 28 сентября, въ 9 1/2 ч. утра, причемъ для выслушанія его были вызваны не всЪ подсудимые, а только оба Сандовичи, которые почему-то одни только были признаны виновными и приговорены къ разстрЪлу.

Вотъ полный текстъ этого кошмарнаго приговора, являющагося одной изъ самыхъ позорныхъ страницъ политическаго правосудія отходящей въ тьму небытія тюрьмы народовъ — Австріи:

„Im Namen Seiner Majestдt des Kaisers und Apostolischen Kцnigs von Ungarn, Das Gericht des K. u. K. Militдr-kommandos in Krakau, Expositur in Neu-Sandez, als Standgericht, hat nach der, unter dem Vorsitz des Majors Victor Polli und der Leitung des Majors Auditors Dr. Mieczyslaw Bielski, in Anwesenheit des Landsturmleutnants Johann Dusza, als Schriftfьhrer, des Oberleutnant-Auditors Josef Wondracz, als Anklдger, und Ober-leutnant-Auditors Julian Fulajta, als Verteidiger durchgefьhrten Hauptverhandlung ьber die gegen Pfarrer Peter Sandowicz und dessen Sohn Anton Sandowicz wegen Verbrechens des Hochverrates nach §. 344 G. M.-St. G. erhobene Anklage zu Recht erkannt:

Peter Sandowicz, in Zegiestow, Bezirk Neu-Sandez, am 29 Juni 1858 geboren, griech.-kath., verheiratet, Vater von neun Kindern, Pfarrer in Brunary,

Anton Sandowicz, in Rostoka Wielka, Bez. Neu-Sandez, geboren 27 Jдhre alt, griech.-kath., ledig, Universitдts hцrer, sind schuldig, dass sie im Monat September 1914 in Izby vom Episkopat eines gewissen Nykon verfasste Flugschriften, in welehen die Bevцlkerung Gali-ziens von dem Untertaneneid befreit wird, unter der Bevцlkerung verteilten, was geeignet war eine Gefahr fьr den Staat von aussen herbeizufьhren. Hiedurch begingen sie das Verbrechen des Hochverrates gemдss §. 344 0. M.-St. G. und werden hiefьr, gemдss §. 444 M.-St.-P. 0. und der Verordnung vom 5 Au-gust Res. Nr. 122, zum Tode durch Erschiessen verurteilt Grьnde. Das Standgericht hat als erwiesen angenommen, und zwar auf Grund des Resultats des Beweisverfahrene, dass die beiden Verurteilten russo-phil gesinnt waren. Die allgemein bekannte Tendenz der Russophilen, Gali-zien von Osterreich loszureissen und an Russland anzugliedern, wurde im Laufe der Verhandlung durch das zur Verlesung gelangte Protokoll mit dein Zeugen Peter Klucznyk bestдtigt und als er-wiesen angenommen. Durch eidliche Aus-sage des Zeugen Michael Huculak hat das Standgericht als erwiesen ange-nommen und ist zu der Ьberzeugung gekommen, dass die beiden Angeklagten Flugschriften, die vom Episkopat eines gewissen Nykon verfasst waren und in denen die Bevцlkerung Galiziens von dem Untertaneneid befreit wird, unter der Bevцlkerung von Izby verteilten, was geeignet war eine Gefahr fьr den Staat von aussen herbeizufьhren.

Da in dieser Handlung die Merkma-le des Verbrechens des Hochverrates enthalten sind, mussten die Angeklagten dieses Verbrechens schul-dig erkannt und zur gesetzlichen Strafe verurteilt werclen.

Neu-Sandez, 27 Sept. 1914. Dr. Bielski mp., Major-Auditor. Wird bestдtigt und ist die Todesstrafe zu vollziehen Grybow, 27 Sept. 1914. Melion mp., Generalmajor.

Das Urteil wurde den Verurteilten am 28 Sept. 1914 um 9 Uhr 30 Minuten vormittags kundgemacht und um 12 Uhr Mitttags vollzogen.

Neu-Sandez, 28 Sept. 1914. Bielski mp., Major-Auditor.

Fur die Richtigkeit der Abschrift. Mдhrisch-Ostrau, 25 August 1915.

Der Gerichtsrbeisitzer: Durrak, Major".

То-же въ русскомъ переводЪ:

По указу Его Императорскаго и Королевскаго Величества, Судъ имп. и кор. военной команды въ КраковЪ, экспозитура въ Новомъ СанчЪ, какъ военно-полевой судъ, послЪ произведеннаго, подъ предсЪдательствомъ майора Виктора Полли и руководительствомъ майора-аудитора д-ра Мечислава БЪльскаго, въ присутствіи лейтенанта ополченія Іоанна Души, какъ письмоводителя, оберлейтенанта-аудитора Іосифа Вондрача, какъ обвинителя, и оберлейтенанта-аудитора Юліана Фуляйты, какъ защитника, судебнаго разбирательства по обвиненію священника Петра Сандовича и его сына Антона Сандовича въ преступленіи государственной измЪны согласно §. 344 С. М.-St. G,, призналъ, что:Петръ Сандовичъ, род. 29 іюня 1858 г. въ ЖегестовЪ, новосандецкаго у., гр.-кат,, женатый, отецъ девяти дЪтей, настоятель прихода въ Брунарахъ,АнтонъСандовичъ, род. въ РостокЪ Великой, новосандецкаго у., 27 лЪтъ, гр.-кат., холостой, студентъ университета,виновны въ томъ, что въ м. сентябрЪ 1914 г. распространяли среди населенія въ с. Избахъ соcтавленньіе епископатомъ нЪкоего Никона летучіе листки, въ которыхъ населеніе Галичины освобождалось .отъ вЪрноподаннической присяги, что могло вы звать для государства опасность изъвнЪ. Этимъ они совершили преступленіе государственной измЪны согласно §. 344 С. М.-St. G. и за это приговариваются, согласно §. 444 М.-St.-Р.-О. и распоряженію отъ 5 августа Res. Nr. 122, къ смертной казни посредствомъ разстрЪла.

Основанія. Военный полевой судъ призналъ доказаннымъ, а именно, на основаніи результатовъ разбирательства, что оба осужденные были руссофильскихъ убЪжденій. ОбщеизвЪстная тенденція руссофиловъ, отторгнуть Галичину отъ Австріи и присоединить ее къ Россіи, была въ теченіе разбирательства признана доказанной въ силу прочитаннаго протокола съ показаніями свидЪтеля Петра Ключника. Въ виду отданныхъ подъ прясягой показаній свидЪтеля Михаила Гуцуляка, призналъ судъ доказаннымъ и пришелъ къ убЪжденію тоже относительно того, что оба подсудимые распространяли среди населенія въ Избахъ летучіе листки, которые были составлены епископатомъ нЪкоего Никона и освобождали населеніе Галичины отъ вЪрноподданнической присяги, что могло вызвать изъвнЪ опасность для государства.

Такъ какъ въ этомъ дЪйствіи заключаются признаки преступленія государственной измЪны, то подсудимые должны были быть признаны виновными и приговорены къ законному наказанію.

Новый Санчъ, 27 сент. 1914 г.

Д-ръ БЪльскій ср., майоръ - аудиторъ.

Утверждается и слЪдуетъ исполнить смертную казнь.

Грибовъ, 27 сент. 1914.

Меліонъ ср., генералъ- майоръ.

Приговоръ былъ объявленъ осужденнымъ 28 сент. 1914 въ 9-30 ч. утра и приведенъ въ исполненіе въ 12 ч. дня.

Новый Санчъ, 28 сент, 1914.

БЪльскiй, ср., майоръ-аудиторъ,

Съ подлиннымъ вЪрно:

Моравская Острава, 25 августа 1915,

Членъ суда: Дурракъ, майоръ".

Совершенно справедливо замЪчаетъ по поводу этого чудовищнаго приговора "Arbeiter-Zeitung":

„И такъ, полевой судъ „призналъ доказаннымъ", что оба подсудимые „были руссофильскихъ убЪжденій". Такимъ образомъ, сущность преступленія составляетъ убЪжденіе!.. Итакъ, Петръ Ключникъ является свидЪтелемъ - экспертомъ относительно направленія цЪлаго движенія, а его мнЪніе о немъ служитъ доказатЪльствомъ о дЪйствіяхъ подсудимыхъ! Летучки отъ „епископата нЪкоего Никона": — что это можетъ быть такое?.. Мы хотЪли-бы видЪть ихъ воочію! Повидимому, и самъ судъ совершенно не видалъ этихъ летучекъ и просто на основаніи наговора одного единственнаго человЪка велЪлъ разстрЪлятъ людей, которые придерживались „руссофильскихъ убЪжденій." Это было правосудіе полевыхъ судовъ!"

Оба осужденные выслушали приговоръ спокойно и, возвращаясь послЪ этого назадъ въ свою камеру, постучали къ о. Вл. Мохнацкому, причемъ А. П. Сандовичъ крикнулъ ему черезъ закрытыя двери:

— Дядя, мы съ отцомъ приговорены къ разстрЪлу — черезъ два часа!

Въ камерЪ о. Петръ потерялъ силы. По словамъ сидЪвшаго вмЪстЪ съ нимъ Авкс. Савчака, онъ все время находился въ большомъ волненіи и жаловался, что изъ- за людской злобы приходится умирать.

— Ничего мнЪ не жаль, — говорилъ онъ, — такъ какъ я въ жизни все-равно испыталъ мало хорошаго, а только что будетъ съ моей бЪдной семьей, а жена навЪрное не переживетъ этого!

Такъ какъ о. Петру не было разрешено даже проститься съ семьей, то онъ взялъ отъ сидЪвшаго въ той-же камерЪ учителя Зенона Ганкевича изъ Бучача обЪщаніе, что тотъ по освобожденіи заЪдетъ къ его женЪ и дЪтямъ и успокоитъ ихъ и увЪритъ, что оба они съ сыномъ совершенно невиновны, послЪ чего уже нЪсколько успокоился и сдался на Божью волю. О. Соболевскій читалъ въ слухъ молитвы, а онъ молился.

Идя на разстрЪлъ, въ 1/2 12 часовъ, осужденные опять постучали въ двери камеры о. Вл. Мохнацкаго и А. П-чъ закричалъ:

— Прощайте, дядя, уже идемъ!

Черезъ тюремный дворъ провели офицеры осужденныхъ подъ-руки, впереди шли два священника. А. П. Сандовичъ еще оглянулся на окна тюрьмы, какъ-бы посылая сидящимъ въ ней знакомымъ послЪдній привЪтъ. ЗатЪмъ ихъ отвезли автомобилемъ въ городскую стрЪльницу и тамъ разстрЪляли. Похоронили обоихъ на мЪстЪ казни. Изъ частныхъ лицъ случайно присутствовалъ при разстрЪлЪ плотникъ ВойцЪхъ Жмигродскій изъ Хелмца.

О произведенномъ разстрЪлЪ грибовскимъ уЪзднымъ староствомъ были разосланы по всЪмъ селамъ уЪзда особыя объявленія, текстъ которыхъ воспроизведенъ выше на стр. 32-ой.

Остальные подсудимые почему-то, по какому-то непостижимому капризу „совЪсти" австрійскихъ судей-палачей, были оправданы, но, тЪмъ не менЪе, оставлены и дальше въ тюрьмЪ, а затЪмъ, 6 октября, вмЪстЪ съ остальной массой арестованныхъ въ Новомъ СанчЪ русскихъ людей, административнымъ порядкомъ сосланы въ Талергофъ.

О. Петръ Васильевичъ Сандовичъ родился 29 іюня 1858 г. въ ЖегестовЪ, Новосандецкаго уЪзда, въ семьЪ мЪстнаго священника. Потерявъ въ дЪтствЪ отца и не имЪя возможности продолжать ученье, поступилъ послЪ 2 класса гимназіи на службу къ одному помЪщику, которому въ теченіе 2 лЪтъ возилъ почту. ЗатЪмъ былъ принятъ въ бурсу Ставропигійскаго Института во ЛьвовЪ, гдЪ и продолжалъ уже безпрепятственно курсъ гимназіи до конца, послЪ чего поступилъ въ духовную семинарію, сначала во ЛьвовЪ, а на послЪдній курсъ въ ПеремышлЪ.

Окончивъ духовную семинарію и женившись на дочери священника Маріи ОсиповнЪ Мохнацкой, былъ въ 1885 г. рукоположенъ въ священники, послЪ чего долго скитался по различнымъ приходамъ, пока, наконецъ, не получилъ штатнаго настоятельства прихода въ Брунарахъ, грибовскаго уЪзда, гдЪ оставался уже до самой своей трагической смерти, состоя вмЪстЪ съ тЪмъ въ послЪдніе довоенные годы благочиннымъ (деканомъ) мушинскаго деканата.

14-го сентября 1914 г., по доносу мЪстныхъ „украинцевъ" — учителя Мих. Гуцуляка изъ Избъ и б. жандарма Петра Ключника изъ Флоринки, былъ арестованъ, а 28 сентября, по приговору военно-полевого суда, и разстрЪлянъ вмЪстЪ съ сыномъ на городской стрЪльницЪ въ Новомъ СанчЪ, оставивъ вдову и 8 дЪтей, съ которыми ему даже не было разрЪшено проститъся.

Антонъ Петровичъ Сандовичъ, сынъ отца Петра, родился 6 іюня 1887 г. въ РостокЪ Великой, новосандецкаго уЪзда. Гимназію окончилъ въ БохнЪ въ 1907 г., послЪ чего поступилъ на философскій факультетъ львовскаго университета, который окончилъ какъ - разъ наканунЪ войны, весной 1914 г.

По тому-же доносу, что и его отецъ, былъ 6 сентября 1914 г. арестованъ, а 28 сентября, вмЪстЪ съ отцомъ разстрЪлянъ въ Новомъ СанчЪ.

С. Избы. Наше село получило во время свирЪпствовавшей въ началЪ войны австрійской расправы печальную извЪстность благодаря тому, что здЪсъ жилъ и „дЪйствовалъ" самый безсовЪстный и заядлый на весь уЪздъ „украинскій" провокаторъ и доносчикъ — учитель Михаилъ Гуцулякъ, благодаря неусыпнымъ доносамъ и лжесвидЪтельству котораго и произошелъ, главнымъ образомъ, кошмарный новосандецкій процессъ, закончившійся, какъ извЪстно, разстрЪломъ двухъ совершенно безвинныхъ жертвъ — о. П. Сандовича и его сына. Этому-же Гуцуляку, составившему вмЪстЪ съ эксъ-жандармомъ П. Ключникомъ изъ Флоринки и подавшему посредствомъ солдата М. Пильха въ военную команду въ Новомъ СанчЪ обширный анонимный доносъ на почти всЪхъ русскихъ дЪятелей уЪзда, обязаны эти послЪдніе прежде всего своимъ арестомъ и продолжительными терзаніями и муками въ Талергофскомъ аду.

Не пощадилъ онъ, конечно, и своихъ односельчанъ, хотя сначала, въ своемъ первомъ доносЪ, почему-то и не упомянулъ о нихъ, Но затЪмъ, желая наверстать упущенное, онъ все-таки постарался о томъ, что и мЪстный настоятель прихода о. Димитрій Хилякъ, и много крестьянъ были тоже арестованы и отправлены въ Талергофъ.

С. СнЪтница. Въ СнЪтницЪ былъ 9 сентября 1914 г., въ числЪ другихъ, арестованъ и вывезенъ въ Краковъ владЪлецъ лЪсопильни Константинъ Ставискій. На слЪдующій же денъ пришелъ къ его сыну Захаріи мЪстный лавочникъ-еврей Самуилъ Ригельгауптъ и потребовалъ отъ него уплаты какого-то долга его отца, когда же онъ, ничего не зная объ этомъ, отказался, то еврей пригрозилъ ему, что донесетъ на него жандармеріи, будто онъ сказалъ, что „прійдетъ "москаль" и не нужно будетъ ничего платить евреямъ."

И дЪйствителъно, Захарія Ставискій былъ черезъ нЪсколько дней тоже арестованъ и препровожденъ въ Гри-бовъ, послЪ чего къ нему, въ свою очередь, на слЪдующій же день пришелъ въ тюрьму другой мЪстный еврей, Іосифъ Хаимъ Штейнъ, и предложилъ продать ему лЪсопильню и хозяйство, такъ какъ неизвЪстно — возвратятся-ли онъ и его отецъ еще когда - нибудь домой или нЪтъ?

Такъ, очевидно, евреи съ жандармами нарочно подстроили этотъ арестъ, чтобы, пользуясь растерянностью и страхомъ несчастнаго человЪка, выманить отъ него его имущество для себя.

Феофилъ Игн. Мохнацкій. 18 января 1915 г., возвратившіеся послЪ временнаго отступленія русскихъ войскъ, австрійцы повЪсили на рынкЪ въ ГрибовЪ окончившаго курсъ гимназіи въ ЯслЪ Феофила Игнатьевича Мохнацкаго, сестра котораго, Марія Игнатьевна, была, какъ уже отмЪчено выше, такъ звЪрски растерзана толпою солдатъ и другихъ австрійскихъ хулигановъ на улицЪ въ ПеремышлЪ 16 сентября 1914 г. [См. стр. 108. Въ упомянутой замЪткЪ ошибочно сказано, что Ф. И. былъ разстрЪлянъ.]

Ф. И. Мохнацкій родился 10 января 1891 г. въ с. КуриловкЪ, ланьцутскаго уЪзда, гдЪ отецъ его былъ въ то время настоятелемъ прихода, Учился сначала въ Новомъ СанчЪ, затЪмъ въ СянокЪ и, наконецъ, въ ЯслЪ, гдЪ и окончилъ гимназію какъ-разъ наканунЪ войны.

ПріЪхавъ на каникулы къ отцу, въ с. Войткову, добромильскаго у., онъ не успЪлъ даже отдохнуть послЪ экзамена, какъ тутъ-же, съ объявленіемъ мобилизаціи, арестовали его отца, а затЪмъ и сестру, остальной же семьЪ приказали изъ деревни уЪхать. Тогда онъ вмЪcтЪ съ оставшейся семьею переЪхалъ къ своему дЪдушкЪ по матери о. Ф. Качмарчику въ БЪлцареву, грибовскаго у., гдЪ и постигла его нежданная страшная судьба.

1 января 1915 г. выбрался Ф. И. въ Грибовъ за лекарствомъ для своей младшей сестры. Въ городЪ задержали его два австрійскихъ сыщика — парикмахеръ Каминскій и рЪзникъ НелЪпа, которые потребовали отъ него удостовЪренія, а когда таковаго при немъ не оказалось, отвели его въ жандармское отдЪленіе.

Жандармы посадили его подъ арестъ, черезъ нЪсколько дней повели въ БЪлцареву для наведенія справокъ, а затЪмъ обратно отвели въ Грибовъ въ тюрьму, гдЪ онъ и просидЪлъ еще 2 недЪли. Наконецъ, поставилъ его передъ военный судъ по обвиненію въ шпіонствЪ въ пользу Россіи и въ указываніи дороги русскимъ войскамъ, а на другой день, 18 января, повЪсили тутъ-же на рънкЪ, разрЪшивъ ему только письменно проститься съ семьей.

 

ЛЪсскій уЪздъ.

Въ лЪсскомъ уЪздЪ были арестованы священники: Чертежинскій изъ Бобрки, Гукевичъ изъ Полянчика, Полошиновичъ изъ Середницы, Чайковскій изъ Тарнавы, Генсіорскій изъ Кальницы, Кузьмакъ изъ Гичвы, Грабецъ изъ Лупкова, Коропась изъ Кривого, Копыстянскій изъ Береговъ, Щирба изъ Жерницы, КромЪ того, были арестованы въ Угорцахъ-Минеральныхъ 2 студента, сыновья мЪстнаго настоятеля прихода Макара, а въ КальницЪ—2 студента Генсiорскіе, братья арестованнаго священника, изъ которыхъ одинъ, Антонъ Ивановичъ, былъ домашнимъ репетиторомъ у графа Бобринскаго въ ПетербургЪ и пріЪхалъ недавно въ Кальницу на вакаціи. Въ ТырявЪ-Сольной былъ арестованъ юристъ Шатынскій. Въ самомъ ЛЪскЪ, послЪ произведеннаго обыска въ магазинЪ „Нива", былъ арестованъ управляющій Шпаковскій. Также былъ арестованъ помЪщикъ изъ Стрвяжева Левъ Чайковскій. Изъ крестьянъ были арестованы: АлексЪй Иванисикъ съ женою изъ Лукового, Михаилъ Тимосъ изъ Середняго-Великаго, псаломщикъ Бурмичъ изъ Терки, Максимъ Нусь и Іосифъ Мигдала изъ Камянокъ и многіе другіе.

(„Діло", 1914 г. № 190.)

Изъ воспоминаній о. Гр. Макара.

Село Угорцы, въ которомъ я состою уже свыше 30 лЪтъ настоятелемъ прихода, имЪетъ смЪшанное населеніе (2 трети—около 700 чел.— русскихъ лемковъ, 1 треть латинниковъ- поляковъ и около 80 евреевъ), а потому въ немъ издавна уже замЪчалась внутренняя національная распря, доходившая въ нЪкоторыхъ случаяхъ, какъ, напр., во время всякихъ выборовъ и т. п., до настоящей, открытой вражды.

Особенно усилилась и усложнилась эта внутренняя вражда послЪ того, какъ на мЪсто прежняго, спокойнаго и тактичнаго римо-католическаго священника, пришелъ въ село, смЪнившій его въ 1900г., новый ксендзъ, принявшійся съ особой страстностью и настойчивостью за латинизаторскую и полонизаторскую работу въ селЪ. Значительную распрю и смуту началъ поднимать одновременно также мЪстный крестьянинъ, прихвостень уЪзднаго старосты, Юрко Чернига, въ чемъ со временемъ нашелъ усердную подмогу въ лицЪ одного „украинствующаго" служащаго желЪзной дороги.

ТЪмъ не менЪе, однако, дЪло народной организаціи и просвЪтительная работа подвигались въ нашемъ селЪ весьма успЪшно. Прежде всего было учреждено братство трезвости, которое со временемъ совершенно ликвидировало распространенный здЪсь раньше пьяный развратъ. ЗатЪмъ былъ построенъ большой обшественный домъ, въ которомъ постепенно были открыты читальня, ссудо - сберегательная касса, кооперативъ для сбыта молочныхъ продуктовъ и яицъ, потребительское общество и „Русская дружина". Въ связи съ этимъ усилились и утвердились въ селЪ и общее народное сознаніе, сплоченность и стойкость всЪхъ русскихъ жителей, такъ что всякіе выборы неизмЪнно кончались ихъ побЪдой.

Конечно, все это возбуждало тЪмъ большую зависть и злобу со стороны мЪстныхъ и уЪздныхъ „украинцевъ", поляковъ и всЪхъ недоброжелателей русскаго народа вообще, но въ нормальныхъ правовыхъ условіяхъ они противъ этого ничего существеннаго подЪлать не могли. День вражеской мести и расправы наступилъ только въ исключительныхъ, кошмарныхъ условіяхъ военной мобилизаціи въ 1914 году.

Началось съ ареста двухъ моихъ старшихъ сыновей - студентовъ Романа и Евстахія, которыхъ 6 августа, по нелЪпому доносу, отправили сначала въ сяноцкую тюрьму, а оттуда, вмЪстЪ съ цЪлымъ эшелономъ другихъ арестованныхъ русскихъ, вывезли 29 августа въ Терезинъ.

Меня съ женой и остальными тремя дЪтьми уЪздное староство пока не трогало, а только оставило насъ подъ домашнимъ арестомъ, Это, конечно, не удовлетворило нашихъ недоброжелателей, которые стали еще съ большей настойчивостью и злобой сочинять всевозможные доносы и распространять самые нелЪпые слухи о моей „измЪннической" и „шпіонской" работЪ.

Когда же благочинный поручилъ мнЪ еще администрацію сосЪдняго прихода Бобрки, то это уже совсЪмъ вывело ихъ изъ равновЪсія, такъ что они явно уже стали обвинять меня въ ночныхъ разъЪздахъ и совЪщаніяхъ съ противогосударственной цЪлью, причемъ подговорили даже моего слугу къ лжесвидЪтельству въ такомъ-же направленіи.

31 августа явились ко мнЪ 2 жандарма въ сопровожденіи 4-хъ солдатъ и 4-хъ мЪстныхъ крестьянъ. СлЪдствіе производили въ читальнЪ. Въ то время, какъ солдаты собирали народъ въ читальню для допроса, вахмистръ жандармеріи, послЪ продолжительнаго совЪщанія съ латинскимъ ксендзомъ у него въ домЪ, вернулся оттуда уже съ готовымъ спискомъ подлежащихъ арестованію лицъ. ПослЪ допроса жандармы арестовали меня, четверыхъ крестьянъ и одну женщину, то есть, всЪхъ оказавшихся налицо, русскихъ членовъ мЪстнаго сельскаго правленія, которые больше всего являлись солью въ глазахъ польскаго ксендза и старостинскихъ прислужниковъ въ селЪ. Имена арестованныхъ, кромЪ меня, слЪдующія: войтъ Лешко Волкъ, Михаилъ Лемега, Михаилъ Грибъ, Іосифъ Лемчакъ и Розалія Окальчикъ. Подъ плачъ дЪтей и женщинъ жандармъ отвЪсилъ пощечину женЪ войта.

Испуганный народъ разбрелся по домамъ. ПодъЪхали двЪ телЪги, и насъ повезли въ городъ ЛЪско.

ЗдЪсь, послЪ обычныхъ издЪвательствъ и надруганій со стороны уличной толпы и уЪзднаго начальства, насъ раздЪлили: меня заперли въ отдЪльную камеру, а моихъ прихожанъ вмЪстЪ съ уголовными и бандой цыганъ.

На другой день въ тюрьму привели также остальныхъ пять членовъ нашего сельскаго правленія, а именно: Іосифа Лемегу, Василія Долгаго, Іосифа Устіяновскаго, Ивана Биндаса и Порфирія Биндаса.

3 августа, по приказу тюремнаго началъства, мы наспЪхъ собрались, послЪ чего были отведены на ст. ЛЪско-Лукавица и посажены въ вагонъ, въ которомъ Ъхали польскіе стрЪлки.

ПослЪ часовой стоянки, поЪздъ двинулся съ мЪста среди дикихъ криковъ собравшейся у нашего вагона толпы.

Ъзда отъ ст. Лукавица-ЛЪско до Хирова продолжалась цЪлую ночь, вмЪсто обычныхъ трехъ часовъ. ПоЪздъ стоялъ передъ каждой станціей цЪлыми часами, Не доЪзжая Ольшаницы, увидЪлъ я на шоссе знакомую дЪвочку изъ нашего села и, съ разрЪшенія жандарма, бросилъ ей черезъ окно сто коронъ, прося передатъ моей женЪ, которая осталась съ дЪтьми безъ гроша. ВпослЪдствіи я узналъ, что прежде, чЪмъ дЪвочка пришла въ село, мЪстная жандармерія уже знала о моемъ порученіи; ее тутъ-же арестовали, а деньги конфисковали, Кажется, этотъ инцидентъ и явился причиной послЪдрвавшей позже ссылки упомянутой дЪвочки и ея матери въ Талергофъ.

Въ Хировъ прибыла наша партія въ 5 часовъ утра. ЗдЪсь предстояла пересадка.

ХотЪлось отдохнуть; я присЪлъ на скамеечкЪ за спинами своихъ прихожанъ, думая такимъ образомъ защитить себя отъ дурного глаза толпы. Но не тутъ-то бывало, ПоЪздъ тянулся за поЪздомъ со свЪжими транспортами войскъ различной породы. Были тутъ мадьяры, преслЪдовавшіе насъ, какъ кошмаръ, оть начала до конца нашихъ страданій, были также и германцы. УвидЪвъ насъ, окруженныхъ конвоемъ, они подходили съ ругательствами, заглядывали въ глаза. Подошелъ какой-то лейтенантъ - тиролецъ и съ окрикомъ: — Das іst еіn Рhaof, auf! — вырвалъ у меня изъ рукъ тросточку и ударилъ такъ сильно по рукЪ, что остался синій подтекъ, а затЪмъ схватилъ меня за шиворотъ и толкнулъ изо всей силы впередъ. ПослЪ лейтенанта подскочили солдаты и стали плевать мнЪ въ лицо и ругать: — „Ты не священникъ, ты живодеръ, рубли тебЪ пахнутъ, повЪсить его !" Тутъ опять подошелъ прежній лейтенантъ-тиролецъ, на этотъ разъ уже съ веревкой, которую и забросилъ мнЪ на шею. — Zu dunn, — раздались голоса солдатъ. Тогда палачъ-доброволецъ удалился на. минутку и возвратился уже съ толстой веревкой, которую опять накинулъ на меня. Догадываясь, что офицеръ только „шутитъ" и пугаетъ меня, я сказалъ по - нЪмецки: „Не дЪлайте глупостей", — что и подЪйствовало, наконецъ, на зазнавшагося нахала, такъ что онъ оставилъ меня уже въ покоЪ.

Между тЪмъ, на вокзалъ стали сходиться все новые солдаты и просто всякій сбродъ. Тогда жаждармы, видя, что толпа все увеличивается, теперь только начали разгонять ее, а насъ всЪхъ вывели въ вестибюль и, помЪстивъ въ углу, оставили для охраны четырехъ солдатъ. Однако, вся толпа послЪдовала тутъ-же за нами. Были тутъ солдаты-мадьяры и нЪмцы, а так-же какіе-то "вольные" люди, которые съ подводами тянулись за войсками. Въ то время собралось ихъ въ ХировЪ нЪсколько тысячъ. И всякій изъ нихъ старался выместить свою злобу на арестованныхъ „руссофилахъ", считая насъ главными виновниками своихъ бЪдствiй и скитаній. Такъ, напр., какой - то промотавшійся панокъ изъ Загорья подвелъ къ намъ вновь пріЪхавшихъ солдатъ и, указывая на насъ, обозвалъ насъ „измЪнниками" и „шпіонами", послЪ чего тЪ, въ свою очередь, стали осыпать насъ разными ругательствами и угрозами. Подошелъ старый пруссакъ съ лицомъ бульдога и ударилъ ножнами прикорнувшаго на полу крестьянина по сложеннымъ къ молитвЪ рукамъ, у меня же вырвалъ изъ рукъ молитвенную книжку. Оборачиваюсь къ окошку. Тутъ выбЪгаетъ одинъ изъ мадьяръ во дворъ и цЪлится въ меня черезъ окно изъ револьвера. Со мной дЪлается дурно. Обтираю солдатскую слюну изъ оплеваннаго лица и прошу воды у подошедшаго жандарма. — „Но что - же я могу сдЪлать, не могу - же я запретить имъ, въ противномъ случаЪ растерзаютъ меня," — отвЪтилъ жандармъ по польски и ушелъ за водой, но больше не показался.

ТЪмъ временемъ одинъ за другимъ стали отходить со станціи поЪзда, толпа уменьшилась. Наконецъ, остался только упомянутый панокъ изъ Загорья, который все еще, не унимаясь, ругалъ проклятыхъ "москалей", лишившихъ его состоянія. Но въ концЪ концовъ и ему все это, повидимому, надоЪло, и онъ ушелъ тоже. Настала тишина.

НЪсколько поЪздовъ стояло подъ парами. ВелЪли и намъ выходить. Боясь идти позади партіи, я выдвинулся впередъ, но не успЪлъ ступитъ на порогъ, какъ получилъ отъ какого - то солдата ударъ по лицу. Тутъ я немного замЪшкался и отсталъ и тотчасъ-же получилъ отъ солдата - мадьяра ударъ камнемъ въ лЪвую лопатку.

ПоЪздъ тронулся съ мЪста. На всЪхъ станціяхъ повторялась та-же исторія, ПроЪзжіе и желЪзнодорож-ные служащіе заглядывали въ вагонъ, всЪмъ хотЪлосъ видЪть и чЪмъ - нибудь уязвить „измЪнниковъ - руссофиловъ".

Въ Бакунчичахъ подъ Перемышлемъ приказали намъ выйти изъ вагоновъ, а затЪмъ, соединивъ насъ съ находившейся уже тамъ партіей арестованныхъ русскихъ изъ Устрикъ, повели четверками въ крЪпость.

Не успЪли мы тронуться съ мЪста, какъ я получилъ опять ударъ камнемъ въ другую лопатку, отчего я потерялъ равновЪсіе и упалъ, а шляпа моя при этомъ покатилась по вЪтру подъ колеса локомотива. Во время нашего пути улицы наполнились толпою — штатскими и военными. ВсЪ злобно сулятъ намъ веревку, прибавляя, что пули для измЪнниковъ жалко, или-же совЪтуютъ содрать съ насъ живьемъ кожу и выпустить изъ насъ кишки.

Окруженные со всЪхъ сторонъ тЪснымъ кольцомъ враждебной толпы, подошли мы къ мосту, ведущему черезъ главный вокзалъ. Тутъ уже, къ счастью, толпы на мостъ не пустили, да и отъ другой толпы, собравшейся уже было навстрЪчу намъ по другой сторонЪ моста, Богъ миловалъ, такъ какъ насъ повели прямо въ тюремный корридоръ.

НавстрЪчу вышелъ военный чиновникъ, которому жандармъ передалъ тутъ-же наши именные списки.

— А гдЪ - же доказательства вины, документы? — спросилъ чиновникъ.

— Это все..! — сконфузился жандармъ.

Изъ корридора вывели насъ въ узкій дворъ, гдЪ мы простояли съ шести до девяти часовъ вечера, ожидая дальнЪйшей участи. Въ этотъ промежутокъ времени наши ряды были пополнены свЪжимъ транспортомъ арестованныхъ, состоявшимъ изъ 20 человЪкъ изъ рудецкаго уЪзда. ВсЪ они были скованы парами, а у нЪкоторыхъ изъ нихъ все лицо было въ крови. Между ними находилась также дряхлая старушка въ одномъ нижнемъ бЪлъЪ, вся скорчившаяся отъ страха и стыда.

Наконецъ, мы дождались тутъ рЪшенія военнаго суда. Вышелъ офицеръ и прежде всего приказалъ снять кандалы съ арестованныхъ изъ рудецкаго уЪзда, послЪ чего поручилъ конвойному - мадьяру отвести ихъ этапнымъ порядкомъ, какъ оправданныхъ, домой и защищать ихъ по дорогЪ отъ оскорбленій и побоевъ. ЗатЪмъ онъ обратился къ намъ и, кромЪ одного Михаила Гриба, всЪхъ остальныхъ тоже велЪлъ отпустить по домамъ.

Мы воспрянули духомъ, хотя и жалко было оставлять задержаннаго еще подъ арестомъ односельчанина Гриба, которому, какъ выявилось впослЪдствіи, кромЪ недоказанной измЪны и шпіонства, вмЪнялось еще въ вину, будто - бы онъ два года тому назадъ выразился, что всЪхъ евреевъ и поляковъ слЪдуетъ вырЪзать. Но въ концЪ концовъ Грибъ только выигралъ отъ этого недоразумЪнія: послЪ мЪсячнаго заключенія его совершенно освободили, послЪ чего онъ счастливо вернулся домой и оставался на свободЪ въ теченіи всей войны.

Такимъ образомъ, насъ вывели вновь на улицу. Подъ лозунгомъ: „unschuldig — невиновны", мы благополучно прошли уже среди тысячной толпы обратно на вокзалъ. ЗатЪмъ сЪли въ вагонъ, изъ котораго только - что выгрузили уголь, и ложились прямо на полу. Утромъ мы поднялись, обмазанные, какъ трубочисты, сажей и всякой другой благодатью. Я обратилъ вниманіе жандарма, что подъЪзжаемъ къ Угорцамъ, гдЪ намъ уже надо сходить, но жандармъ вдругъ объявилъ намъ, что конечная цЪль нашей Ъзды — г. ЛЪско и что только тамъ могутъ отпустить насъ на свободу. На ст. Угорцы мы передали черезъ знакомыхъ извЪстіе домой, что мы освобождены и просимъ прислать за нами подводы.

Но на дЪлЪ вышло иначе, Въ ЛЪскЪ опятъ засадили насъ всЪхъ въ тюрьму.

Къ утру слЪдующаго дня пріЪхали наши подводы, а съ ними также родные нЪкоторыхъ арестантовъ.

Вотъ вижу черезъ окошко въ корридорЪ заплаканную дЪвочку изъ Угорецъ.

— Чего плачешь? — спрашиваю, Домой вЪдь Ъдемъ!

— Куда тамъ домой, — отвЪчаетъ дЪвочка, — васъ направляютъ въ Сянокъ.

Такимъ образомъ, послЪ напрасныхъ надеждъ и ожиданій, наступило новое разочарованіе. Наши подводы обступили любопытные евреи, а съ другого конца подкатили къ тюрьмЪ казенныя фуры. СкрЪпя сердце, мы заняли на послЪднихъ, съ карауломъ, указанныя мЪста. Знакомый солдатикъ, еврей Тратнеръ изъ Угорецъ, подалъ мнЪ шинель, послЪ чего мы въ полномъ уныньи тронулись въ путь — до новаго этапа.

ИздЪвательства и терзанія, перенесенныя нами по пути въ Перемышль, показались даже вахтмейстеру жандармеріи черезчуръ жестокими, а потому теперь уже онъ попросилъ уЪзднаго старосту отправить насъ въ Сянокъ не по желЪзной дорогЪ, а на подводахъ и окольнымъ путемъ.

6 сентября пріЪхали мы въ Сянокъ и остановились передъ зданіемъ уЪзднаго суда. Я соскочилъ съ подводы, чтобы поскорЪе скрыться въ корридорЪ суда отъ любопытныхъ глазъ. Но тюремный надзиратель, за неимЪніемъ свободныхъ мЪстъ въ тюрьмЪ, велЪлъ отвести насъ въ староство.

Закрывъ лицо шинелью, я пошелъ вмЪстЪ съ другими въ староство. Тутъ сверху по лЪстницЪ стали сбЪгать къ намъ чиновники, а какой - то ротмистръ такъ толкнулъ меня въ спину, что я упалъ. Но вскорЪ насъ позвали въ канцелярiю для допроса, а тЪмъ временемъ полиція разогнала собравшуюся на улицЪ толпу.

ПослЪ допроса отвели насъ въ какой-то пустой магазинъ по другой сторонЪ улицы, куда черезъ нЪкоторое время присоединили къ намъ также партію арестованныхъ изъ Устрикъ и изъ Зарочева, такъ что всего собралось тутъ насъ около 50 человЪкъ.

Около четырехъ часовъ дня мнЪ передали, что на улицЪ находится моя жена. Подозвавъ ее къ щели въ дверяхъ магазина, я просилъ ее, между прочимъ, выхлопотать въ староствЪ другое помЪщеніе, гдЪ можно бы отдохнуть послЪ тяжелаго пути. И дЪйствительно, минутъ черезъ пять вызвалъ меня комиссаръ и приказалъ отвести въ уЪздную тюрьму, гдЪ въ сравнительно удобной камерЪ я встрЪтилъ уже нЪсколько знакомыхъ мЪстныхъ русскихъ людей. А когда насъ выпустили во дворъ пройтись, мнЪ просто не вЪрилось, когда увидЪлъ тутъ передъ собою почти всю сяноцкую и лЪсскую русскую интеллигенцію, свыше ста человЪкъ.

Переполненіе тюрьмы увЪрило насъ, что долго здЪсь мы не останемся. И дЪйствительно, на слЪдующій день намъ было приказано собираться. Уставили всЪхъ группами по 30 человЪкъ, провЪрили въ десятый разъ карманы и списки и приказали выходить со двора. Къ нашему удивленію, на улицЪ мы застали могильную тишину. Толпа въ ста шагахъ возлЪ костела молчитъ, всЪ перекрестные уличные пункты обставлены стражей, шторы на окнахъ вездЪ опущены, — раздается только гулъ нашихъ шаговъ по мостовой. Для большей торжественности момента не хватало еще только барабана...

Потомъ отвели насъ на вокзалъ ЗдЪсь посадили насъ въ классные вагоны по 30 человЪкъ въ каждый, такъ что можно было размЪститься по скамьямъ.

Скоро переЪхали мы Карпаты и очутились на венгерской землЪ. ПослЪ трехсуточной Ъзды, черезъ Будапештъ, Коморно и другіе пункты, прибыли мы, наконецъ, къ мЪсту назначенія — въ приснопамятный Талергофъ...

Свящ. Гр. Макаръ.

 

Новосандецкій уЪздъ.

Въ новосандецкомъ уЪздЪ были арестованы сейчасъ въ началЪ войны, въ числЪ другихъ, слЪдующія лица: о. Гавріилъ Гнатышакъ изъ Крыницы съ тремя сыновьями, о. Емиліанъ Венгриновичъ изъ Тылича съ двумя дочерьми, о. Романъ Прислопскій изъ Жегестова, о. Владиміръ Козловскій изъ Поворозника, д-ръ С С. Буликъ изъ Мушины, кресгьянинъ Николай Громосякъ изъ Крыницы и множество другихъ крестьянъ почти изъ всЪхъ русскихъ деревень уЪзда.

ВсЪ они были затЪмъ сосланы въ Талергофъ или Терезинъ, за исключеніемъ д - ра С. С. Булика, заключеннаго въ „Чертовой башнЪ" въ ВЪнЪ и приговореннаго военнымъ судомъ, вмЪстЪ съ другими, къ смертной казни, которая, однако, впослЪдствіи была отменЪна.

С. Верхомля. Въ ноябрЪ 1914 г. пришли однажды ночью къ войту Андрею Богускому въ ВерхомлЪ какіе-то два незнакомыхъ человЪка въ штатскомъ платьЪ, которые подпоили его, а затЪмъ, сообщивъ ему по секрету, что они русскіе развЪдчики, стали разспрашивать его о настроеніи въ деревнЪ, симпатіяхъ къ Россіи и т. д. Выпытавъ у опьянЪвшаго крестьянина все, что имъ было нужно, они ушли, но на слЪдующій день пришли опять, уже въ формЪ австрійскихъ жандармовъ, и арестовали и самого войта Андрея Богускаго, и еще пять другихъ мЪстныхъ крестьянъ, а именно: Федора Русиняка, Демка Фецьковскаго и Петра, Антона и Константина МЪйскихъ. ВсЪхъ ихъ отвели въ м. Пивничну и заперли тамъ въ зданіи школы, а на другой день повЪсили на холмЪ надъ рЪкой.

Сяноцкій уЪздъ.

Г. Сянокъ. ПослЪ перваго временнаго отступленія русскихъ войскъ изъ Сянока австрійцы жестоко расправились съ однимъ изъ мЪстныхъ русскихъ жителей, учителемъ народной школы Д. Мохнацкимъ.

Къ приходу русскихъ войскъ въ городъ Д. Мохнацкій выбЪжалъ навстрЪчу русскимъ солдатамъ, восторженно привЪтствуя ихъ словами, что наша родина шесть слолЪтій ждала ихъ прибытія, Это, конечно, видЪли и слышали мЪстные жители изъ поляковъ и евреевъ, и когда затЪмъ австрійцы опять занялн Сянокъ, на Мохнацкаго былъ сдЪланъ доносъ въ „руссофильствЪ". Въ виду этого къ нему былъ посланъ австрійскій уланскій патруль. Солдаты вытащили немощнаго старика изъ дому, связали его по рукамъ и ногамъ, а затЪмъ привязали его за ноги къ лошади и погнали лошадь по улицЪ. Изуродованное тЪло несчастнаго было найдено далеко за городомъ въ такомъ ужасномъ видЪ, что опознать его можно было только по остаткамъ одежды.

("Прикарп. Русь", 1915 г., № 1548).

С. Улючъ.

(Сообщеніе Ив. Юхника).

Не стану распространяться о по дробностяхъ пережитаго времени; они общеизвЪстны и имЪютъ у насъ всенародный характеръ. Единственно только желаніе оставить дЪтямъ памятку о страданіяхъ отца за русскую идею и дать этимъ хорошій примЪръ въ ихъ будущей самостоятельной жизни, заставляетъ меня сообщить тутъ свЪдЪнія о моихъ и отца моего страданіяхъ во время бывшаго австрійскаго военнаго террора.

Въ селЪ УлючЪ были арестованы и сосланы въ Талергофъ: Николай Кибала, мой отецъ Иванъ Юхникъ и я. Отецъ мой умеръ въ заключеніи, а я, послЪ тяжелой, 4-мЪсячной болЪзни вернулся съ Н. Кибалой наканунЪ развала Австріи домой, причемъ здоровье мое утеряно навсегда.

И. И. Юхникъ.

 

Конецъ I-й части

 





Источник: "Украинские Страницы" http://www.ukrstor.com

Публикация: "Украина Шенгенская" http://www.zaistinu.ru/ukraine